"Анатолий Иванович Мошковский. Дельфиний мыс " - читать интересную книгу автора

- Замечательное, - сказал отец, - напиток богов, а не вино!
- Какой букет! - поддержала его мама. - Никогда не пила такое...
Изумительное!
- Ну, бывает и получше, - заметил Карпов, - да кто теперь понимает
толк в настоящем вине? Людям нужно, чтобы было покрепче, - напиться,
надраться, извините, до потери человеческого облика, до уровня свиньи. А
ведь вино существует для украшения жизни, для радости...
- Очень верно. - Отец снова коснулся губами рюмки.
- Как у вас здесь!.. - сказала мама, глядя в сад. - С утра до вечера
можно смотреть на море - и не надоест: все время меняется и всегда оно
прекрасное.
- Да, у нас неплохо, - проговорил Карпов, - свой микроклимат - вот
эти горы защищают городок от холодных ветров с севера. Сухо и тепло. И
земля хорошо родит, если воду провести. И берега, как вы могли убедиться,
удобные для купания - не сразу обрываются...
Он говорил, и Одик чутко прислушивался к каждому его слову и с острым
интересом поглядывал на Виталика, который то появлялся, то исчезал на
террасе, однако по-прежнему не выказывал ни малейшего желания подружиться
с ним.
Потом отец принес коробку с югославской сорочкой, и Карпов потрогал
тонкую сверкающую ткань.
- Хороша! - Глаза его зажглись.
- И гладить не надо, - сказала Лиля, - выстирал в пене "Новость",
отжал, повесил просохнуть - и готово. Модно и красиво. А воротник не будет
мал?
- Нет, сорок четыре - в самый раз.
Карпов выпрямился, отпил немного вина и рюмкой показал через окно на
стену в их комнате, где висел яркий эстамп - женщина в пестром платке.
- Узнаете?
- Да как вам сказать... - замялся отец.
Карпов был деликатен и не стал их мучить.
- Сарьян. Подлинный. Портрет восточной женщины, внизу
собственноручная подпись есть, жаль, что карандашом, но все-таки...
Ненавижу подделки.
- Понимаю вас, - сказал отец.
- Привез из Москвы один человек, по рекомендации которого у нас жил
Геннадий Вениаминович.
- А у нас было море Айвазовского, - сказала вдруг Оля, - если б не
оно...
- Помолчи, пожалуйста, - попросила мама.
Одик притих. Он был в каком-то оцепенении. Он вдруг понял, что раньше
ничего не знал о жизни. И все, что с ним было до приезда сюда, - все это
была не жизнь. Он вышел в сад, в его зыбкий зеленый сумрак. Здесь было
прохладно и тихо. Одик, свесив голову, задумался. В это время где-то
вблизи, за оградой, раздались ребячьи голоса, смех, и вдруг в его щеку с
силой ударилось что-то тяжелое и студенистое. Левый глаз остро защипало.
Под ноги плюхнулась прозрачная трясущаяся жижа.
- Ма! - закричал Одик и, закрыв рукой саднящий глаз, бросился к
дому. - Меня кто-то ударил! - Губы его скривились.
- Опять эта банда! - сказала Лиля. - Какие сейчас жестокие,