"Даниил Лукич Мордовцев. Сидение раскольников в Соловках (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

По Белому морю, вдоль Онежской губы, по направлению к Соловецкому
острову медленно плыла небольшая флотилия из кочей, наполненных
стрельцами. Кочи шли греблей, потому что на море стояла невозмутимая тишь,
наводящая одурь на мореходов. Весна 1674 года выдалась ранняя, теплая, и
вот уже несколько дней солнце невыносимо медленно от зари до зари ползло
по безоблачному небу, почти не погружаясь в море даже ночью и нагоняя на
людей тоску и истому. Марило так, что казалось, и небо было раскалено, и
от моря отражался жар, и груди дышать было нечем. Кругом стояла такая
тишина, что слышен был малейший плач морской чайки где-то за десятки
верст, хотя самой птицы и не было видно, да и ей в эту жарынь не леталось.
Весла гребцов медленно, лениво, неровно опускались в морскую лазурь и
блестели на солнце спадавшими с них алмазными каплями, а с самих гребцов
по раскрасневшимся лицам катился пот, смачивая разметавшиеся и
всклокоченные пряди волос и бороды.
На переднем, на самом большом из всех кочей судне, у кормы, под
напятым на снасти положком сидит старый монах и, водя грязным толстым
пальцем по развернутой на коленях книге, читает, гнуся и спотыкаясь на
титлах да на длинных словах. На трудных словах особенно трясется его седая
козелковая бородка:
- "И от Троицы князь великий поеде и с великою княгинею и с детьми в
свою отчину на Волок Ламской тешитися охотою на зверя прыскучаго и на
птица летучая. И тамо яко некоим от Бога посещением нача немощи, и явися
на позе его знамя болезненно, мала болячка на левой стране на стегне, на
изгиби, близ нужного места, с булавочную голову, верху у нея нет, ни гною
в ней нет же, а сама багрова. И тогда наипаче внимаше себе, яко
приближается ему пременение от маловременнаго сего жития в вечный
живот"...
- "От маловременного сего жития в живот вечный"... вон оно что! А все
никто как Бог, - рассуждал монах, переводя дух и поправляя на голове
скуфейку. - Уж и теплынь же, воевода.
- Что и говорить, тепла печка Богова, - отвечал тот, кого назвали
воеводою, сидевший тут же под холстовым напястьем.
А с задних судов доносился говор и смех, но как-то вяло, лениво. По
временам кто-то затягивал песню, другой подхватывал - и лениво, монотонно
тянули:

Сотворил ты. Боже, да и небо-землю,
Сотворил же, Боже, весновую службу.
Не давай ты. Боже, зимовые службы,
Зимовая служба молодцам кручинна,
Молодцам кручинна, да сердцу неусладна...

- Али в экое пекло лучше! - протестует чей-то голос.
- "...И посла по брата своего по князя Ондрея Ивановича на потеху к
себе. Князь же Ондрей приехал к нему вскоре. Тогда князь великий нужею
выеха со князем Ондреем Ивановичем на поле с собаками", - продолжал
гундосить монах под пологом.

...Ино дай же. Боже, весновую службу,