"Джанни Монтанари. AD MAJOREM DEI GLORIAM (К вящей славе Господней (лат.) " - читать интересную книгу автора

часов, собрался загладить это упущение, приготовившись встать на колени, но
в это время в коридоре кто-то крикнул:
- Патер! Патер Антонио!
Он подбежал к двери и открыл ее.
- Что случилось?
- Идемте быстрее, патер! Это чудо, чудо!
И только в это мгновение иезуит заметил, что артиллерия крепости
больше не стреляет. Смолкла и артиллерия врага.
Он молча последовал за молодым человеком, возвращающимся на свой пост.
Задыхаясь, он добежал до наблюдательного поста и схватил бинокль; дыхание у
него перехватило. Облака, незадолго до этого скрывающие солнце, были
разорваны, и на вражеские укрепления обрушился огненный дождь. Это было
жуткое зрелище.
Сверкающий золотой огонь потоками рушился из облаков, но ни одна капля
не упала возле крепости; с такого расстояния он казался водопадом золота.
Патер Антонио словно окаменел. Он не двигался, не говорил и даже не
мог думать. Дух его, который всегда был готов принять во внимание реальное,
разумное положение дел, такую реальность принимать отказывался, пытаясь
уйти от нее, но необходимость объяснить происшедшее и прежде всего оценить
его вспыхнула в его душе. Крепость погрузилась в молчание. Рев радости или
крики ужаса - все это было бы лучше, нежели эта обвиняющая тишина. Все
благоговейно молчали, только человек рядом с иезуитом произнес несколько
слов:
- "... и пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь с неба,
и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих,
и произрастание земли".
Он сложил руки и блестящими глазами посмотрел на равнину.
Патер Антонио взглянул на него, и в нем что-то сломалось. Он вскрикнул
и побежал прочь, но крик преследовал его, оглушал, проникая в мозг,
отражался от жестоких холодных стен, разбивая все, чего касался.
Это не могло быть правдой!
Они не могли этого сделать!
Он бежал по коридору, натыкаясь на стены, падая и снова подымаясь, а
крик в его голове становился все более сумасшедшим. Его челюсти судорожно
сжались, зубы вонзились в губы, словно осколки стекла, рот наполнился
кровью. Они прокляли его, оскорбили его, уничтожили.
Почему, о Боже?
Почему?
Он бежал сквозь пылающий дьявольский калейдоскоп, видя нерезкие,
искаженные изображения, к ярко освещенному помещению; ноги его спотыкались
при каждом шаге, а руки на мгновение упирались в стены, царапая их, словно
крючья.
В его кабинете крик смолк.
По его сутане текла кровь, покрывая руки красным и блестящим. Сера и
Огонь на Содом и Гоморру, Сера и Огонь на каждого, кто предает Бога!
Только он знал комбинацию, при помощи которой можно было открыть
запечатанный ящичек в углу; он открыл его и, как загипнотизированный,
уставился на красную кнопку.
Потом рука его шевельнулась.
Кто проклянет Бога, будет проклят сам.