"А.Р.Морлен. Никакой рай не будет раем..." - читать интересную книгу автора

Мне стало смешно. Прежде чем Гарни продолжил, я процитировал Марка
Твена по памяти: "Если бы человека можно было скрестить с кошкой, это
улучшило бы человека, но ухудшило бы кошку".
Теперь наступил черед Гарни смеяться, его дряблая шея содрогалась от
смеха, потом он продолжил:
- Так вот, следом за Миш-Миш идет Тинкер, по внешнему виду никогда не
скажешь, что это девочка, она двухцветка, но по личному опыту я знаю, что
большинство серых кошек с белыми лапами - девочки. Не знаю, почему так
бывает, ведь белые кошки с черными лапами и грудью никогда не встречаются,
ведь не бывает черных кошек в белых носках и фартуке. Природа творит
странные вещи, не так ли?
Перечислив имена "малышек" (которые я записал в блокнот), Гарни стал
перелистывать страницы альбома и каждый раз присваивал имена изображенным
животным, что придавало им реальность, и наконец перешел к коту. Это был
черный кот с белыми лапами по кличке Минг, с ясными зелеными глазами,
шикарным длинным мехом и свалявшейся шерстью на груди. Затем был
коленкоровый Бинни с широкой серой грудкой и огромными желто-зелеными
глазами, как у филина, пушистые, как одуванчики, Стэн и Олли, черно-белые
котята, один явно толще другого, но оба с такими чертами, что невозможно
было удержаться и не взять их на руки, множество других (слава Богу, у меня
оставалось много свободных страниц в блокноте), но как только очередная
кошка получала имя, я уже не мог смотреть на нее как на обычную кошку с
рекламы Каца. Например, узнав, что Бинни - это Бинни, я стал относиться к
ней как к реальной кошке, имеющей свой характер и свою историю, узнал, что
она любила играть с бобами, когда была котенком, любила гоняться за
собственным хвостом. В какой-то момент кошки Гарни стали для меня гораздо
большим, чем игра краски и воображения. Это не имело ничего общего с
работами мастеров холста или, наоборот, специалистов по плакатной живописи.
Жаль, что тот репортер упустил суть творчества Гарни,
"молокососов-журналистов" интересовало только то, как давно Гарни занимается
этим бизнесом.
После того как Гарни посмотрел последнюю фотографию, он грустно сказал:
- Мне немного стыдно... у меня такое ощущение, что я стал одним из этих
мазил, которые выставляются в галереях... Нет, мне это нравится... но...
просто... я не знаю. Странно видеть всех своих кошек в одном альбоме, я ведь
привык видеть их по отдельности, там, где я нарисовал их. Как будто кто-то
неожиданно приручил их, сделал их домашними из бездомных дворовых кошек.
Я не знал, что ответить, я понимал, что Гарни был недостаточно
проницательным, чтобы понимать, что его настенные рисунки - это произведения
искусства; возможно, у него не было отточенной манеры, возможно, он нигде не
обучался живописи, но его нельзя было назвать незнающим - он явно был в
затруднении; с одной стороны, он вышел из того времени, когда работа была
тем, за что платят деньги, и в то же время то, что его показывали по
телевидению, и то, что заставило меня фотографировать его работы, означало,
что в них было нечто особенное. Он не мог осознать того, что сделал нечто
большее, чем просто работу, за которую ему платили. Я осторожно взял книгу у
него с колен, положил ее на сиденье между нами и сказал:
- Я вполне вас понимаю... Я работаю рекламным фотографом, делаю
фотографии для клиентов, и если меня хвалят за мои композиции, появляется
странное чувство... я становлюсь посредником между товаром и потребителем...