"Альберто Моравиа. Я и Он " - читать интересную книгу автора

"Он" снова погоняет меня: "- Спускаемся дальше, по приставной лесенке
из волосков, соединяющих елочкой пупок и пах, и запускаем пальчики в густую
шерстку, укутавшую лобок. Отыщи в этой пуще влажную, извилистую тропинку.
Пройдись по ней, меж раздвинутых ног, ниже, ниже. До самого пухленького,
потного узелка ануса. Сейчас eе лохань наводит на мысль об открытой ране с
отвислыми, драными краями, как после удара саблей. А не припомнишь ли на
месте этой безжизненной, вывернутой прорехи кругленькую, цепкую присоску,
которая десять лет назад сжимала меня с отчаянной силой, словно пыталась
вовсе отхватить, вроде тех маленьких резаков-гильотин, какими в табачных
лавках о брубают кончики сигар?" "Его" красноречие доканывает меня. Сознавая
свое преимущество, "он" наседает: "- А теперь скажи ей, чтобы перевернулась
и легла на живот.
- Это же тебе не яичница! - Делай, что говорят".
Повинуюсь и передаю приказание Фаусте, которая, в свою очередь,
безропотно повинуется мне. Тогда, точно заправский патологоанатом,
склонившийся вместе с учениками над трупом, распластанным на анатомическом
столе, "он" с научным апломбом поясняет: "- Ну-с, протяни руку и обведи
пальцами два громадных полушария, на которые раздваивается спина ниже
поясницы. Оценил масштабы? Приложи ладонь к их выразительной выпуклости и
отдай должное этому гладкому, пустынному пространству. Сложи пальцы гребнем,
запусти их в срединную расщелину и убедись, насколько она глубока. А теперь
попробуй-ка вспомнить миниатюрные, крепенькие, упругие, мускулистые ягодицы
десятилетней давности и скажи, разе ты не чувствуешь, как они подрагивают
внутри сегодняшнего расшатанного, обмякшего седалища?" Неожиданно, как будто
в подтверждение того, что скрытая цель этой болтологии все та же, из темноты
раздается голос моей жены: - Ну что, потрахаемся? Мигом пробуждаюсь от
липкого, соблазнительного наваждения, в которое "он" незаметно меня
погрузил, охмурив всякими небылицами про какие-то там формы, спрятанные одна
в другой, как матрешки. И снова, в который уж раз, я готов "отступиться". И
снова, в минуту презренной похоти, я собрался растратить впустую драгоценные
силы, которые могли бы спасти меня от посредственности и гибели. Ничтожеству
Фаусты, готовенькой, с широко расставленными ногами, вполне под стать
ничтожество автора этих строк, тоже готовенького - с "ним", разбухшим тем
временем до неимоверных размеров. Мы стоим друг друга! Два сапога пара! Оба
одного покроя: как бы посмачней перепихнуться - вот и все заботы. Оба
отступники! И не она "снизу", а я "сверху", как полагалось бы, нет - один к
одному! Одно паршивой масти! И обоими погоняет "он"! Да так, что они и
пикнуть не могут! Одним миром мазаны! Вот-вот под одной простыней нажарятся!
Крайне грубо я отвечаю Фаусте: - Никаких траханий. Вставай-ка, накинь халат
и пошли на кухню. Сваришь мне кофе, заодно и потолкуем.
Естественно, "он" встает на дыбы, как рыбак, у которого после
бесконечного ожидания прямо с крючка срывается рыбка: "- Да ты чего? Прямо
сейчас, что ли? Когда все уже на мази?" Не обращаю на "него" внимания. Одной
рукой нажимаю на кнопку выключателя, другой одновременно открываю дверь. Не
оборачиваясь, выхожу из спальни. И вот я снова на кухне. Сажусь за стол и
задумываюсь. Ясное дело: ничтожество и есть ничтожество, раскис от избытка
чувств. А "он" и рад удобному случаю выкрутить мне руки. Но не тут-то было!
Я должен сделать так, чтобы чувствовать себя "над" Фаустой, а ее удерживать
"под" собой. Это будет садистское "над", и оно неизбежно вызовет со стороны
Фаусты мазохистское "под". В каком-то смысле это будет надуманное "под"; в