"Антонио Муньос Молина. Польский всадник " - читать интересную книгу автора

притолоками, золочеными звонками и дверьми, покрытыми черной глянцевой
краской. Все это рождало в нем успокоительное ощущение, что он находится в
Лондоне или другом тихом английском городе, несмотря на доносившиеся с
проспектов шум автомобилей, сирены полицейских и пожарных машин. Этот
тяжелый гул окутывал островок молчания, где дышали они - подобно тому, как
безграничный и устрашающий город окружал крошечное пространство этой
надежной, как субмарина, квартиры, в которой, если задуматься - среди
стольких миллионов мужчин и женщин, лиц, имен, криков, языков, телефонных
разговоров, - их встреча была практически невероятна.

Они жили внутри какого-то сказочного неожиданного мира, который даже не
искали, почти незнакомые всего несколько дней назад, а теперь узнававшие
самих себя во взгляде, голосе, теле друг друга. Их связывала не только
спокойная и жгучая любовная привычка, но и отголоски, свидетельства
прошлого, прорывавшегося в них так же буйно, как возвращается сок в ветку,
всю зиму казавшуюся мертвой и сухой: фигура скачущего в ночи всадника,
устремленные во мрак и пустоту глаза замурованной женщины, остававшейся
нетленной в течение семидесяти лет, сундук с фотографиями Рами-ро
Портретиста и протестантская Библия, написанная на замысловатом испанском
XVI века. Теперь его пальцы перелистывали страницы, которых касались более
ста лет назад руки умерших, затерявшихся в дали и времени, похороненных по
другую сторону океана, в городе, чье название им было так странно
произносить в этой квартире, существовавшей, как им казалось, вне
пространства: "Махина" - звучные, словно полуденный свет гласные, жесткие,
резко обрубленные согласные, будто камни на углах особняков песочного цвета,
казавшегося желтым под лучами утреннего солнца, медным по вечерам, почти
серым в дождливые дни - как в ту зиму его юности, ставшую для обоих, без их
ведома, общей. Она - наполовину иностранка, только что приехавшая из
Америки, с рыжими волосами и ирландским подбородком. Он - угрюмый и
молчаливый, стремившийся уехать куда угодно, лишь бы не оставаться в Махине,
воображавший, что судьба и женщина его жизни ожидают его в городе, куда он,
возможно, никогда не попадет. Она родилась в пригороде с домами из красного
кирпича или окрашенного в белый цвет дерева, куда долетали иногда чайки и
влажный ветер с залива, запах пристани и ила. Она говорила по-английски с
ирландским акцентом и на чистейшем испанском довоенного Мадрида, так же
естественно унаследованном от отца, как и упрямое, внимательное выражение
глаз. Он родился грозовой зимней ночью при огне свечи и вырос в полях и
оливковых рощах Махины. Ему суждено было оставить школу в
четырнадцать-пятнадцать лет и работать на земле вместе со своим отцом и
дедом, а когда придет время, подыскать себе невесту, знакомую, конечно же, с
самого детства, и повести ее к алтарю в белом платье через семь-восемь
невыносимо долгих лет после помолвки. Он был неуклюжим, озлобленным,
молчаливым и непокорным, вел дневники, полные гневного отчаяния, ненавидел
свой город и единственную долю, уготованную ему в дальнейшем, влекомый
другой жизнью, о которой ему говорили песни, книги и фильмы. Он всегда искал
иностранную речь и песни по радио и мечтал, как уйдет из дома с сумкой на
плече и дорога в Мадрид протянется бесконечно на север - туда, где он будет
жить как придется, поменяет имя, станет говорить только по-английски и
отпустит волосы до плеч, как почитаемые им герои - Эдгар Аллан По, Джим
Моррисон, Эрик Бердон. Он отчаянно хотел уехать и не возвращаться, готовый