"Карен Мари Монинг. Любовная горячка ("Лихорадка" #2) " - читать интересную книгу автора

звонить сейчас домой), - вот моя главная и единственная цель. Ну и остаться
в живых, конечно же.
Сегодня у меня было двадцать семь покупателей, не считая мальчишек,
которых я прогнала, и я использовала свободное время для того, чтобы вклеить
фотографии Алины, которые я нашла в доме Гроссмейстера, в свой новый
дневник. На фотографиях Алина улыбалась мне с улиц Дублина и его
окрестностей; для дневника я выбрала одну из оплетенных в тисненую кожу
тетрадей, которые продавались в магазине.
Алина.
Господи, почему? Мне хотелось прокричать это в потолок. Почему она?
Ведь есть же миллионы гадов в тысячах городов по всему миру, Господи, почему
же ты не забрал одного из них? Теперь, когда я узнала, что меня удочерили, я
роптала на Бога еще больше. У других людей уйма родственников. У меня была
только она.
Прекратится ли когда-нибудь эта боль? Перестану ли я скучать по ней?
Будет ли в моей жизни хоть один день без этой рваной раны в душе, без
пустоты, которую невозможно ничем заполнить? К сожалению, эта часть души
принадлежала Алине и больше никто не мог занять ее место.
Но... может быть, когда я отомщу, края этой раны сгладятся. Возможно,
если я уничтожу того ублюдка, который убил мою сестру, эти режущие края
станут не такими острыми, не такими зазубренными и перестанут постоянно
ранить меня.
Вклеивая фотографии Алины в дневник, я почувствовала, как с новой силой
нарастает боль от ее утраты. Учитывая все то, что происходило со мной в
последнее время, мне один или два раза удавалось просыпаться без этой,
первой, бьющей наотмашь болезненной мысли: Алина мертва, как же мне пережить
этот день? Вместо этого я думала нечто вроде: вчера я ограбила гангстера, и
теперь он собирается меня прикончить. Или: что за фигня, почему это вампиры
существуют? Или: я боюсь, что Бэрронс был любовником моей сестры.
Что-то вроде этого. С неделю последняя мысль больше не возникала, что,
кстати, было немалым облегчением.
А теперь странности в моей жизни стали привычными, а злость, тоска и
жажда мести не только вернулись, но и усилились до такой степени, что мне
было сложно с ними справиться.
Внутри меня жила МакКайла, о которой я раньше и не подозревала. Я не
могла заставить ее приодеться. Не могла заставить ее принять душ. Она бы не
вписалась ни в одно приличное общество. Я не могла контролировать ее мысли.
И я надеялась лишь на то, что у нее не прорежется голос.
Она была примитивной, кровожадной маленькой дикаркой.
И она ненавидела розовый цвет.

Я уперлась обеими ногами.
- Ни за что. Я туда не пойду. Хватит с меня разграбления могил,
Бэрронс. Я провела под этим жирную финишную черту.
- Это не ваша ручка.
- Что? А чья?
Какая ручка? Я думала, мы говорим о крошащихся надгробиях, о священной
земле, грабить которую является преступлением не только перед людьми, но и
перед Церковью. А разговор о ручках мы закончили уже давно, причем тогда же
завершились полным фиаско мои планы на заказ новых, классных разновидностей.