"Р.Н.Моррис. Благородный топор (Петербургская мистерия) " - читать интересную книгу автора

Р.Н.Моррис

Благородный топор

Петербургская мистерия

(пер. Александр Шабрин)

Моей матери Норме, обожающей крепкую историю с убийством

Хотелось бы поблагодарить Ярослава Трегубова из Исторического
Общества Санкт-Петербурга, открывшего заблудшему иностранцу Петербург XIX
века. А также Федора Михайловича Достоевского (перед коим мне остается лишь
извиниться)

"Ты барин! - говорили ему. - Тебе ли было с топором ходить; не
барское это дело".

Ф. М. Достоевский

"Преступление и наказание"

Декабрь 1866 г.
Описанные ниже события происходят спустя примерно полгода после
нашумевшего дела студента Раскольникова, в котором столь немаловажную роль
сыграл следователь Порфирий Петрович.

Глава 1 В ПЕТРОВСКОМ ПАРКЕ

Наступал по-зимнему поздний, тусклый рассвет.
Зоя Николаевна Попова продвигалась по Петровскому парку с бездумной
решительностью, комковатой округлостью темных одежд напоминая жука. Дорожки
парка, летней порой обычно заполненные гуляющими, теперь скрывал снежный
покров. Хотя Зое Николаевне дорожки были ни к чему: у нее была своя тропа.
Она направлялась к северу, от застывшего пруда. Поступь женщины была
медленной и неровной. Каждое движение ее коренастой приземистой фигуры
отзывалось резким ревматическим прострелом в пояснице. И всякий наклон за
очередной хворостиной, пополняющей вязанку на спине, требовал определенного,
боль превозмогающего мужества: распрямляться было не так уж просто. Однако
мысль о дрожащей дома малышке и о той жертве, которую каждодневно приносит
Лиля, заставлял Зою Николаевну упорно нагибаться и разгибаться, и все идти и
идти по тропе.
Такая уж женская доля. Легко не приходилось никогда; хотя кто-то,
может, и мог обвинить ее, что соблазнилась она когда-то легкой дорожкой. А о
слезах ее, за все те годы пролитых, а о плате муторной за грехопадение хоть
кто-нибудь подумал, хотя бы раз? О том, как плакала она, впервые ощутив, как
лапают ее полные похабства сальные взгляды. Те взгляды на себе сносить было
едва не тяжелей, чем дрожащие от похоти руки. А слезы, которыми зашлась,
годы спустя оглядев себя в зеркале: морщины, тело обрюзгшее, погрузневшее,
словно проношенное до дыр. Плакалось оттого, что уже и так прожить теперь