"Даниил Лукич Мордовцев. Сидение раскольников в Соловках (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

- "Аще же от мирского чина, - продолжают вылетать слова из сухой
бочки, - отлучаем и чужда сотворяем от Отца и Сына и Святаго Духа, и
проклятию и анафеме предаем, яко еретика и непокорника, и от православнаго
всесочленения и стада и от церкви Божия отсекаем яко гниль и непотребен
уд, допреже вразумится и возвратится в правду покаянием".
Отец Геронтий передохнул и поправил на висках и на лбу волосы, потому
что и на лбу и на висках проступал пот. От волнения и натуги свиток дрожал
в его руках и печать на шнуре колыхалась. Сотник Исачко от скуки, он
человек ратный и письмо не его дело, его дело зелье нарядное да пищаль
затинная, Исачко выследил над монастырем своего любимца голубя, турмана "в
штанцах", и искоса опять поглядывал на его отчаянные кувырки в воздухе.
- Что дале, на нет чти, - нетерпеливо и дрожащим голосом понукнул
архимандрит.
- "Аще ли кто не вразумится, - продолжал отец Геронтий, - и не
возвратится в правду покаянием и пребудет в упрямстве своем до скончания
своего - да будет и по смерти отлучен и непрощен, и часть его и душа со
Иудою-предателем и с роспеншими Христа жидовы и со Арием и с прочими
проклятыми еретиками, железо, каменные и древеса да разрушатся и да
растлятся, и той да будет неразрешен и не разрушен и яко тимпан бряцаяй во
веки веков, аминь!"


Многие стояли бледные, дрожащие. Одни робко, недоумевающе поглядывали
друг на друга, другие с какою-то робкою мольбою смотрели на старого
архимандрита. Отец Никанор - стар бывал человек, живал и на Москве, и
архимандричал в Саввином монастыре, и на глазах у царя бывал, и царь его
жаловал. Что-то он, отец Никанор, скажет? Или так-таки всех и выдаст
головой анафеме? Али на них и закона нет? А Никанор стоит заряженный, как
затинная пищаль. Губы его дрожат. Он вспоминает, как в Москве, лет пять
тому назад, принудили его покориться собору, отречься, отплеваться от
двуперстия и сугубой аллилуйи, пасть сметием и прахом под нозе Никона... И
стыд за прошлый позор, и поздняя злость на свою тогдашнюю слабость потоком
гнали его старую, но кипучую еще кровь от сердца к пунцовым щекам, к
глазам... Вон Аввакум-протопоп не убояся собора нечестивых и пребысть
крепок, аки адамант и яко скала нерушим...
Оленушка, взглянув на Никанора, испуганно прижалась к матери. Ее
синие, как морская вода под ярким солнцем, длинные глаза расширились и
потемнели.


- А что дале, после аминя? - резко вдруг спросил Никанор.
- После аминя скрепа дьяка Патриарша приказа, - отвечал Геронтий.
Никанор, взяв из рук его свиток и обведя глазами собор, выпрямил свое
старое тело. Он видел, что грамота с проклятием произвела удручающее
впечатление на всю братию и даже на ратных людей, преданных монастырю,
между которыми, кроме местных поморов и усольцев, находилось несколько
донских казаков, после поражений Стеньки Разина перекинувшихся с Волги на
Белое море, на службу к соловецким старцам, ибо Стенька не раз говаривал
своим удалым молодцам, что и он когда-то был в Соловках и маливался
соловецким угодникам. Никанор всего более боялся, чтобы ратные люди, под