"ЖИЗНЬ ПО ЗАДАНИЮ. «Зефир» и «Эльза» Разведчики-нелегалы" - читать интересную книгу автора

Глава VI

В работе наших нелегалов иногда случается, что они временно теряют связь с Центром, не выходя на встречи, не давая о себе знать. Тогда начинаются догадки, предположения: что-то произошло, но что? В первую очередь, волнует мысль: а не попал ли наш человек в руки полиции или контрразведки? Что, если он болен, как было с К., или попал в аварию? Может быть, просто утерял радиограмму? Забыл или перепутал место или время встречи? Центр принимает все меры для розыска нелегала. Такую миссию неоднократно выполняли я и Лиза. В один из радиосеансов мы получили указание разыскать Эмиля, с которым не было связи восемь месяцев. Мне сообщили, что он работает матросом на грузовом пароходе «Орел». Были известны порт приписки парохода и фамилия Эмиля по легенде. Эмиль был мужественным советским патриотом: в годы Великой Отечественной войны он привел в советские воды горящий пароход и своей отвагой помог спасти жизни многих советских людей. Без причин Эмиль не мог прекратить связь с Центром, значит, с ним что-то случилось. Может быть, он нуждается в помощи и ждет ее. Надо искать пароход «Орел». Мы узнали, что этот пароход не имеет постоянного маршрута, а курсирует между Англией и Голландией, Англией и Африкой, так как каждый раз его курс зависит от фрахта. Я выехал к месту предполагаемой стоянки «Орла» в голландский порт, где разыскал дежурного пароходства и обратился к нему с вопросом: – Мы давно не получали писем от родственника и хотели бы узнать, не случилось ли с ним что-нибудь? Название парохода «Орел». Вы не скажете, он сейчас в порту? Я знал, что родственники моряков, проживавшие в других странах, обычно делали такие запросы в письменном виде, и добавил: – Дело в том, что я нахожусь по делам фирмы здесь, а заодно хотел бы повидаться с родственником. Дежурный по порту посмотрел список прибывших и отплывших кораблей, а затем сказал: – «Орел» был здесь два дня тому назад и направился в Африку. Сообщение было не из приятных. Обидно стало, что указание о розыске пришло именно тогда, когда «Орел» находился в плавании. Я спросил, нельзя ли узнать, продолжает ли работать на этом пароходе наш родственник. Может быть, он перешел на другой корабль? «Если бы Вы пришли на три дня раньше, я смог бы Вам ответить, так как здесь находились списки команды. А сейчас поздно. Списки сданы», – пояснил дежурный. Я спросил: «Не можете ли Вы сказать, когда «Орел» вернется?» Дежурный сообщил, что эти сведения можно получить в управлении пароходства. Посетив управление и наведя справки, я возвратился домой. Отправляться в Африку не имело смысла. На это надо было запрашивать Центр, оформлять въездные визы. За это время «Орел» мог уйти в другое место. К моменту возвращения парохода в Голландию, я с Лизой выехал в Антверпен. Мы остановились в портовой гостинице. Так как до прибытия «Орла» оставалось три дня (об этом сообщили в управлении), то мы решили осмотреть порт. Антверпенский порт, уступающий по грузообороту только лондонскому и нью-йоркскому, – гордость Голландии. Жители города приходят в порт гулять. Причалы всегда чисто вымыты и в ночное время освещены. Гид показывал различные причалы, погрузочно-разгрузочные работы, давал характеристики судам. В порту стояло несколько советских кораблей, и гид более подробно рассказал о них. Нам хотелось крикнуть: «Здравствуй, Родина!» Экскурсия подходила к концу, как вдруг я заметил одиноко стоящий пароход. Крупными буквами на нем было начертано «Орел». Тот самый, прибытие которого мы ждали через три дня. Осмотр порта мы проводили на катере. Как попасть на «Орел»? Корабль стоит не у причала. Мы с Лизой подошли к дежурному по порту. Нам надо было узнать, у какого причала стоял «Орел», как нам попасть туда? Узнав, что мы родственники моряка, дежурный вызвал матроса и приказал доставить нас катером на «Орел». Пожелал нам всего хорошего и добавил, что тот же катер заберет и доставит обратно на берег через час. На палубе нас встретил вахтенный офицер. Он спросил, что привело нас на «Орел». Я сказал, что мы приехали повидаться со своим родственником Эмилем, так как обеспокоены его долгим молчанием. Эмиль с нами больше не плавает. Его перевели на другой пароход, на какой, я не знаю. – А кто мог бы сказать, где сейчас Эмиль? Помогите нам, пожалуйста, – попросил я. – У нас служит матрос, который жил с ним в одной каюте. По-моему, он знает, на каком корабле плавает Эмиль. Я сейчас его пришлю. Через несколько минут на палубу поднялся рослый моряк в синем комбинезоне. – Вы хотите узнать об Эмиле? Кем вы ему приходитесь? Я рассказал ему нашу легенду. Матрос оказался добродушным испанцем. Он сказал, что в прошлом году Эмиль купил себе мотоцикл, но в одной из стоянок корабля в порту попал в аварию и получил тяжелое ранение. Долгое время лежал в больнице. Все обошлось благополучно, только на лбу остался шрам. Слава Богу, он легко отделался. После того как выписался из больницы, он поступил на пароход «Ястреб» другой компании. Через час подошел катер, и мы распрощались с испанцем. Скоро из Центра пришло указание посетить «Ястреб» и установить контакт с Эмилем. Снова поездка в Голландию. Я узнал день прибытия «Ястреба» и направился к дежурному, будучи уверен, что корабль в порту. Но стоило мне заговорить по-немецки, как я услышал в ответ грубую брань и заявление, что никакого «Ястреба» в порту нет. Только дежурный по порту может отдать указание о посылке катера. А дежурный встретил меня грубостью. Я зашел в парикмахерскую, привел себя в порядок, надел темные очки, взял под мышку портфель и вернулся в порт. Дежурный – все тот же человек. Я сказал по-английски: «Прошу переправить меня к причалу!» Теперь на мои слова прозвучал совершенно другой ответ и в другой интонации, благожелательной: «Да, господин инспектор, катер для Вас сейчас будет подан». Дежурный лично проводил меня к катеру, приказал водителю немедленно доставить меня на «Ястреб». «Что случилось?» – удивился я. Подействовала английская речь? Или он принял меня за кого-нибудь другого? Как бы то ни было, но катер подходил к «Ястребу». – Мы хотели бы повидаться с Эмилем, – обратился я к первому попавшемуся матросу. Он привел другого моряка, а сам удалился. Сомнений не было – это был Эмиль. Посторонних поблизости не оказалось, мы обменялись паролем. Эмиль улыбался, был безгранично счастлив и только продолжал повторять: «А я не знал, как мне быть, что делать?» Я посмотрел на мозолистые руки палубного матроса и подумал: «Как жаль, что этому человеку приходится отдавать свой труд, свои силы и знания строю, против которого мы боремся». Связь с Эмилем была восстановлена, и он включился в работу. Через некоторое время нам поручили восстановить связь еще с одним агентом, назовем его Львом. В данном случае были известны страна, город и место работы. Предлагалось выяснить причины невыхода агента на встречи. Я никогда не видел Льва. В моем распоряжении были только установочные данные на агента, пароль и отзыв. Лев не ожидал, что к нему кто-либо придет. Приехав в город, я разыскал место работы агента. Это была контора, помещавшаяся в большом здании. Над каждой дверью в длинном коридоре висели таблички с названиями компании или фирмы. Я без труда нашел контору Льва, постучал. Ко мне вышла молодая женщина, вероятно, секретарь, спросила о цели визита. Я сказал, что хотел бы повидать Льва. В глазах женщины вспыхнула какая-то тревога, она неуверенно предложила мне пройти в приемную. Затем провела меня к Льву – человеку восточного типа, с добрыми большими глазами. Из-за жаркой летней погоды он был без пиджака, в белой рубашке, в руках у него была пачка каких-то бумаг. При появлении незнакомца он положил бумаги на стол и настороженно спросил: «Вы ко мне?» «Да, я хотел бы с Вами поговорить», – последовал мой ответ. Когда секретарь вышла, я произнес слова пароля, Лев ответил на них правильно, так что не было никаких сомнений, что это именно тот человек. Я предложил ему немного прогуляться, так как здесь разговаривать было неудобно. Лев вышел из-за стола и надел пиджак. – Да, пожалуй, лучше поговорить на улице, – сказал он. Было заметно, что агент чем-то озабочен. Когда он проходил через приемную, секретарь опять тревожно посмотрела на Льва, потом на меня. Я подумал, что это, вероятно, жена Льва, которая знает о его связи с советской разведкой. Когда мы с агентом отошли подальше от дома, свернули в тихую улочку, я начал разговор: – Мы обеспокоены тем, что Вы не выходите на встречи. Чем это можно объяснить? У Вас неприятности? Лев отвечал с недоверием в голосе: – Откуда Вы знаете, что мне нужно выходить на встречи? И вообще, не стоит разговаривать на эту тему. Вы мне не нравитесь. – Ваше поведение нас очень беспокоит, – продолжал я. – Не случилось ли с Вами чего? Вы понимаете, о чем я говорю? О нежелательном исходе для Вас и для нас. Лев повторил: – Вы мне не нравитесь. – Пусть я Вам не нравлюсь, но представьте себе, что я Ваш друг. Откуда это видно, что Вы мой друг? – Хотя бы из того, что я в числе других беспокоюсь о Вашей судьбе. Разве это не доказательство? – Все равно Вы мне не нравитесь. – Нравлюсь я Вам или нет, расскажите об истинных причинах Вашего невыхода на встречи и давайте обусловим новую дату встречи. – А Вы знаете, когда я должен был выйти на встречу? – Мне это неизвестно. Да это и не имеет значения. Я Вас понимаю. Возможно, на Вашем месте я поступил бы точно так: был бы недоверчив и осторожен. Ну, чем я смогу Вас убедить, что я Ваш друг? – Назовите мне имя человека, с которым я встречался. Я не знал имени этого человека, но мне было известно, что агент немного знает русский язык и что он преданный нам человек, поэтому я решил продолжать разговор по-русски. Однако реакция оказалась обратной. Русский язык у меня оказался таким ломаным, что я сам не поверил, что это мой родной язык. Тем более этому не мог поверить агент, который заявил, что ему пора возвращаться на работу. Я удержал его. – Но, дорогой Лев, я Вас не отпущу до тех пор, пока Вы мне не назначите следующую встречу. Неожиданно Лев разговорился: – Если хотите знать правду, то на встречи я выходил, но ко мне никто не являлся. Человек, которому было поручено встретиться со мной, неаккуратный. Я этого не люблю. Я почувствовал, что в настроении агента произошел перелом, словно он чего-то испугался, и решил закончить разговор: – Хорошо, давайте назначим очередную встречу, определим место и время и на этом дружески расстанемся. Лев принял предложение, и мы разошлись. Как выяснилось впоследствии, связь Льва с работниками «легальной» резидентуры оборвалась из-за допущенной неточности о времени встречи. Агент и «соседи» выходили к месту встречи в разное время. Я был очень доволен не только тем, что восстановлена связь с нашим агентом, но и тем, что Лев принял меня за человека, совершенно не похожего на русского не только внешне, но и своей речью. «Значит, можно работать спокойно», – подумал я. Мы были довольны, что очередное задание по установлению связи было выполнено, и Лев продолжал свою работу. Нами придавалось исключительное значение соблюдению правил конспирации. Никто из тех, с кем мы были связаны по работе в резидентуре, не знал нашей фамилии, а также адреса и места работы. В то же время, мы знали об этих людях-разведчиках все. Но был случай, когда мы не выполнили всех условий конспирации. И об этом стоит рассказать. Нам приходилось неоднократно встречаться с нелегалом 3. Каждый раз он проявлял большой интерес к нашей фамилии. Я отказывался называть ее, объясняя, что это будет нарушением правил конспирации. Однажды мы провели встречу с 3. в своей машине. Он, как обычно, попросил, чтобы мы назвали свою фамилию. Не добившись ответа, он вынул из кармана свой паспорт по легенде и сказал: «Я от вас не скрываю, кто я. Смотрите, вот мой паспорт. Ведь мы советские люди, зачем нам скрывать друг от друга?» Мы отказались смотреть его паспорт и ответили, что не следует интересоваться вопросами, противоречащими конспирации. Разведчик воспринял это как личную обиду, выразил недоверие и с горячностью сказал: «Я сижу в вашей машине, номер которой я знаю. По номеру я легко могу получить все данные о вас». Каково было наше удивление, когда позже мы узнали, что нелегал действительно установил нашу фамилию по номеру нашей автомашины. 3. был советским человеком, и с этой стороны нам опасаться было нечего. Но если 3. арестуют? Выдержит ли он? Не назовет ли других нелегалов? После этого случая мы никогда не проводили больше встреч в своей машине. Вообще автомашина, при всех удобствах пользования ею, имеет большой недостаток – номер. Шаблон, недооценка взаимосвязи его и владельца может привести к нежелательным последствиям. Мне известен случай с нелегалом М. Обычно он приезжал к месту встречи на своей машине, оставлял ее всегда в одном переулке. Время тоже не менялось. Автомобиль был редкой модели, нетипичный для того города, где проводились встречи. Это привлекло внимание контрразведки, которая установила владельца машины и организовала за ним наблюдение. Он был арестован и осужден. Впоследствии его обменяли на иностранного разведчика.

Радиосвязь с Центром В Центре возникла необходимость подготовить условия за кордоном для организации двусторонней радиосвязи. Если для приема радиограммы достаточно иметь отдельную квартиру с антенной в сторону Центра, то для обеспечения двусторонней радиосвязи этого мало. В интересах безопасности нужен отдельный домик, удовлетворяющий ряду требований. В то время в европейских странах строительство одноквартирных домиков еще не носило массового характера. Строительство собственного домика в Швейцарии было целым событием, причем в каждом случае происхождением средств начинали интересоваться финансовые органы. К тому же строительство обычно затягивалось на долго, а Центр торопил. Предстояло купить домик, так как на покупку Центр санкционировал определенную сумму. Несмотря на все старания, на покупку дома и завершение всех формальностей ушло более полугода. Кому-то в Центре это показалось «медлительностью, граничащей с нежеланием работать». Обидно было принимать такие упреки от товарищей, которые плохо знали условия приобретения строений за границей. Прежде чем купить или построить дом, нам необходимо было изучить местные условия, местные законы купли-продажи недвижимого имущества. Нужно помнить, что в Европе земельный участок, на котором стоит дом, не всегда принадлежит владельцу дома. Иногда дополнительно приходится платить за земельный участок. Домики стоят немалых денег, и торопиться с покупкой нельзя, необходимо выяснить в адвокатской конторе, какой порядок оформления купли, кто правомочен на такое оформление, как получить ссуду. Мы осмотрели много построек, выставленных на продажу, пока не остановили свой взор на маленьком двухкомнатном домике, расположенном за городом. Беглый осмотр показал, что он подходит для радиоквартиры. Домик стоял на возвышенности, в окружении лесопарка. Большой фруктовый сад, обнесенный забором, летом скрывал его от посторонних лиц. Осматривая чердак, мы обратили внимание на множество проводов. Хозяин охотно рассказал, что в годы войны здесь жила фашистская семья, глава которой был старшим группы, организовавшей на чердаке дома радиоцентр. Мы договорились с хозяином о покупке дома. Были заготовлены необходимые документы. Оставалось только подписать договор, как вдруг хозяин заупрямился и стал отказываться продавать дом, ссылаясь на нежелание расставаться с насиженным местом. Пришлось заинтересовать его дополнительной суммой сверх официальной, которая ему была нужна для приобретения молочной лавки. В адвокатской конторе состоялось подписание договора, по которому земельный участок, домик и другие постройки, находившиеся на участке, переходили в нашу собственность. Мы обставили комнаты скромной мебелью, купленной в рассрочку, в кладовой оборудовали ванную. Внутри домика было уютно, но это мало вязалось с нашим положением в обществе. Нас считали богатыми людьми, и поэтому мы предпочитали приглашать знакомых не домой, а в рестораны. Мы устроили в доме тайники, спрятали рацию и по необходимости на ней работали. Прием передач Центра проводился на радиоприемнике, имевшемся в продаже, достаточно чувствительном и с непрерывным коротковолновым диапазоном. В настоящее время приобретение приемника, удовлетворяющего техническим требованиям, не представляет трудностей, однако в первые годы нашей работы это было сложно. Стан-дартные приемники приходилось специально приспосабливать для подключения наушников. Мы не могли сами осуществить переделку, так как не обладали достаточной технической подготовкой, и обращались за помощью к продавцам, придумывали легенду, которая оправдывала бы монтаж дополнительных гнезд: например, желание слушать радио в разных комнатах, не перенося приемник. В подкрепление легенды мы вместе с покупкой приемника покупали дополнительные динамики, которыми действительно пользовались, выводя эти динамики в сад. В настоящее время на рынках достаточно транзисторных приемников, в которых заранее предусмотрена возможность подключения наушников. Эти аппараты, несмотря на небольшой вес и габариты, обеспечивают прием передач Центра. Транзисторные приемники считаются обычной частью туристского снаряжения, что позволяет нелегалам всегда возить их с собой и вести прием в любом месте. Особенно это удобно, когда нелегал находится в движении и не имеет стационарного оборудования. Транзисторные приемники одинаково боятся удара, перегрева, повышенной влажности и так далее, и могут выйти из строя, как раз когда радио остается единственным средством связи. Для приема сообщений Центра мы занялись поисками радиоприемника. Ничего подходящего на рынках Швейцарии не было. Нам пришлось выехать в соседнюю страну, где мы купили транзисторный приемник. Продавец усиленно расхваливал именно этот приемник (такую модель рекомендовал Центр). В магазине он был последним. При оп-робовании слышимость на всех диапазонах была хорошей, и мы его купили. По возвращении домой приготовились принимать передачу из Центра. Однако в назначенное по программе время, мы ничего не услышали – коротковолновый диапазон был пуст. Не было слышно и в последующем сеансе. Мы продолжали слушать, полагая, что всему виной магнитные возмущения. По каналам почтовой связи удалось информировать Центр о создавшейся ситуации, которая усугубилась еще и тем, что «соседи», с которыми мы должны были встретиться, не появлялись. После нескольких безуспешных попыток вызвать «соседей», мы поняли, что они не могут выйти на встречу, в связи с ухудшением агентурно-оперативной обстановки в стране. Работать без связи с Центром было нельзя, и пришлось снова отправиться в соседнюю страну для покупки еще одного приемника. С большим трудом мы отыскали то, что нам было нужно. Приемник нам достали с витрины, так как эта модель была снята с производства. На другой день вернулись в Швейцарию и подготовились к очередному сеансу. Центр был слышен отлично, связь была восстановлена. Позже выяснилось, что виной всему были две вышедшие из строя части транзистора. Нельзя не вспомнить волнение, с каким мы всегда слушали Центр. В день сеанса у нас было радостное настроение от осознания, что Родина с нами. Каждый раз, когда мы слышали позывные Центра, у нас замирало сердце, что-то болезненно приятное щемило душу. Передачи Центра всегда были чем-то значительным, ответственным, большим, но вместе с тем теплым и родным. После того как мы поселились за океаном, перед нами снова была поставлена задача: организовать радиоквартиру. В стране существовало множество строительных компаний по продаже стандартных одноквартирных домов. Как правило, они продавались в кредит, который предоставлялся строительной или страховой компанией, или банком, под шесть-семь процентов годовых на 15-20 лет. Например, за домик стоимостью в 24 тысячи долларов к концу срока в действительности будет уплачено около 34 тысяч долларов, а сам он ко времени выплаты, ввиду износа, будет стоить лишь половину суммы. В нашем случае получилось наоборот. Ко времени нашего отъезда, после передачи дома в аренду вновь прибывшему нелегалу, дома подорожали, и наш дом оценили более чем в 50 тысяч долларов. Кроме того, необходимо учитывать налоги. При оценке стоимости дома в 21 тысячу долларов приходилось ежегодно уплачивать налог в сумме 600-800 долларов. Покупка дома в рассрочку явно невыгодна, но семья, не имеющая собственного дома и земельного участка, за океаном не считается достойной уважения. Ей трудно завязывать знакомства, получить кредит. Снять домик под радиоаппаратуру можно, но в нем нельзя оборудовать тайники, например, для хранения рации. Кроме того, хозяин домика оставляет за собой право присылать своих рабочих – сантехника, монтера, трубочиста, – может сам время от времени приходить для осмотра помещения. Все это нас не устраивало, и мы решили купить дом у строительной компании, гарантировавшей нам кредит на пятнадцать лет. Однако страховые компании или банки, предоставлявшие кредит, предварительно собирали сведения о платежеспособности лица, которое обращалось к ним за кредитом. Подписав договор со строительной компанией и уплатив задаток, мы поспешили въехать в дом, не дожидаясь решения страховой компании, которая выступала кредитором. Мы купили в рассрочку мебель, установили телефон, подключились к электросети. В это время страховая компания занялась выяснением нашего финансового положения и, к своему удивлению, обнаружила, что нами в рассрочку была куплена обстановка квартиры. Я еще не состоял на учете в компании по экспорту. Через несколько дней после переезда в дом, когда мы приступили к оборудованию тайников, последовал телефонный звонок из страховой компании, которая отказывалась выдать ссуду и приглашала меня в контору. Агент страховой компании сообщил, что компания не имеет доказательств моей платежеспособности и ввиду этого отказывает в кредите. Я стал горячиться, доказывать, что строительная компания гарантировала предоставление кредита, поэтому мы имели право въехать до принятия компанией решения о предоставлении нам кредита. Я не отступал, заявляя, что в доме мы уже живем, выезжать не собираемся, и кредит нам дать должны, мы выплатим его. Агент продолжал сомневаться в наших финансовых возможностях и утверждал, что у меня, как у нового здесь человека, на первых порах имеются неизбежные финансовые затруднения. Агент, после долгих препирательств, решил проконсультироваться с управляющим. Вернувшись, он заявил, что страховая компания отказывается предоставить кредит в размере 17 тысяч долларов, но готова выдать 15 тысяч 300 долларов, если это меня устраивает. Я возмутился, ссылаясь на то, что мне, как коммерсанту, важно пустить средства в оборот, однако в душе был рад такому исходу дела, так как в контракте я подписал со строительной компанией пункт, позволяющий расторгнуть договор, если страховая компания не сочтет возможным предоставить кредит. По договоренности с компанией я внес дополнительно 3 тысячи долларов, и дом остался за нами. Радиосвязь из-за океана была надежной. Хотя атмосферные условия и магнитные бури часто нарушали одностороннюю радиосвязь. Сильные советские радиовещательные станции, которые хорошо слышны в обычное время, в период природных катаклизмов не прослушивались. Первое время мы не могли понять, в чем дело, и искали «домашние» причины. Заменили радиолампы в приемнике, проверили напряжение в электросети, удлинили антенну, выбрасывали ее наружу, нарушая требования конспирации, делали заземления. И все напрасно. Но однажды пасмурным осенним утром, когда погода угнетающе действовала на настроение, Лиза включила приемник без малейшей надежды что-либо услышать, вдруг сквозь шум эфира прорвался знакомый позывной. Магнитная буря кончилась, связь наладилась. Позже установили, что процент вероятности магнитных бурь именно в сол-нечные дни, которые становились для нас «пасмурными», небольшой, а в ненастные дни слышимость была хорошей, и это делало нас «солнечными». Центр учитывал наличие магнитных бурь и продолжал передавать одну и ту же телеграмму до тех пор, пока не поступало подтверждение о приеме. Кроме односторонней радиосвязи, мы имели надежную безличную связь, в основном с использованием почтового канала. Однако этого было недостаточно. Возросший объем работы требовал организации двусторонней радиосвязи, которая обеспечивала бы своевременную передачу Центру срочных сообщений. Наша деятельность усложнялась не всегда простой обстановкой на Родине.

10 апреля 1939 года по обвинению в руководстве заговорщицкой организацией в войсках и органах НКВД, шпионаже в пользу иностранных разведок, подготовке террористических актов против руководителей партии и правительства и вооруженного восстания против Советской власти арестован Николай Иванович Ежов. Капитан госбезопасности, следователь Щепилов произвел обыск на квартире, даче и в служебном кабинете Ежова и нашел в незакрытом пакете с бланком «Секретариат НКВД», адресованном в ЦК ВКП(б) Н.И. Ежову, четыре присланные ему после приведения приговора сплющенные пули, завернутые в бумажки, с надписью «Зиновьев», «Каменев», «Смирнов». В сейфе служебного кабинета Ежова были найдены личные дела на многих членов ЦК, в том числе даже на Сталина и Маленкова, при этом отсутствовали дела на Молотова, Кагановича, Ворошилова и Хрущева. Ежова отправили в специальную следственную тюрьму «Сухановку» и поместили в одиночную камеру, размером два с половиной на три метра. В камере постоянно находился контролер, который следил, чтобы заключенный не попытался покончить жизнь самоубийством.

Мы завершили подготовку к установлению такой связи: хорошо легализовались за океаном, изучили агентурно-оперативную обстановку, окружение. Очередь была за рацией. Ее должны были передать «соседи» на личной встрече. Это требовало тщательной подготовки, так как рация была довольно крупных габаритов. Место встречи находилось на тихой проселочной дороге, укрытой от наблюдения многолетними дубами. Дорога шла между лесом и полем к малонаселенному хутору, и добраться туда можно было только на машине. Встреча была назначена на поздний час, когда на дороге не было движения. Мы заблаговременно побывали на месте встречи, познакомились с подъездами, рассчитали время, присмотрелись, как выглядит дорога в темноте. В день встречи мы выехали из дома рано утром. Следуя проверочным маршрутом, посетили несколько маленьких городишек, осмотрели памятники старины, сделали покупки, с тем, чтобы создать видимость обычной экскурсии. Только убедившись в отсутствии слежки противника, мы направились в район встречи. Наступала ночь. Кругом тишина. Ни души. В назначенное время мы медленно подъехали к месту встречи. В сумраке различили силуэты «соседей» и двух товарищей. Операция прошла быстро. Мы передали материал для Центра, личные письма. Все было заделано в контейнере, и как бы в награду получили подарок – дорожный чемодан с рацией. На какой-то миг мы ощутили локоть друзей, дыхание Родины. Прошло мгновение, и, не включая фар, машины разъехались. Домой мы возвращались по окружной дороге. Глубокой ночью въехали в город. Улицы были безлюдны, только полицейские равнодушно смотрели нам вслед. Я поставил машину в гараж, стараясь не шуметь. Вдвоем мы внесли рацию в дом. Закрыв входную дверь, тщательно осмотрели контрольные метки на замках. Каждый раз, возвращаясь, мы проверяли по этим меткам, не побывали ли в доме непрошеные гости. Дополнительной гарантией служили малозаметные ниточки на цветном ковре перед входной дверью. Если бы кто-нибудь проник в дом, то эти ниточки попали бы на его подошву, сместились бы в сторону или вообще исчезли бы с ковра. Не зажигая света, наглухо зашторили окна и только после этого распаковали чемодан. Вот она – рация, к приему которой мы так долго готовились! Лиза сняла крышку, любовно провела по ней рукой, вспоминая порядок работы, мысленно нажимая на кнопки управления. Теперь в нашем распоряжении такое великолепное оружие! В эту ночь было не до сна. Спрятав рацию в тайник, мы до утра читали и перечитывали указание Центра, письма от родных. Из деловых писем мы закодировали необходимые и трудно запоминающиеся места, проверили все материалы и приступили к их уничтожению. Дисциплина не позволяла оставлять присланные Центром материалы, хотя бы на один день. Утром, после бессонной ночи, я уехал на работу. Для компаньонов у меня была приготовлена легенда, в случае если бы они стали меня спрашивать, чем я вчера занимался. Чаще всего это был рассказ о посещении кино или театра. Лиза осталась дома и, как полагается домашней хозяйке, занялась уборкой. В одной из телеграмм Центр дал указание выйти в эфир. Это был первый сеанс Лизы на быстродействующей рации. Она заранее составила текст телеграммы, зашифровала, записала ее на пленку. Мысленно еще раз повторила порядок управления рацией. Я выписал все данные, необходимые для радиосвязи. Все было готово к работе. За десять минут до начала сеанса достали рацию из тайника, вывели на чердак антенну, растянули противовес и включили станцию. Наконец, индикатор показывает, что рация прогрелась и готова к «бою». Сознание того, что мы находимся в особых условиях в тылу врага, где такая работа сурово карается законом, придает нам особый душевный накал. Мучает вопрос, удастся ли первый раз связаться с Центром? На столе рядом с передатчиком стоят часы с секундной стрелкой, которая быстро прыгает. Во всем доме тишина, которая нарушается лишь слабым рабочим гулом станции, тиканьем часов и биением собственных сердец. Нервы напряжены до предела. Глаза неотступно следят за секундной стрелкой. Еще немного. Теперь время! Лиза слышит команду Центра. Прекращается треск трансмиттера, и мгновенным нажатием кнопки Лиза выстреливает телеграмму. Несколько секунд выжидания. Потом четко слышится сигнал Центра: «Ваша телеграмма принята. Связь кончаем». Не верится, что так быстро прошел сеанс, к которому мы напряженно готовились. Организацию радиосвязи всегда тщательно планировали, продумывая всевозможные мелочи, примеряясь к обстановке. К сеансу двусторонней связи Лиза обычно приурочивала стирку белья. Казалось бы, что здесь общего? На самом деле, очень много. В доме создавалась обстановка, которая убедила бы непрошеных гостей, что хозяйка занята работой по дому, и если не открыла дверь сразу после звонка, то это естественно. Ей надо привести себя в порядок. В комнате стояла корзина с бельем, лежало мыло, щетки, порошки… Люк на чердак был открыт, так как там развешивалось белье. Тут же стоял пылесос. Дело в том, что антенной служил двенадцатиметровый шнур от пылесоса, который через люк выводился на чердак. Во время проведения сеанса тайник всегда был открыт, и все было подготовлено для моментального укрытия рации и уничтожения следов работы. В холодное время года топилась печь, и, в случае необходимости, можно было сразу сжечь все секретные материалы. Летом печь тоже подготавливалась, хотя и не затапливалась. Внешний вид Лизы соответствовал виду местных домашних хозяек, занимавшихся стиркой. Чтобы силой проникнуть в комнату, где работала рация, нужно было сломать три крепких двери, в которые врезаны надежные замки. В нашем распоряжении было время, чтобы укрыть рацию в тайник, сжечь улики и заняться стиркой и уборкой по дому. Я приезжал с работы на обед почти всегда в один и тот же час. Соседи видели это. Сеансы двусторонней связи были приурочены к этому времени. К моменту выхода Лизы в эфир я подъезжал к дому, открывал ворота, ставил машину в гараж, осматривал сад, двор, цветы, деревья, как это делают другие хозяева. Зимой я расчищал дорожки от снега. Одним словом, я находился во дворе дома и не только вел наблюдение за окружающей обстановкой, но и своим поведением прикрывал работу Лизы. Зная время окончания сеансов, я своими ключами открывал двери и входил в дом. Только глазами спрашивал: «Ну, как?» И так же без слов Лиза отвечала «отлично» или «неудачно». Мы оба испытывали огромное удовлетворение и радость, когда сеанс удавался, и Центр сообщал: «Телеграмма принята! Связь окончена». Наоборот, чувство горечи вызывали неудавшиеся сеансы, что изредка случалось, ввиду выхода из строя отдельных деталей рации или из-за атмосферных помех. Непременным условием для бесперебойной двусторонней радиосвязи является точность выполнения предписаний. Небрежность, нечестность нарушают всю систему, приводят к сбою и вообще к срыву связи. В соответствии с инструкцией, перед началом работы Лиза нажимала на кнопку «старт» только один раз, затем передавала телеграмму. В случае работы под диктовку противника, нужно было нажать кнопку «старт» два раза. Лиза точно выполняла условия, пока из Центра не было получено сообщение: «Вашего старта не было слышно». Иногда рация работала хорошо, но Центр плохо слышал. В этих случаях давалась команда о переходе на другую частоту. Но вот наступило время, когда из Центра стали поступать сообщения: «Вас плохо слышно! В чем дело?» Ясно было, что рация неисправна. Но мы были бессильны, что-либо сделать. У нас было подавленное состояние. Мы понимали, что длительное нахождение в эфире в это утро могло дать возможность радиоконтрразведке запеленговать станцию. Ведь только кратковременность работы обеспечивает ее безопасность. На следующий день Центр потребовал еще раз повторить сеанс. В этот же день вышел очередной номер еженедельной газеты, в которой сообщалось: «Враг не дремлет… В нашем городе работает быстродействующая радиостанция, которая меняет одну частоту за другой. По всем данным, линия связи идет на Москву». В этой же заметке говорилось, что контрразведкой был произведен обыск на одной из улиц города в нескольких километрах от нашего дома. Во время обыска ничего не было обнаружено. Газета обещала опубликовать в следующем номере более подробные сведения. В то время в стране нашего пребывания находился представитель Центра. Мы закончили с ним об-суждение деловых вопросов. Он согласился с доводами о нецелесообразности выхода в эфир для повторения испытательного сеанса. Позже наша рация была заменена новой, усовершенствованной, с которой не было неприятностей.

Встреча двух нелегалов в третьей стране представляет меньшую опасность, чем встреча нелегала с работником легальной резидентуры. Если оба нелегала хорошо легализовались, строго придерживаются правил конспирации, ведут себя естественно, в соответствии с разработанной легендой, то можно с уверенностью сказать, что такая встреча не привлечет внимания контрразведки. Нам неоднократно приходилось встречаться с коллегами, находящимися в особых условиях. Невозможно, даже кратко, рассказать обо всех встречах, хотя каждая из них имела особенности в зависимости от обстановки, целей и задач. Когда предполагался длинный разговор, то подбирались такие места, где можно было спокойно обсудить все волнующие вопросы и обменяться мнениями. Выбирались условия, при которых можно было обменяться материалами и незаметно разойтись. К каждой встрече тщательно готовились, придумывали легенду въезда в страну и своего появления в назначенном месте. Задолго до отъезда из дома мы подготавливали своих знакомых, чтобы у них не вызвало недоумения наше длительное отсутствие. Проживая на частной квартире, мы ставили в известность о своем отъезде консьержку дома. Везде старались поддерживать хорошие отношения с этими людьми, оказывали им знаки внимания, так как учитывали, что по роду своей деятельности они связаны с полицией. Если представлялась возможность, то использовали свое окружение для прикрытия операции. Например, неоднократно «втемную» использовали Тюльпана. Однажды по поручению Центра нам предстояло провести личную встречу с нелегалом во Франции, куда мы должны были приехать. В качестве прикрытия было решено использовать Тюльпана, пригласив его на несколько дней в Женеву, как бы в благодарность за оказанную нам помощь в получении наследства. Центр одобрил эту операцию. В Женеве мы посетили кладбище. Тюльпан возложил венок на могилу К. Чувствовал он себя победителем и с гордостью говорил о своем добром характере и о том, что умеет разбираться в людях, знает, кому можно верить, а кому нет. Мы оставили Тюльпана одного в гостинице, сославшись на то, что нам надо съездить к хозяйке квартиры К. После непродолжительной беседы с Эмилем, который передал нам вещи и материалы, мы вернулись в гостиницу с большим чемоданом и рюкзаком. Тюльпану объяснили, что это часть наследства от К. Вскоре мы выехали в Берн. В дороге Тюльпан старался быть полезным и помогал переносить вещи. Багаж был благополучно доставлен к месту назначения. Когда Тюльпану исполнилось семьдесят лет, он женился. Со своей женой Розой, тихой и скромной женщиной, он давно познакомил нас, и все мы изредка встречались. Теперь же наша дружба стала более крепкой. Старший сын Розы от первого брака был женат, и когда у него родился сын, то вся семья избрала крестными родителями нас. Тюльпан стремился с нами породниться. Весьма возможно, что семья Тюльпана рассчитывала на богатство, надеясь, что крестник станет наследником. Ведь по легенде у нас после смерти сына не было детей. Новорожденного назвали Гансом в мою честь. В течение нескольких лет мы аккуратно выполняли свои обязанности крестных родителей, делали подарки. Работа шла своим чередом. По указанию Центра нам предстояло обменяться материалами с нелегалами Е. и Т., с которыми уже встречались ранее. Операцию предполагалось провести в Венеции. Мы неоднократно пересекали границу Италии на поезде и самолете, поэтому таможенники могли знать нас в лицо. Чтобы избежать нежелательных встреч, мы решили воспользоваться автомобилем. После раздумий нам пришла мысль: предложить Тюльпану совместную поездку в Венецию и использовать его общественное положение, импозантный вид в качестве прикрытия. Мы также рассчитали ехать на его машине «Мерседес», полагая, что пограничники и таможенники, проверив документы хозяина, не станут тщательно просматривать багаж и машину, По опыту мы знали, что придирки к таким «надежным» капиталистам начинаются обычно в случае многократного пере-сечения границ. Тюльпан же не был в Италии. Центр одобрил идею. Оставалось уговорить будущего попутчика. Мы решили подготовить почву заранее и однажды спросили, бывал ли он в Венеции? Тюльпан ответил отрицательно. Лиза воспользовалась этим и заявила: «Вы живете уже довольно долго, а свадебного путешествия у вас еще не было. Вы просто обязаны выполнить свой долг молодоженов. Давайте совершим вместе приятную прогулку». – Чудесно, ведь ты, малютка, тоже никогда не была в Венеции! – воскликнул Тюльпан. Роза была в восторге. До получения из Центра точной даты поездки мы старались о путешествии не вести разговоров. Тюльпан и Роза тоже отмалчивались… Наконец, Центр назначил встречу на 8 мая. В нашем распоряжении оставалось около двух недель, но теперь нужно было начинать подготовку к поездке. Учитывая характер Тюльпана, я заявил, что беру часть расходов, связанных с путешествием, на себя. Наступило самое подходящее время для путешествия. Весной в Италии особенно красиво, – сказала Лиза. Мой дорогой друг! Мне очень хочется в Венецию! Надеюсь, мой дорогой, ты не передумал? – обратилась к мужу Роза. Ты знаешь, что я хозяин своего слова, пусть наши друзья назначат день отъезда. Я предложил отправиться 2 мая, и все согласились. Оставшееся до отъезда время необходимо было использовать для подготовки контейнера с материалами. Настал день отъезда. Погода стояла чудесная. В семь часов утра мы на своей машине подъехали к дому Тюльпана, переложили вещи в багажник его машины, а свою – поставили в его гараж. Дорога шла по склонам высоких гор. Далеко внизу голубели озера, по их глади скользили парусники. Зеленые поля, луга со стадами пасущихся коров и овец радовали глаз. По мере приближения к Италии пейзаж менялся, дорога стала походить на каштановую аллею парка. Затем пошли стройные ряды кипарисов и насаждения роз. Возле границы я переложил контейнер в карман брюк. Тюльпан притормозил, машина встала в очередь. Вежливые и приветливые пограничники внимательно осматривали все машины. Вот подошла и наша очередь. Пограничник попросил наши паспорта, а таможенник открыл багажник. «Можете проверить все, у нас нет ничего запретного, мы едем в Италию в свадебное путешествие!» – весело воскликнул Тюльпан. Минут через пятнадцать паспорта возвратили, в них были проставлены отметки с указанием даты пересечения границы. Пограничник, вежливо отдавая честь, пожелал счастливого пути. – Не забудьте пообедать в ресторане «Полепи», у него чудесное красное вино и вкусные спагетти! – посоветовал пограничник на прощание. Вот и Италия. Я облегченно вздохнул. Переночевали в маленькой итальянской деревушке, а утром отправились дальше. Теперь была настоящая, южная дорога, по обочинам которой росли кипарисы и пальмы. Около семи часов вечера подъехали к Венеции. Настроение у всех было приподнятое. Улочки города оказались настолько узкими, что машину пришлось оставить на хранение в специально выстроенном десятиэтажном гараже у въезда в город, как это делали все туристы. В распоряжении путешественников оказались гондолы, катера-такси, уличные трамвайчики. Мы остановились в недорогой гостинице, посоветовав Тюльпану и Розе выбрать себе более комфортабельную, так как они совершают свадебное путешествие. Мы поселились отдельно, чтобы обеспечить себе свободное действие. Впрочем, гостиницы были по соседству. Прогулки и осмотр достопримечательностей заняли два дня. Накануне встречи мы легли спать пораньше, договорившись с Тюльпаном встретиться за завтраком, так как рассчитывали провести встречу и вернуться к этому времени в гостиницу. Восьмого мая мы поднялись в шесть часов утра и вышли из гостиницы. На улице смешались с многочисленными туристами, направлявшимися к площади Святого Марка. Минут за сорок до встречи мы высадились у Дворца Дожей, покормили голубей на площади, походили по галереям дворца. На набережной народу было немного, и можно было спокойно беседовать. У разведчиков, кроме русского, не было другого общего языка, поэтому разговаривать пришлось в таких местах, где никто не слышал. По внешнему виду мы четверо не отличались от других туристов, если бы не огромный дог, который сопровождал Е. и Т. Большая собака привлекала взоры посторонних, и многие любители собак с восторгом смотрели на пса, нередко обращались с вопросом: «Как его звать, злой он или добрый?» и т.д. Это мешало работе. Е. утверждал, что собака помогает им, когда они занимаются секретными делами. Она лает при приближении посторонних. Мы были согласны, что присутствие в доме собаки может иногда способствовать работе, однако брать с собой такого «помощника» на встречу не следует, так как окружающие, запоминая пса, могут запомнить и его хозяина. Встреча продол-жалась около получаса, после чего Е. и Т. взяли гондолу и вместе со своим четвероногим помощником поплыли по каналу, а мы, побродив по городу, убедившись, что ничего подозрительного нет, вернулись в гостиницу. Встреча прошла хорошо, обсудили нужные вопросы. Мы взяли у Е. и Т. контейнер с материалом для Центра. Снова предстояло везти секретный материал через границу. Мы знали, что пограничные чиновники в Швейцарии особенно тщательно проверяют туристов, так как они везут много контрабанды. Тюльпан купил вина и венецианского стекла и приготовился честно показать таможенникам для уплаты пошлины. У нас были с собой только маленькие сувениры. Полученный от нелегалов материал был заделан в кожаный переплет от альбома, который был заполнен фотографиями Венеции и положен в мой портфель. Сверх всяких ожиданий, контроль на границе был весьма либерален, пограничники и таможенники отнеслись к нам также хорошо, как и при въезде в Италию. Через несколько дней материалы были доставлены в Центр. Провоз через границу разведывательных материалов, оперативной техники и крупных сумм денег является ответственной операцией, требующей тщательного планирования, серьезной подготовки и большого напряжения. Всякий раз, организуя поездку, связанную с провозом материала через границу, мы принимали меры предосторожности, чтобы поездка выглядела естественной и чтобы мы не отличались от других туристов. На вопрос таможенника: «Есть ли у вас что-либо, подлежащее к оплате?», мы спокойно отвечали: «Нет». Иногда предпочитали отвлечь внимание таможенников вопросом: «У нас есть небольшой сувенир, но мы не знаем, нужно ли за него платить пошлину?» При этом мы открывали чемодан и показывали сувенир, приобретенный за рубежом. Это было лучше, чем позволять таможенникам рыться в чемоданах. Конечно, если бы внешний вид или поведение нелегала вызвали подозрение, то его могли обыскать, и тогда контейнеры не спасли бы положение. Мы не раз были свидетелями того, как таможенники за провоз не предъявленных к оплате предметов взыскивали пошлину в трехкратном размере и после этого тщательно досматривали багаж. Нелегалам надо знать, что разрешено ввозить без пошлины, а что надо предъявлять к оплате. Ни в коем случае нельзя заделывать материалы в предметы, провоз которых через границу запрещен или которые надо предъявлять таможенникам для оплаты. Частые поездки через границу, как правило, вызывают подозрение – таможенники начинают тщательно осматривать багаж, обыскивать машину. Когда нам нужно было следовать по одному и тому же маршруту (пересекать границы), мы старались менять вид транспорта или время пересечения границы, чтобы не встречаться с одними и теми же чиновниками. Некоторые таможенники знали меня в лицо как коммерсанта, выезжавшего по делам фирмы. В подтверждение в моем багаже всегда были образцы товаров. Таможенного осмотра эти «знакомые» у меня не производили. Были случаи, когда таможенники осматривали бумажник, пересчитывали у меня деньги. Однако они ни разу не досматривали мой портфель или сумочку Лизы. Это можно объяснить особенностью мышления таможенников, которые стараются учитывать «психологию» контрабандистов. По их мнению, нарушители не станут прятать запретные вещи там, где их легче всего обнаружить. В нашей практике вообще не было случая, чтобы внимание таможенников или полицейских привлек контейнер с секретными материалами, хотя наш багаж подвергался таможенному осмотру, а нас обыскивали. Это относилось, главным образом, к начальному периоду нашей работы, когда в условиях послевоенной жизни действовали жесткие законы ввоза и вывоза товаров и денег. Я возвращался в Берн в хорошем настроении, так как успешно провел встречу. Разведывательных материалов и ничего недозволенного при мне не было. На пограничной станции я сел в вагон второго класса транзитного поезда. В купе, кроме меня, было трое пассажиров. Пришел таможенник со стандартным вопросом: «Нет ли чего-либо, подлежащего к оплате?» Вместе со всеми я ответил: «Нет». Таможенник осмотрел верхние полки, где находились чемоданы и дорожные сумки, и указал на мой чемодан и спросил: «Чей это чемодан?» «Мой», – ответил я. «Что у Вас в чемодане?» – «Личные вещи». – «И только?» Я был совершенно спокоен и ответил: «Я думаю, что для Вас там нет ничего интересного». Таможенник попросил снять чемодан и открыть его. Стал тщательно рассматривать все вещи вплоть до нашивок на рубашках, но ничего не нашел. Я закрыл чемодан, поставил его обратно на полку, и таможенник вышел из купе. Но минут через пять он вернулся и предложил мне пройти вместе с ним. Прошли в вагон первого класса, и в одном из свободных купе таможенник резким тоном сказал: «Вы говорите, что у Вас ничего нет для предъявления?» «Вы же смотрели мой чемодан и убедились, что там ничего нет», – ответил я. «Я спрашиваю, нет ли у Вас чего-либо для предъявления?» – повторил таможенник. Я был чист и решил на грубость ответить грубостью: «Я Вам сказал, что у меня ничего нет. И прошу в разговоре со мной не повышать голоса!» Таможенник потребовал выложить содержимое карманов. Я вынул носовой платок, перочинный ножик, зажигалку, сигареты и бумажник. «Больше ничего нет? Все?» Таможенник стал прощупывать мой костюм, осмотрел карманы, исследовал подкладку и карманы пальто. Убедившись, что все напрасно, он нехотя сказал: «Можете идти». Министерство финансов, которому подчиняются таможенные власти, иногда преднамеренно отдает указание о выборочном, грубом таможенном досмотре и даже обыске.

Краткая автобиография Лизы – члена резидентуры связи в особых условиях «Я родилась 29 марта 1912 г. в семье бедных крестьян в селе Барятино, Уфимской губернии. Родители, кроме обработки земли, работали на хуторе помещицы-графини: отец работал на мельнице, мать – горничной в доме-имении графини Амбразанцевой. В 1920 году по указу Ленина и Дзержинского все население Барятино было эвакуировано в «Ташкент – город хлебный». Причина – голод и разруха после революции 1917 года. С 1920 по 1930 годы я училась в школе-интернате производственного профиля (опытно-показательная трудовая школа-интернат «Жемчужина Востока»), где, наряду с практическими навыками садоводства, огородничества, шелкопрядства, мы получали полный курс среднего образования. С 1930 по 1937 годы я училась в Ленинграде в государственном университете на биологическом факультете, отделение физиологии труда. В 1937 году сдала государственные экзамены, защитила работу по физиологии труда и была направлена на работу в качестве научного работника на обувные фабрики «Победа» № 1 и № 2. Вскоре была назначена на работу в школу среднего образования при этих фабриках в качестве директора Школы молодежи, где проработала 2 года, и отделом образования Ленинграда была откомандирована вместе с мужем на работу в США – в вице-консульство СССР в Лос-Анджелесе вместе с детьми: дочерью Эллой – 4 года и сыном Анатолием – 1 год. В Лос-Анджелесе я работала в консульстве в качестве секретаря-делопроизводителя. Во время войны занимались сбором медикаментов, одежды, обуви, питания и всего прочего, нужного для фронта и нашего народа. Вместе с мужем и капитанами советских пароходов занимались погрузкой этих материальных ценностей и отправкой в Советский Союз. В 1943 году возвратились всей семьей на Родину. С 1943 по 1950 годы я работала в Московском художественном театре секретарем художественного совета (управления), где одновременно проходила подготовку к выезду на работу вместе с мужем за рубеж: изучала два языка – польский и немецкий, готовилась на работу в качестве связистки, изучая радио, одно- и двустороннюю радиосвязь. С 1950 по 1970 годы я работала в особых условиях».

Из воспоминаний Лизы: «Я строго придерживалась своей легенды, что позволило мне успешно работать, за что получила много почетных медалей и благодарностей от Центра.

…В годы моей деятельности во МХАТе мне посчастливилось трудиться со знаменитыми режиссерами и актерами, при которых был период возрождения МХАТа, то есть эти театральные таланты прославили Художественный театр не только в СССР, но и во всем мире. Это: О.Л. Книппер-Чехова, И.М. Москвин, В.И. Качалов, Ф.И. Шевченко, О.Н. Андровская, А.К. Тарасова, М.И. Прудкин, А.Н. Грибов, П.В. Массальский, великие режиссеры и, конечно, народный артист СССР, режиссер Михаил Николаевич Кедров – последователь К.С. Станиславского.

…Незабываемы впечатления моего детства. Мне было 5 лет в 1917 году, когда бушевала революция. В один из мрачных дней я гуляла вдоль большого озера, которое находилось на территории имения, где работали мои мама и папа. Облокотившись о край лодки, стоящей на берегу озера, я собирала кувшинки и вдруг услышала шум, и почувствовала при этом какое-то странное тепло в мою сторону. Оглянувшись, увидела пламя огня – горело имение помещицы, был крестьянский бунт. Обозленные мужики с вилами и топорами тащили из дома огромную хрустальную люстру, быстрым рывком бросили ее на горящую баню, и я увидела, как эта люстра плавилась: крупными «слезами» падали на землю хрустальные капли. До сих пор мне снятся эти «слезы» люстры!.. Зачем было уничтожать ценности? Но ведь была революция, а в нашем маленьком селе был крестьянский бунт, приведший к разрухе и голоду!»

Центр поставил нам задачу найти пути выхода, а лучше всего переехать в другую страну на постоянное место жительства. Длительное время мы не знали, как поступить для выполнения этого задания. Но помог случай. Однажды Куница рассказал, что в одной из северных стран проживает его кузен, назовем его Песец, который занимается торговлей, пользуется влиянием в обществе, женат на Норке. Во время Второй мировой войны правительство этой страны интересовалось Песцом, опасаясь раскрытия секретов, к которым Норка имела доступ. Такое сообщение заинтересовало меня. Я прикинул, что, познакомившись с этой парой, можно заручиться их рекомендацией. Надо сказать, что Куница был заинтересован в переезде компаньона на Север, откуда его фирма получала бы большие партии товара, и, когда я намекнул ему на это, он с готовностью взялся познакомить меня с кузеном и его супругой. Песец с женой приезжал в Берн ежегодно, чтобы навещать своих детей от первого брака. Его первая жена была родной сестрой Соболя. В один из таких приездов Куница пригласил нас в гостиницу, где остановились его родственники. Это был первоклассный отель: огромные зеркала в позолоченных рамах, портреты монархов, натертые до блеска паркетные полы, ковры, скрадывающие шум шагов – все производило впечатление. Песец и Норка встретили Куницу с распростертыми объятиями, а с нами чопорно и натянуто сдержанно поздоровались. Песец – выходец из Чехословакии – забыл родной язык, поэтому беседа проходила на английском. Когда обстановка разрядилась и завязался общий разговор, я спросил: «Как Вы думаете, господин Песец, где можно лучше устроиться, имея капитал, – здесь или в Вашей стране?» «Легче начинать жизнь именно здесь», – ответил Песец. Он поинтересовался моим капиталом и довольно откровенно заявил: «Для въезда в эту страну, господин мой хороший, у Вас есть два преимущества: звучная фамилия и прекрасная профессия, которая высоко ценится здесь. Однако имейте в виду, что деньги играют также немаловажную роль: чем больше у вас их будет, тем с большим основанием я смогу Вам оказать содействие. Но ни я, ни моя жена не сможем дать рекомендацию, пока не узнаем Вас получше. Перед страной, которая стала для меня второй Родиной, я рисковать не стану». Фамилия моя действительно была подобрана удачно Центром – у нее было красивое звучание и мировая известность. Со временем с этой парой отношения стали дружескими. Мы даже собирались навестить их. Однако неожиданно Песец заболел и умер. Возможно, в связи с этим Центр поставил новое задание – выехать за океан. Первый раз с Мексикой я знакомился один. Прожив несколько дней в стране, я неожиданно встретился там со знакомыми – Анной и ее мужем, которые происходили из Швейцарии. Следует сказать, что мать Анны была сестрой жены Куницы. Анна познакомила меня с бухгалтером одной фирмы (бухгалтерская фирма Сэма), и в течение одной недели была образована экспортно-импортная фирма на мое имя. Возвратившись из Мексики, рассчитывая, что следующий приезд мой пройдет без осложнений, мы стали готовиться к переезду – ведь там у меня была фирма. Однако все попытки получить эмиграционные визы оказались безуспешными. Нам выдали только временные разреше-ния на жительство. Мы все же решили ехать по временным визам в надежде получить на месте разрешения на постоянное место жительства. Мы пробыли в Мексике более одного года, но все ходатайства, беседы с эмиграционными властями не увенчались успехом. Везде мы наталкивались на один и тот же ответ: «Начинать оформление эмиграционных виз нужно в Швейцарии. Мы уверены, что на вашей родине не будет препятствий для получения эмиграционных виз. В Мексике мы ничего не можем сделать, ибо по закону лица, намеревающиеся прибыть в страну на постоянное жительство, обязаны пройти оформление эмиграционного въезда в консульском отделе Мексики по месту жительства». Иными словами, местные власти не возражали против постоянного места жительства в Мексике. Наоборот, всячески подчеркивали, что мы желанные люди для страны, но тут же добавляли, что закон есть закон и ему надо подчиняться, и требовали нашего возвращения в Швейцарию. Все доводы о наших больших затратах, связанных с выездом на «родину», вежливо, но твердо отклонялись. В Швейцарии снова начались мытарства, беседы в консульском отделе, заполнение анкет, медицинское освидетельствование. Мы знали, что консульство Мексики запросит о нас характеристики в полиции, в контрразведке, у авторитетных людей. Избежать этого не удалось. Наконец, были выполнены все формальности, осталось только ждать установленных шести месяцев оформления и проверки. Неожиданно нас вызвали в посольство. Начальник консульского отдела сообщил, что нас примут во второй половине дня для переговоров. Мы возвратились домой, чтобы еще раз повторить легенду. Не исключалась возможность, что с нами будут беседовать порознь. Беспокоила мысль, чем вызван интерес чиновника к нам? Все бумаги заполнены правильно, в точном соответствии с легендой, документы, представленные консульству, были подлинными. В назначенное время мы ждали вызова перед дверью кабинета чиновника. Вышла худенькая секретарша и пригласила меня пройти в кабинет. Я спросил, нужно ли пройти и моей жене. Но секретарша сказала, что вызывают меня одного. Я постарался придать себе непринужденный вид и шагнул через порог кабинета. Мягкий полумрак, за столом сидел рыжеватый блондин лет тридцати пяти, лицо которого украшали маленькие усики. Чиновник предложил мне сесть, открыл папку, по-видимому, это было наше дело. Началась беседа. – Вы собираетесь в Мексику? – Да, мы с женой хотели бы поехать в вашу страну, если бы получили разрешения. – Вы посещали Мексику? – Я был там дважды, второй раз вместе с женой. В последний раз мы пробыли в Мексике более года. У меня там своя фирма. – Как много людей занято на Вашей фирме? – Пока я работаю один, но намереваюсь расширить дело, и тогда встанет вопрос о привлечении дополнительной рабочей силы. – Сколько человек Вы думаете нанять? Сейчас трудно сказать, чем лучше пойдут дела, тем больше потребуется людей. – Знаете ли Вы служащих вашей профессии? – Конечно, – я назвал несколько имен, с которыми мне, действительно, пришлось встречаться. – Кроме коллег по профессии, есть ли у Вас другие знакомые? – Мы имеем хороших знакомых, они выходцы из Швейцарии, – я назвал их фамилии и адреса. Совершенно неожиданно чиновник спросил меня: – Скажите, пожалуйста, чем объяснить, что вы так поздно возвратились из Чехословакии в Швейцарию? – Мы давно хотели возвратиться на родину, направили все бумаги властям. Причиной была волокита, а не наше нежелание. На каждый запрос приходилось ждать до полугода. – С тех пор как вы вернулись в Швейцарию, посещали ли Вы или Ваша жена Чехословакию? – У нас там никого не осталось. Нам там делать нечего. И снова каверзный вопрос: – Скажите, что это за фирма медицинских принадлежностей в Чехословакии? Какое Вы имели отношение к этой фирме? Ведь Вы по профессии не медик. «Держись!» – подумал я. Теперь остановка за легендой. – После войны люди брались за любую работу, лишь бы заработать на жизнь, – спокойно ответил я. – Я лично в этой фирме занимался скупкой кошек! Да, да, не удивляйтесь. Обыкновенных кошек. Конечно, кошачьи шкурки нельзя назвать благородным мехом, но они являются хорошим средством для лечения ишиаса и ревматизма. Мы с Вами еще молодые люди и пока в этом не нуждаемся, но с годами – кто знает? Так что если Вам когда-либо понадобится такое средство, то обращайтесь в нашу фирму! Я Вам подберу что-нибудь получше. Чиновнику этот ответ понравился, он заулыбался и продолжал беседу более дружественно. – Как вам нравится жизнь в Мексике? Многие не могут приспособиться к нашему образу жизни! – Я был рад познакомиться с Вашей страной, а моя жена просто в восторге! Она не может дождаться того времени, когда будет снова там. – Вы верующий? – Я верю в Бога. Соблюдаю все заповеди, но не являюсь фанатиком. Моя жена католичка и, как все католички, более религиозна. – Принадлежите ли Вы к какой-либо партии? – Ни в какой партии я не состою и не вижу в этом никакого смысла. Почему Вы так думаете? – Мой компаньон по фирме более тридцати лет состоит членом социалистической партии. С его мнением никто не считается, так как он не свободен в своих суждениях, а зависим от своей партии. Я не состою в партии, я независим, придерживаюсь только государственных законов. – Быть может, Вы и правы. Чиновник поблагодарил меня за беседу и попрощался за руку. Я спросил, будет ли он беседовать с моей женой, которая ждет в приемной. – Нет необходимости! Спасибо. Не беспокойтесь. Нам предложили подождать в приемной. В кабинет чиновника прошел начальник консульского отдела. Вернувшись, он пригласил нас к себе и после теплых слов сообщил, что нам разрешен въезд в Мексику на постоянное место жительства, добавив, что мы можем ехать хоть завтра. Я горячо поблагодарил и спросил: Нам не надо ждать положенных шести месяцев, которые предусматриваются Вашим законом? Вам не обязательно. У Вас там фирма! Вам придется купить там машину. Какая Вам нравится? У меня, например, «ягуар» – прекрасный мотор! Впрочем, я Вам советую купить «шевроле» – машина хорошая, выносливая…