"Владимир Молотов. Гражданин уральской Республики " - читать интересную книгу автора

- Боже, какая роскошь! - искренне обрадовался Костя. - В таком случае,
я постараюсь вернуться побыстрее.
Ее провожающие глаза, два зеркальных омута, еще долго потом были с ним,
и в груди ныло. Забравшись на чердак, он плотно закрыл люк и прислонился к
стене. Натянув парик, он пожалел, что не взял с собой зеркальце. Воображая
свое лицо со стороны, Костя поправил искусственные космы. Зато старые очки
пришлись впору. По чердаку Муконин пробрался в конец дома и спустился в
последний подъезд.
Выйдя из дома, Костя быстро засеменил прочь от двора. Ему казалось, он
видел затылком тот черный Фольксваген. Оглядываться нельзя ни в коем случае,
твердил он в уме. И только когда вышел на улицу, позволил себе повернуть
голову. Все было чисто.
Он размеренно пошел по шумной улице, по направлению к метрополитену.
Нахлынуло почему-то странное настроение. Как будто ему стало грустно от
видов вечернего Екатеринбурга.
Этот город с широкими мощеными тротуарами, с измятыми, колеистыми
дорогами в несколько полос, то поднимающимися в горку, то спускающимися, как
будто земля здесь, однажды взбугрившись волнами, так и застыла... Город с
воткнутыми кое-где, точно свечи в огромный торт, небоскребами,
поблескивающими голубоватой зеркальностью; город с вечными пробками в центре
и на узких улочках, - но пробки, правда, напрочь исчезают в комендантский
час, - город с рекламными экранами "street vision" и с многоликими вывесками
и гирляндами огней; с надписями граффити на бетонных заборах промзон, с
вялой и грязной речкой, усыпанной летом пластиковыми бутылками, - стоит лишь
немного отойти от центра, - этот город, он не изменился с тех пор как стал
столицей Уральской Республики. Не изменился внешне, если не считать
трехмерную рекламу на проспекте Ленина, все в нем осталось с виду также
помпезно, громоздко, коряво и несуразно.
Но что-то неуловимое, думал Костя, что-то хоть и существенное, но
ускользающее, как голуби на площадях, которых ты хочешь поймать, пусть
только мысленно, - что-то появилось, дышало в Ебурге, какое-то, может быть,
внутреннее изменение. Костя никак не мог понять до конца, в чем оно? То ли в
самих людях, в прохожих, которые стали скромнее выглядеть и торопливей
двигаться, в их лицах, которые стали холодней и суровей? А может быть, в
характере рекламных вывесок, в их спешной неаккуратности и строгой
патриотичности лозунгов? В незаметно помутневших окнах бесконечных домов, во
всеобщей скупости, в обеднении? А может статься, во всем вместе, во всех
мелочах, в синтезе создающих какую-то новую ауру, более нелепую, нежели
раньше, в те долгие годы молодости и зрелости (или напротив - быстро
пролетевшие), за которые Костя так и не смог до конца привыкнуть к этому
неродному от рождения городу.
Наступал комендантский час, и автобусы уже уходили с рейсов. Перед
метрополитеном Костя завернул в безлюдный уголок и принял прежний вид. Не
дай бог еще патруль - придется предъявлять пропуск, где кроме чипа, между
прочим, есть уже и новая фотография.
Он добрался на метро до крайней станции. А дальше нужно было идти
пешком. Три километра, может быть, чуть больше.
Время приближалось к девятнадцати часам ровно. Костя умел быстро
ходить. Через полчаса он был уже в заветной роще. Прикатанная снежная
дорожка вела к беседкам. Лес казался сухим и мертвым.