"Элизабет Мун. Раз став героем " - читать интересную книгу автора

могли выкинуть из Флота, но не имели права заставить вернуться домой. Она
узнавала, ни один закон не мог силой вернуть кого-то на родную планету за
преступления, совершенные в другом месте.
- Не могу поверить, что они в самом деле против омоложения... по
крайней мере не могу представить, чтобы кто-нибудь из моих знакомых так
считал.
- О?
Так как следователь, казалось, заинтересовался (он был первым
человеком за много лет, который выказал к ней хоть какой-то интерес), Исмэй
внезапно заговорила о папе Стефане, Санни, Бертоле и других, по крайней
мере насколько это относилось к теме об омоложении. Когда она замедлила
речь, он прервал ее:
- Ваша семья... э... широко известна на Алтиплано?
Конечно это было в ее личном деле.
- Мой отец возглавляет областную милицию, - ответила Исмэй. - Этот
ранг не имеет эквивалента во Флоте, но на Алтиплано только четыре
главнокомандующих.
Сказать больше значило бы показать плохое воспитание. Если из ее слов
он не поймет, на какой социальной ступени находится ее семья, то невежество
его проблема.
- И вы решили пойти во Флот? Почему?
Ну вот, снова. Исмэй уже объясняла это в своем первом заявлении, и во
время вступительных бесед, и в классе военной психологии. Она уже затерла
до дыр объяснение, которое всегда казалось идеальным, но сейчас потонуло
под равнодушным взглядом следователя.
- И все?
- Ну... да.
Умный молодой офицер не рассказывает о мечтах и времени, проведенном
во фруктовом саду особняка, где, глядя на звезды, она пообещала себе, что
когда-нибудь отправится к ним. Лучше было выглядеть прозаичной, практичной
и здравомыслящей. Никто не захотел бы видеть во Флоте мечтателей и
фанатиков, а тем более из миров, колонизированных всего несколько веков
назад.
Но молчание следователя вынудило ее сказать:
- Мне нравилось мечтать о том, чтобы отправиться в космос.
Исмэй почувствовала, как краснеет; предательский жар залил лицо и шею.
Она ненавидела свою чувствительную кожу, на которой всегда были видны все
ее эмоции.
- А, - произнес следователь, касаясь стэком своего информблокнота. -
Что ж, лейтенант, это все.
А взгляд его говорил: "Пока все." Допрос не мог на этом закончиться,
подобные вещи так не работают. Но Исмэй ничего не сказала, кроме вежливой
фразы, которую он ожидал от нее, и вернулась в свою временную каюту.
Лишь после второй или третьей смены на борту флагмана Исмэй осознала,
что только ей из всех молодых офицеров-мятежников отвели личную каюту. Она
не знала почему, ведь остальные толклись в одном кубрике, и с удовольствием
бы разделила с кем-нибудь каюту, пусть не с радостью, но по собственному
желанию. Но приказы адмирала не обсуждались; это Исмэй узнала, когда
спросила офицера, приставленного к ней, можно ли перенести время встречи.
Он с отвращением посмотрел на нее и сказал "нет" так резко, что ее