"Александр Моралевич. Пиф-паф, О-е-ей! " - читать интересную книгу автора

матросов в чанах с водой, чтобы под пытками завладеть зарплатой
контрактников.
У Сергея Александровича Есенина есть стих, посвященный его родителям и
тому, как бы его родители поступили с гонителями поэта:
"Они мне дороги как поле и как плоть,
Как вешний дождь, что рыхлит зеленя,
Они бы вилами пришли вас заколоть
За каждый крик ваш, брошенный в меня!"
Какие уж вилы...Отрадно подумать, сколь страшна была бы кара нынешним
господам офицерам со стороны моих морпехов, приемного отца и полковника
Дворового.
В романе "Асан" заглавный герой - гнилой майор Жилин, сбагривающий
"чичам" бензин и солярку.
Что ж, и я продавал гуцулам бензин и шабашил на них в пользу старших по
званию. Однако, эти приработки были потом, а по переходе из футбола в
транспортную роту был я гол как сокол. А поскольку в те годы не имелось
средь моих знакомцев ни упакованных деньгами цеховиков, ни действительных
членов Академии художеств или композиторов Френкеля и Коваля - "грельщиками"
у меня были более чем сомнительные люди. В том числе Толик (Анатолий
Михайлович) Карандаш, которого добрым словом помяну я в конце эссэ.
Ясно. расходились слухи о незначительных денежных переводах на моё имя
в в/ч 40282. Но популярные конфетки "Ну-ка, отними!" могли бы назвать и в
мою честь, поскольку у меня - ну-ка отними! А денежки были мне потребны для
того, чтобы , как теперь говорят, по случаю перевода в транспортную роту
"накрыть поляну" старшине карантина Марухно, старшим сержантам Гудзю,
Шепенку и Тебелеву. Каковую "поляну" я хлебосольно и накрыл. Но всё
увенчалось сечей. "И бысть сеча зла и ужасна!"
...За тридцать лет работы в "Крокодиле" множество добросовестных
информаторов - не стукачей! - возникло у меня по СССР. Так позвонил мне
верный человек из Иркутска, сообщивший:
-С Олегом-то Никифоренковым - беда!
А кто он такой, Никифоренков? А лучший охотовед областного управления
охотничье-промыслового хозяйства. Много побродили мы с ним по
восточно-сибирской тайге, по границе с Монголией. И, было дело, стояли под
дулами четверых понаторевших в стрельбе людей, - а всё же их разоружили и
препроводили.
И вот сидел этот беззаветный смельчак и страж природы в скверике,
лузгал кедровые орехи, а мимо дефилировал милицейский патруль. Как надлежит
вести себя советскому, ныне и российскому подданному, когда мимом шествует
милицейский патруль? Надлежит испытать почтительный трепет, подобрать под
себя ноги и, ясней ясного, орехи не грызть Что же Никифоренков? Трепета и
пришибленности не выразил, ноги не подобрал и всей позой обозначил
предосудительную независимость.
За такое, естественно, доставляют в милицию, приглашают в подвал за
стальную дверь, а там, как водится, дают в морду.
-Небывалое дело. - ещё отлеживаясь дома, рассказывал мне
Никифоренков. - Пятеро их, все ядрёные. И в какое-то такое впал я состояние,
что они со знанием меня увечат, а я не падаю. Даже не больно мне! А вот я их
гвозжу - ложатся пластом, у меня на полу будто палас выстелился из
милиционеров. Завалил их всех. А дверь на засов. Тут стали ломиться, уже