ГЛАВА СЕДЬМАЯ

А вскоре случилось вот что.

Уже не один раз Женя помогал Василию гонять табун. Иногда на Ваське, иногда на Гнедухе — она оказалась вовсе не такой резвой, стала слушаться и Жениных рук. У него появилась даже новая мечта — подучиться ещё без седла и попросить у Ильи Ильича покататься в манеже на Заре!

И вот однажды, возвращаясь на Ваське с пастбища, Женя увидел: к заводу от леса медленно едет машина, «Москвич». Это был незнакомый «Москвич», выкрашенный красиво и необычно: низ коричнево-кофейного цвета, верх как топлёное молоко.

Женя остановил Ваську в воротах.

— Послушай, мальчик, ты не в курсе, где можно найти директора конного завода?

Передняя дверца «Москвича» распахнулась, из неё высунулся мужчина в белой рубашке с ярким галстуком, в продолговатых чёрных очках. Рядом с мужчиной сидела девочка в большой соломенной шляпе и тоже в тёмных очках.

— Директора? Он в конторе. А может, обедать домой пошёл.

— Ты не смог бы нас к нему проводить?

— Могу, конечно!

Женя подавил ногами бока Васьки, заворачивая его, стараясь держаться ловко и небрежно, как бывалый наездник. Васька покорно потрюхал пыльной дорогой через ворота, «Москвич» плавно вполз следом. У «рабочей» конюшни Женя смело и, ему казалось, грациозно спрыгнул, пошёл к конторе.

— Да ты садись тоже с нами! — позвал мужчина в очках, открывая заднюю дверцу.

Женя влез, скрывая радость.

— Вон видите за конюшнями дом каменный с красным флагом? Там у нас и контора!

— Директора, если не ошибаюсь, зовут Сергей Сергеевич Коротков? — Мужчина ловко и осторожно вёл машину между конюшнями.

— Коротков. — Женя подумал. — Это мой отец. Я его сын.

Девочка повернула большую шляпу и уставилась на Женю круглыми тёмными очками.

«Ну и чучело! — подумал он. — Как сова».

У конторы он вылез, крикнув:

— Сейчас я его позову! — и лихо прыгнул на третью ступеньку крыльца.

Отца в конторе не оказалось.

— Нету! На ипподроме он!

— А ипподром у вас далеко?

— Близко! Могу тоже показать! — Женя снова полез в машину.

— Скажи, мальчик, ты не знаешь случайно, молодняка этого года рождения на заводе много? — спросил мужчина, когда они снова подъезжали к воротам.

— Молодняка? У нас в заводе жеребят много! Вам каких надо? Сосунков? Отъёмышей?

— Ну, положим, отъёмышей этого года рождения ещё быть не может, — добродушно усмехнулся мужчина. — А ты знаешь, как растят жеребят?

— Немножко знаю… — Женя скромно поджал губы. — Рацион им выписывает ветеринар. Кому сахарной свёклы, кому моркови или, например, мела. Для укрепления костяка…

— Значит, разбираешься в конном деле? Нам, понимаешь ли, нужен жеребёнок хороших статей, породистый. Но главное, чтобы легко поддавался дрессировке. Сообразительный, одним словом! — Мужчина улыбнулся; улыбка у него была дружелюбная и в то же время властная.

— А зачем? — Жене ужасно приятно было, что с ним беседуют, как с равным.

— Для цирка.

Для цирка? Сразу перехватило дух.

— У нас в заводе как раз такой жеребёнок есть. Очень умный! Страшно умный! Он даже свою маму… — Женя густо, чуть не до слёз, покраснел. — Свою мать… её зовут Лада… выучил пить из автоматической поилки. Она, знаете, почему-то раньше не любила, боялась. Все лошади в конюшне пьют, её одну приходилось из ведра. А теперь, как Лучик подрос, надавит поилку, вода наберётся, она подходит и пьёт! И даже сама его зовёт, если вдруг пить захочется… сынка своего!

Женя выпалил всё с таким жаром, что девочка снова повернула громадную шляпу и уставилась очками. Он сразу осекся.

— Очень любопытно, — проговорил мужчина. — Теперь куда сворачивать?

— Во-он к лесу, видите? Где флажки и барьеры!

Не доезжая до ипподрома метров пятьдесят, увидели отца, шедшего с Ильёй Ильичом. Приехавший мужчина остановил машину, вылез и пошёл к ним.

Женя с трудом отворил дверцу, вылез тоже.

Девочка, сняв очки и шляпу, порхнула со своего сиденья. И, словно задавшись целью до конца ошарашить Женю, вприпрыжку, мелкими ровными шажками пробежалась раза три вокруг машины.

На ней было не платье, а узкие серые брючки, небесно-голубая майка, красные тапочки. Пробежавшись, девочка встала, старательно подышала носом, присела… Потом вдруг сильно, гибко взмахнула тонкими загорелыми руками. И пошла по лугу колесом, с ног на руки, с рук на ноги, как настоящая акробатка!

Женя только и мог, что разинуть от удивления и восторга рот.

— Папа, они кто? Кто?

Он обрушился на отца, как только тот вернулся из конюшен, куда приехавшие отправились вместе с ним на своём «Москвиче».

— Т-с-с… Неловко так, сразу, — «кто, кто»! — Сергей Сергеевич сел за стол, перебирая какие-то бумаги. — Ничего особенного, просто люди. Он — довольно известный дрессировщик лошадей, по фамилии Горн, девчушка — его дочь.

— Папа, они Лучика хотят в цирк взять? Да? Зачем?

— Возможно, завод и продаст цирку жеребёнка. Надо посоветоваться, решить…

— Пап, а что с ним будут делать? Дрессировать? На кого? Как? Кто?

— Ах, Жукаран, ты, братец мой, настоящий порох! Откуда я знаю, на кого, как. Зови их лучше отдохнуть, перекусить. Они там, у машины…

«Москвич» стоял на лужайке за домом, как жук с растопыренными крыльями: багажник был открыт, капот над мотором поднят. Горн, уже без очков, засучив рукава белоснежной рубашки, возился над чем-то в радиаторе. Девочка без шляпы — волосы у неё были вьющиеся, золотые — помогала отцу, подавала инструменты.

— Лера, — сказал Горн строго, — ты невнимательна или замечталась. Я просил принести гаечный ключ!

— Пожалуйста… — Женя подлетел, неловко поклонился. — Папа просит… Мы приглашаем… перекусить!

Горн оглянулся приветливо, Лера — надменно. Глаза у неё без очков были зелёные, суровые, как две льдинки. Чётко переступая тапочками, она принесла из багажника ключ, протянула отцу — каждое её движение было скупое, отточенное, жутко красивое!

«Перекусить» в тот день у Коротковых, к счастью, было чем: Сергей Сергеевич с Женей заставили стол кастрюльками, плошками, тарелками. Перед едой Горн спросил Женю:

— Умыться где можно?

С каким старанием поливал Женя его крепкие мускулистые руки! А уж тоненькие загорелые Лерины — представить невозможно. Девочка растёрла их до красноты полотенцем, хмуро сказала:

— Благодарю.

За обедом ни он, ни она не произнесли ни слова, не подняли друг на друга глаз. Зато Женя во все уши слушал разговор Горна с отцом.

Отец:

— Безусловно, то, что он родился поздно, имеет значение. Для рысака! («Он» — это Лучик?)

Горн:

— Когда мы сможем всё оформить? К осени? (Что оформить? Почему осенью?)

Отец:

— В октябре-ноябре, пожалуй. Надо, чтобы привык без матери… (Без Лады? То есть когда уже станет отъёмышем?)

Горн:

— У него необыкновенная масть! Голубизна с отливом… Настоящее маленькое чудо. Как раз то, что мы давно ищем. Чуткость поразительная, слух… И реакция, я проверил… (Ещё бы, Лучик, красавец мой, ненаглядный! Умница!.. А что такое реакция?)

…Горн ел с аппетитом, нахваливая всё: картошку печёную (дежурное блюдо у Коротковых) с селёдкой, обыкновенные щи, куда Сергей Сергеевич настриг ножницами в огромном количестве укроп, лук с солью…

Лера тонкими пальчиками брала нежно-зелёное просвечивающее перышко, прикасалась к блюдцу с солью, белыми зубами кусала вот по столечку, заедала ломтиком хлеба. А от щей, поблагодарив, отказалась. Сергей Сергеевич усмехнулся:

— Что, не вкусны после городских яств?

Горн извинился:

— Что вы! Она в режиме, вес приходится нормировать. Щи с укропом как раз очень любит…

После обеда отец с Горном ушли снова в контору. Женя стал гадать: чем занять таинственную, необычную гостью? Но она, величественно смерив его льдинками-глазами, попросила:

— Пожалуйста, будь так добр, дай мне вон ту книгу. Про лошадей! — и показала мизинчиком на отцовский стол, где лежал истрёпанный том «Испытания рысистого молодняка».

Женя подал, Лера наклонила золотую голову, чопорно вымолвила своё: «Благодарю» — и удалилась из комнаты в их маленький палисадник, уселась на скамейке под сиренью, стала читать.

Женя был в смятении.

Убирая со стола, разбил блюдце с солью. Остатки щей вылил в раковину… «Шляпа, шляпа, не догадался заговорить с Лерой о цирке, ну хотя бы о цирковых лошадях!.. Может, попробовать?» Он выбежал в сад, встал за деревом. Сейчас подойдёт и спросит: «Что читаешь?..» Ах, дурак, сам же дал ей книгу про лошадей… Тогда: «Хочешь, конюшни покажу?» А она: «Там навозом пахнет». — «Расскажи про цирк!» — «Он мне и так надоел. Не мешай!..» Что же, что спросить?.. Сидит, даже не оглянется… Может, просто мимо пройти? Женя двинулся — ноги повернули его обратно. Он походил за кустами и поплёлся домой.

А Лера так и просидела на скамейке до сумерек, пока не пришли Сергей Сергеевич и Горн.

Лера!.. Почему её зовут так странно? Позже Женя слышал, Горн сказал дочери:

— Валерия, повторяю, надень плащ, становится свежо.

Лера принесла, накинула на плечи лёгкий шёлковый плащик. В нём она стала как паж из фильма «Золушка». Лера — Валерия…

Неужели Лучика заберут в цирк? Было и жалко и заманчиво… Что лучше, работать на бегах или в цирке? Женя не знал. Он ходил в цирк два раза, там было замечательно! Но… тогда Лучика увезут? А как же он, Женя? И сам наболтал: умница, страшный умница, выучил Ладу пить из автопоилки… Ай-ай-ай, что же наделал?.. Хорошо или плохо?

От волнения мальчик лёг спать взбудораженный.

Мысли прыгали и разбегались. Никак не мог решить, радоваться надо? Горевать?.. А Лера за стенкой в соседней комнате — Сергей Сергеевич уговорил гостей заночевать — спала спокойно, безмятежно.

На следующее утро кофейно-белый «Москвич» уехал с конного завода чуть свет.

Лето было в разгаре.

Лес вокруг завода налился листвой, луга травами, воздух ароматом. Свечки на соснах потемнели и слились с зелёной хвоей. Облака в синем небе стали чётче, вечера длиннели — шла середина июля.

К концу месяца Сергей Сергеевич поджидал из города жену на отдых. Лёня и Катя за отличные отметки получили от родителей премии — туристские путёвки.

А Женя выгорел от солнца, облупился, стал белёсый, смуглый… Отец давно уже разрешил ему бегать босиком. Легко сказать — бегай! Первые дни каждый камень, сучок, щепка заставляли вскрикивать, поджимать ступни. Но привык быстро. Кожа загрубела, ошершавела, как наждачная бумага.

Стремительно уплывал, тускнел в Женином воображении образ золотовласой надменной Леры с зелёными глазами. А вот к мысли, что Лучика решено продать в цирк, Женя привык. И когда Федотыч говорил:

— Оно, конечно, рысаку в цирк не вполне соответствует. Да, видно, планида у ненаглядного твоего такая…

— Что такое планида? — спрашивал с любопытством.

— Судьба. — Старый конюх качал головой, цокал языком. — На ипподроме стоящий приз вряд ли возьмёт — жидковат. А в цирке кто знает? Понятие у него богатое. Слово скажу — так глазами и стрижёт.

Женю задело: жидковат! Вовсе Лучик не жидкий. Другие жеребята в табуне были, правда, крепче, крупнее. О двухлетках и говорить нечего — те, как на подбор, все до одного плечистые, сильные.

Из двухлеток по-прежнему Ураган владел Жениным сердцем. Он был как снежный вихрь, как смерч, когда мчался, запряжённый в качалку, на тренировках по зелёному заводскому ипподрому…

Третьим любимцем оставался у Жени Гордый. Тёмно-серый, поджарый, стройный.

Сергей Сергеевич только что вернулся с завода. Женя облил его в сарайчике колодезной водой; отец отфыркивался, как купающийся конь.

Пообедали, уселись в комнате попрохладнее. Женя на подоконнике мастерил из дубовой ветки лук.

— Жукаран, — сказал Сергей Сергеевич, — сегодня Илья Ильич сделал заманчивое предложение. На той неделе мы отправляем в Москву Урагана, Янтарную и Колосника. Лошадей, естественно, поездом; Илья Ильич поедет тоже, машиной. Ты, вероятно, слышал, у него дочь — наездница московского ипподрома? Так вот, он предлагает взять тебя с собой. Взглянуть на столицу, на то, как работают наши питомцы…

Женя бросил лук, слушал отца, боясь пропустить слово.

— Давай-ка, братец, сядем и напишем матери письмо. Вдруг разрешит? К её приезду как раз обернёшься. В Москве Илья Ильич сообразит тебе новую экипировку, а то срам, как ты здесь у меня обносился. Езжай на недельку, а? Если хочешь, конечно.

— Хочу! — завопил Женя. — Ура! Хочу!..

От свалившейся радости ему сразу вдруг живо, непреодолимо вспомнился знаете кто? Не Лера с её красными тапочками и брючками, а Иринка! Эх, Иринку бы тоже в Москву прихватить…

Женя кинулся на шею отцу.

И в результате решено было писать в город не одной Евгении Андреевне — Ивану Васильевичу Лузгину тоже. Может, и снарядит следом за Женей дочку? Только добраться ей как? А жить-то можно всем у Ильи Ильича.

Пришла «та» неделя.

На рассвете из заводской конюшни двухлеток вывели Урагана, Колосника и Янтарную.

Янтарная была и впрямь как янтарь: светло-гнедая, с лоснящейся, в золотых отливах, шерстью, с рыжеватой гривой, чёлкой, хвостом. Колосник — вороной, крепкий, мускулистый, и — нарядный, светло-серый сияющий Ураган.

От гаража подошли, развернулись два грузовика с высокими бортами. В кузова была набросана солома. Откинули задние стенки. Как лошадям подняться в машину? Человек может и с колеса; кто ловчее, тот на руках подтянется, перемахнёт борт. А лошадь?

На землю положили что-то вроде трапа или сходен. Подняли один край в кузов. Но — высоко! Первым пустили Колосника. Конь попятился, не пошёл на сходни, как ни понукали. Янтарная заржала, встревожившись, тоже не пошла. Ураган тронулся было, стукнул по сходням раза два копытами и повернул обратно. Тоже задача!

И тут, к удивлению Жени, вдруг появились из рабочей конюшни Василий с Васькой.

Васька шагал лениво, покачиваясь, будто спросонок. Не торопясь, спокойно, как к себе в конюшню, затопал по сходням наверх и встал в кузове у борта, помаргивая белыми, выцветшими ресницами.

— Папа, вот умный, не побоялся ни крошки! — шепнул отцу восхищённый Женя.

Следом за Васькой в одну машину пошли и рысаки, Ураган с Колосником. А во вторую он так же уверенно ввёл Янтарную.

— Васька… Васька что же? Разве тоже с нами в Москву едет? — заволновался Женя, видя, что старого коня и не подумали спускать из кузова обратно; подняли, захлопнули в машинах стенки, сбросили сходни. Лишь четыре конские головы с насторожёнными ушами и глазами выглядывали из-за бортов.

— Ещё ведь на поезд в вагон вводить придётся, — объяснил Сергей Сергеевич. — Васька в заводе давно поводырём работает. Специалист, молодчага! Он всех трёх и в вагон упрячет… Ну, Жукаран, и нам с тобой время двигаться. До Воронков я вас провожу, коней отгрузим, вы с Ильёй Ильичом — машиной к шоссе, они — поездом в путь-дорожку, а мы с Васькой — домой по-стариковски, — рассмеялся он.

Странно было Жене, сидя рядом с Ильёй Ильичом в его зелёной «Волге», смотреть на колыхавшиеся впереди грузовики с высокими бортами, на четыре головы — белую, чёрную, золотисто-коричневую и сивую Васькину. Наверно, умные животные, все, кроме Васьки, прощались сейчас со смолистым лесным воздухом, привольными пастбищами, с родными светлыми конюшнями?..

Воронки среди загустевшего леса стали незаметными. Начальник станции был предупреждён, что сегодня будут грузить груз необычный: встретил всей семьёй, с женой и детишками. Коней тем же чередом свели с машин, дали попастись, пока подойдёт поезд.

А он уже громыхал за лесом.

С завода приехали вместе с лошадьми два конюха. Товарный состав остановился. Один из вагонов был открыт, двери раздвинуты. Конюхи проворно накидали в него соломы, сена, забросили мешки с овсом, вёдра.

Сергей Сергеевич с Ильёй Ильичом командовали. Из вагона сбросили сходни, и Васька, не моргнув, бодро пошёл по ним.

Заупрямился на этот раз только Ураган. Новые ли запахи его взволновали — железа, шлака, мазута, — странен ли был и чужд вид громадного состава со сцепленными платформами, на которых гнали в столицу тёс, уголь, какие-то закутанные машины…

Ещё раз оглянул Ураган агатовыми глазами лес, стоявших у платформы людей. Поднял морду и заржал, прощаясь, так могуче, что Женя не выдержал, крикнул:

— Мы тоже с тобой! Мы тоже едем, Ураган, не бойся…

И конь точно понял: тряхнул серебряной гривой, решился. Конюхи провозились в вагоне минуту-другую. Один остался с лошадьми, второй вывел и спустил Ваську. Убрали сходни. Сергей Сергеевич поднял руку — дверь вагона сдвинулась. Начальник станции побежал давать отправление. И тихо, без шума, лишь залязгали буфера, поезд тронулся.

А ещё через десять минут пошла и «Волга».

Илья Ильич сидел за рулём, Сергей Сергеевич кричал что-то сыну. Оставшийся у грузовика Васька подмигивал выцветшими глазами: возвращайся, мол, покатаю снова.

Всё. Поехали!

Любопытно устроено на свете.

В тот же день Иван Васильевич Лузгин в своём городе провожал на речной вокзал Александру Петровну и вернувшуюся из лагеря Иринку. За поездку в Москву на этот раз горячо ратовала старушка — очень ей хотелось, раз выпал случай, посмотреть столицу. Иринка прямо зашлась от восторга, когда отец согласился отпустить обеих. Ехать решили водой, по реке, — время позволяло.

И получилось так.

По шоссе от конного завода, минуя встречные города и посёлки, пробиралась к Москве зелёная «Волга» с двумя пассажирами — взрослым и мальчишкой.

По железной дороге, отсчитывая километры, приближался к столице товарный состав. Его вёл мощный электровоз, а в одном из вагонов дремали рысаки-двухлетки.

Плавной рекой, то входя через шлюзы в канал, то попадая в новую реку, приветствуя гудками встречные суда, обгоняя баржи-самоходки, плыли на теплоходе «Ю. Гагарин» вместе с другими пассажирами строгая старушка в очках и девочка — быстрая, решительная, успевшая побывать на капитанском мостике и в грохочущем машинном отделении.

Москва, Москва, краснозвёздная столица! Что же ты припасла своим гостям нового, интересного?