"Антонио Муньос Молина. Польский всадник " - читать интересную книгу автора

будто в подтверждение того, что не выдумал всю эту историю о замурованной
женщине. По словам Рамиро, его известили, как и всегда в случае обнаружения
трупа - поскольку он фотографировал как живых, так и мертвых, - он положил
камеру на седло своего немецкого мотоцикла, знаками велел глухонемому
помощнику сесть в коляску, взяв в руки штатив, надел авиаторские очки и
выехал по направлению к Дому с башнями; когда же его провели в подвал и он
деловито спросил, где находится мертвый, то услышал неприятный голос
секретаря Мединильи:
- Это не мертвый, а труп в состоянии мумификации.
"Не может быть, что это мумия", - подумал Рамиро Портретист,
вглядываясь в ее лицо, пока его помощник раскладывал штатив и устанавливал в
нужных местах электрические лампы для вспышки: это была очень молодая, хотя
и несколько старомодная, девушка.
- Посмотрите на нее, - сказал он майору Галасу, держа Фотографию
дрожащими стариковскими руками, - очень спокойная и красивая, с широкими
скулами и открытыми глазами, с косами, уложенными короной на голове, и
локонами. - Рамиро даже показалось, что на ее щеках был легкий румянец, как
на подкрашенных вручную портретах, а мертвые глаз смотрели на него так, как
никогда не глядели реальные женщины, не замечавшие его. - Женщины не
обращают внимания на фотографа, - объяснил он, - а думают лишь о мужчине,
которому пошлют свою фотографию с изысканной, нежной или страстной надписью.
Рамиро пристально вгляделся в ее лицо и мысленно назвал его свежим и
круглым, потому что эти два определения прочитал в одном романе, а потом
робко и почтительно скользнул глазами по шее, казавшейся сделанной из воска,
и заметил медальон с образком, который, как ему на секунду показалось,
вздымался едва уловимым дыханием. Рамиро был единственным, кто осмелился
взять медальон пальцами, стараясь, чтобы другие этого не заметили;
перевернув его, фотограф увидел, что на обратной стороне была не религиозная
гравюра, а фотография молодого мужчины, с усиками и эспаньолкой, как у
Густаво Адольфо Беккера, сказал он майору Галасу. Там, где у начала груди
край выреза слегка оттопыривался, он увидел кончик, как ему показалось,
сложенного несколько раз листка бумаги. Он отступил назад, по-прежнему глядя
в эти присыпанные пылью глаза, будто сделанные из бледно-голубого стекла и
пристально смотревшие на него, поправил лампы, жестикулируя почти так же
быстро, что и его помощник, и таким образом безмолвно переговариваясь с ним.
Потом Рамиро спрятал голову под закрывавшим камеру черным плюшем, став
похожим на горбатого дона Меркурио, и, собираясь уже нажать резиновую кнопку
фотоаппарата, увидел перевернутое изображение мертвой девушки и
почувствовал, что сам тоже перевернулся вниз головой, отчаянно желая, чтобы
вспышка магния, сверкнув в ее глазах, вернула ей жизнь, по крайней мере на
десятые доли секунды, пока не погаснет.


*****

Я помню зиму и холод, непроглядную темноту декабрьского утра и ледяное
солнце на побеленных известкой стенах и пожелтевших камнях Дома с башнями,
помню головокружение, которое испытывал, стоя на смотровой площадке стены,
когда перед моими глазами простиралась бездна и безграничная даль мира,
цветники в садах, холмы с оливковыми рощами, рябь реки в отдалении,