"Антонио Муньос Молина. Польский всадник " - читать интересную книгу автора

несколько дней назад закончился забой свиней, но еще не начался сбор оливок.
Я вспоминаю сумасшедшую женщину в черном платке, с собранными в узел белыми
волосами: каждый вечер, когда начинает смеркаться, она крадучись, почти
прижавшись к стене, идет по улице Посо, ворует брусчатку с ремонтных работ в
Доме с башнями и возвращается, укрывая брусок под платком, как кошку. Она
улыбается, стараясь скрыть свою радость, и что-то бормочет, будто
разговаривая с этим камнем - то ли кошкой, то ли ребенком, который, как
рассказывают, умер, когда она была молодой.

Усталые, истомленные работой мужчины недавно вернулись с поля и,
привязав животных к решетке, разгружают и распрягают их. Они зажгли свет в
выложенных плиткой прихожих и жарких, пахнущих навозом конюшнях, но в
комнатах, где женщины переговариваются вполголоса или молчат, поглощенные
шитьем, до сих пор царит полумрак: скудное освещение исходит лишь от
лампочек с улицы и последних гаснущих проблесков на небе, окрашенном на
западе в красновато-синий цвет. Как только включат электричество, ставни на
окне тотчас закроются, но сейчас возле него еще сохраняется остаток
непонятно откуда идущего света, ложащегося пятнами на лица, руки, белые
полотна в рамах, блеск глаз, рассеянных или пристально глядящих на улицу,
где раздаются шаги и удивительно отчетливо слышны обрывки разговоров, на
радиоприемник с отмеченной частотой и названиями радиостанций, городов и
далеких стран, где находятся некоторые из них. Чья-то рука медленно крутит
колесико настройки, стрелка перемещается по самым отдаленным географическим
пространствам и наконец останавливается на музыке, сначала перебиваемой
пиканьем, иностранной речью, глухим звуком рвущейся бумаги - музыке рекламы,
песни или сериала. Как возможно, чтобы внутри такого маленького ящичка
находились люди, как они настолько уменьшаются, как проникают туда - может,
через щели, как муравьи? Голос диктора звучит торжественно и почти
угрожающе:
- "Экипаж номер 13", роман Ксавье де Монтепена... - И в комнате слышно
медленное цоканье лошадиных копыт, скрежет металлических колес по мостовой и
шум зимнего дождя в другой стране, другом веке, другом городе.
В радиоприемнике не только помещаются люди, но и идет дождь, скачут
лошади. "Париж", - говорит диктор, но я уже не слышу его слов, их уничтожает
расстояние или стук копыт лошадей, ржущих в конюшне: слова исчезают, будто я
потерял станцию и напрасно продолжаю крутить колесико настройки, глядя на
загадочный свет, льющийся изнутри аппарата, подобно яркой полосе под дверью
запертого дома, населенного только голосами - всеми немыслимыми голосами
мира. Этот свет напоминает огонек, горящий в окне Дома с башнями, где жила
одиноко и нелюдимо смотрительница, обнаружившая нетленную мумию молодой
женщины, которая, по словам моего деда Мануэля, была похищена и замурована
королем мавров. Карета, запряженная лошадьми, спускается по улице Посо,
металлические колеса и копыта оглушительно гремят по мостовой, и, хотя за
занавесками никого не видно, дети поют ей вслед песенку про дона Меркурио:
"Тук-тук! Кто там? Это я, доктор-горбун, я пришел за песетой за вчерашний
визит".
Дети дразнят кучера в зеленой ливрее и забираются на решетку, чтобы
рассмотреть желтоватое лицо врача за занавесками из черного газа,
закрывающими стекла кареты. Через столько лет я слышу эти голоса, будто меня
отделяют от них лишь каменные ограды дворов, вижу крадущуюся тень женщины,