"Анатолий Мошковский. Синева до самого солнца, или повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана" - читать интересную книгу автора

обнял и сильно прижал к себе одной рукой маму, другой - Васю. Васю он не
только прижал, но и приподнял и несколько шагов пронес по перрону,
приговаривая: "Ну и вытянулся, ну и тяжеленный стал... Рука сейчас
отвалится!"
Вася болтал ногами, со смехом вырывался, и ему было очень хорошо. Папа
шел, то и дело поглядывая на него: на маму взгляд, на Васю - два. - Долго ты
странствовал на этот раз! - сказала мама в вагоне метро, не спуская с папы
своих серых, широко распахнутых и счастливых, с чуть подведенными ресницами
глаз.- Похудел, загорел. Трудная была командировка?
- Не из легких. Что-то давно мне не попадаются легкие. Решаю
неразрешимые проблемы.
Вася улыбнулся. Все-таки очень не хватало ему эти недели папы!
- Никто тебя, Саша, не просил решать эти проблемы - сам взялся и не
жалуйся,- сказала мама.
- Верно, Валя, сам...-ответил папа.- А что мне оставалось делать? Не
мог я не ввязаться в драку. На карту поставлена честь и судьба человека... И
не плохого, а можно сказать, замечательного!
"Что за драка? Что случилось с этим человеком?"- мельком подумал Вася.
А папа, не замечая шума и толкотни в вагоне, защищал маму плечами от
пассажиров, с жаром продолжал рассказ.
Папа всегда такой, когда возвращается из командировки,- взбудоражен и
несколько дней рассказывает маме о ней, и пока не "отпишется", ничто другое
не волнует его...
Когда они вышли из метро и подходили к своему дому, папа озабоченно
сказал:
- Успеть бы с очерком: ведь пять деньков осталось до отъезда.
- Я уже и билеты на поезд купила,- напомнила мама,- и резиновую шапочку
для тебя, а для Васи новые плавки.
Папа съездил в редакцию, вернулся и ушел в свою комнату, сплошь
заставленную полками с книгами, журналами, справочниками, заваленную
пожелтевшими, обтрепанными подшивками газет. Мама не раз порывалась навести
там порядок, но папа не разрешал и сердился: там был его, а не мамин
порядок.
В этой комнате на письменном столе находилось главное "орудие труда"
папы - пишущая машинка "Эрика". Без ее металлического стука, то
ритмично-спокойного, то прерывисто-лихорадочного, неровного, нельзя было
представить папину жизнь. Итак, папа ушел в свою комнату, и тотчас в ней
воинственно застучала машинка, и стучала до вечера, до прихода мамы. Вася
послонялся по двору в поисках приятелей - никого не было, все разъехались,-
вернулся, а папа все стучал и стучал. Вася никогда не читал его очерков и
репортажей - они печатались в журналах непривычно мелким шрифтом и
предназначались не для детей. Да и, признаться, некогда в было читать. За
ужином папа был молчалив, ничего не спрашивал - все, видно, думал о своем.
Когда Вася проснулся, за окнами пылало огромное солнце, раздавался
радостный птичий щебет, а стук за стеной все еще был слышен, правда, не
такой частый и воинственный, как вчера, а редкий, сомневающийся,
спотыкающийся. Усталый.
- Нельзя так, Саша,- сказала мама за чаем.- На усталую голову ничего
путного не напишешь. Отдохни.
- На юге отосплюсь... Ох, как я там отосплюсь за весь год! - Папа вдруг