"Р.Н.Моррис. Благородный топор (Петербургская мистерия) " - читать интересную книгу автора

нельзя. Как тут не расплакаться? Иного способа жить, способа промышлять она
толком и не знала; в нем было хоть какое-то утешение.
Вот опять на глаза навернулись слезы. Хотя это так, от мороза. И не
было уже ни сожаления, ни печали по утраченной жизни; и об ошибках уже не
так чтобы горевалось - были да схлынули. А вот из носа течет. Да ну и что,
все равно никто не смотрит; какая-никакая, а свобода, даруемая одиночеством.
Одинокой Зоя Николаевна не была. Стоило лишь подумать об оставленной
дома малышке и о Лиле; уж та ее и "мамой" называет, и сама на "доченьку"
охотно откликается.
Кто б знал, что для того, чтоб беды свои позабыть, надо лишь пуще
прежнего окунуться в заботы?
Дорога пошла под уклон. Зоя Николаевна цепко смотрела перед собой на
землю: а вдруг какая хворостина завалялась. Веронька сейчас спит; надо бы
поскорее домой, а то, не ровен час, проснется, а рядом никого. Хотя в
такую-то холодину небось спит как сурок. Да при этом так тихо, что иной раз
невольно подумаешь: жива ли?
Так что лучше не переживать, а набрать хвороста, да так, чтоб едва
дотащить. То, что не истопится, можно будет и продать. Переживать надо,
наоборот, если вязанка не наберется и корзина пуста. А если набрать как
следует, так оно всем на пользу.
Только Лиля что-то нынче ночевать не приходила, что тоже вызывало
беспокойство. Хлопотная, видно, ночка выдалась. Если так, то только
радоваться надо: будет, что поесть сегодня. Лилечка, душенька. А
благодарная-то какая! Никогда о ней, старухе, не забывает. Помнит, как она
ее всему нужному научила, чтобы на пропитание худо-бедно добывать.
Зоя Николаевна нагнулась подобрать разлапистую ветку (уж от ее-то глаза
ни одна мелочь не ускользнет). Земля словно притягивала ее грузноватое тело
к себе, не давая отрешиться от своего влекущего гнета. Выпрямившись, от
очередного прострела Зоя Николаевна невольно ткнула себе в поясницу кулаком;
перед глазами поплыли круги.
И тут она увидела его - прямо впереди, с опущенными плечами и
неестественно согнутой шеей. Он ее словно дожидался. Рослый дородный
мужичина с всклокоченной бородой, как раз под стать его габаритам,
облаченный в старую шинель. Шапка из овчины сбилась набок, открыв вздутую
личину забулдыги с лукаво скошенными глазами. Ноги словно наспех вдеты в
смазанные дегтем сапоги, а ступни лениво, словно нехотя колышутся буквально
в вершке над утоптанным в этом месте снегом; эдакий скоморох, застывший в
нелепой пляске.
Под тяжестью его тела луком выгнулся ствол березы. Внезапный порыв
ветра с воем взметнул с заиндевелых ветвей облачко замельтешивших снежинок.
Повешенный, качнувшись, описал медленный круг.
Возле его ног виднелось что-то бурое, наполовину занесенное снегом.

* * *

Зоя Николаевна, в нерешительности остановившись, спешно перекрестилась.
Набравший силу ветер метнул ей в лицо вихрящееся облако поземки. Вид
самоубийцы внушал ужас. Однако внутреннее чутье тайком подсказывало: есть
здесь что-то поважнее хвороста.
И она, стараясь не глядеть на покойника, засеменила к проклятому месту.