"А.П.Морозов. Программист" - читать интересную книгу автора

друг.
Но заманивать меня не было никакой надобности. Я натянул на свои узкие
плечи свой еще более узкий плащ (все-таки плащ!) и покорно поплелся с
Комоловым па троллейбусную остановку.
Все остальное вышло более или менее так, как он в говорил. Была
женщина, была гитара. И женщина играла па гитаре. Не то, чтобы потрясающе
(а, кстати, что такое - потрясающе играть на гитаре? Как Мария-Луиза Анидо,
что ли?), но весьма приятно. Тем более что мы сакцировали (от слова "акция",
глагол Комолова) еще бутылочку чего-то.
Через пару часов мы мирно смотали удочки в разошлись по домам.
Единственной достопримечательностью этого визита явилось, пожалуй, лишь то,
что "одной потрясающей" женщиной по редкостному стечению обстоятельств
оказалась наша оператор Светлана Федоровна Ларионова. Когда прощались, как
бы между делом, Светлана Федоровна сообщила, что по предложению Акимова ом
переходит ко мне в группу на должность инженера. Она уже говорила с
Борисовым, и он не возражает.
Не худо было бы спросить и у меня, но в принципе и не имел ничего
против и поэтому промолчал.

3. Коля Комолов

Сорок томов Гердера... пожалуй, от одного этого очнешься не раньше, чем
"и на Марсе будут яблони цвести", зато, в соответствии с очередной
апокалипсической моделью Римского клуба, на Земле насчет яблонь, как и
насчет многого другого, будет негусто. Сорок томов Гердера - а что такое
Гердер? - ведь он не сказал в эстетике ни первых, ни последних слов. Он
просто был почтенным немецким профессором. Что же заставляло почтенного
профессора писать эти бесконечные тома? Не было же у него бешеного
честолюбия с бешеным темпераментом в придачу, как у могучего и роскошного
Оноре Бальзака.
Стимулы и вообще душевная структура почтенного профессора (сразу
нарекать ее духовной не рекомендуется. Это еще требуется доказать, если
вообще так), пожалуй, могут быть даже поинтересней, чем все, что он написал.
К сожалению, я не могу побеседовать с Гердером, я не могу приходить к нему
каждый вечер за книгами, отменно любезно и отменно скромно чаевничать с его
супругой и образцово (то есть в ее сторону романтически, в сторону родителей
филистерски) ухаживать за его дочкой. За фарфоровой фрейлейн, не за
Лорелеей, нет, а именно и непременно фрейлейн. У Ибсена это звучит еще более
определенно: фрекен. В этой транскрипции нет уже и намека ни на какую
Лорелею или на вольные ветры Рейна. Что-то обещающее бедному Вертеру
сентиментальное мягкое "эль обернулось суховатым и неприступным "ка". Чем
дальше на север, тем меньше иллюзий. И так даже, наверное, честнее, потому
что фрейлейн - это та же фрекен, и нечего губить души восторженных поэтов,
намекая на нечто якобы невыразимое мягким "эль". За намеком нет ничего,
кроме фарфоровости да почтенного папаши-профессора. И во всей этой истории
единственное, пожалуй, что представляет интерес, - это стимулы и душевная
структура Иохана Готфрида Гердера. Лорелея давно что-то не показывается в
отравленном промышленными отходами Рейне, а фрейлейн - это, как установлено,
та же фрекен. Что же касается сороки томов Гердера, то это примерно семь лет
жизни Николая Львовича Комолова.