"Борис Можаев. Полтора квадратных метра (Повесть-шутка)" - читать интересную книгу автора

яростью ударил в нее несколько раз топором.
- Ах, вот как! Ну теперь пеняй на себя. - Павел Семенович сорвался к
телефону.
И пока позвякивало, раскручиваясь, телефонное кольцо, Чиженок стоял за
дверью тихо, слушал.
- Але? Милиция? Милиция? Мне дежурного! Что? А где он? Куда звонить?
Ах, черт... - кипятился Павел Семенович.
И когда опять заверещало телефонное кольцо, в дверь забухало с новой
силой:
- А я говорю, разойдись! Полюбовники, мать вашу...



5


Дежурил по милиции в эту ночь участковый уполномоченный лейтенант
Парфенов. С вечера к нему зашел пожарный инспектор капитан Стенин:
- Вась, приходи после ужина в пожарку - с бредежком полазаем по
запруде. Ночь теплая.
- А где бредень взял?
- Дезертир принес.
- Сам-то он будет бродить?
- Ну! Мы с тобой в бредне-то запутаемся. Он у него что твой невод -
одна мотня десять метров.
- Тогда приду.
Дезертир считался лучшим рыбаком на всю округу. Мастерству этому он
обучался поневоле. Многие годы рыбалка по ночам была его главным доходом.
Сперва Дезертир пропал без вести. В сорок третьем году по нему уж и
поминки справили. Потом объявился живым... через двадцать лет. Все эти
годы просидел он в собственном подполе. Не так чтобы просидел - работал по
ночам, дом ухетал, двор, сено косил, рыбачил... Детей нарожал. А уж
напоследок, осмелев, стал ходить в отхожий промысел. Благо что паспортов у
колхозников не было. Кем назовется - за того и сходит. Пристал к одной
дальней тумской бригаде плотников, с ней и ходил по колхозам - дворы
скотные строили, хранилища, избы... Жил он на хуторе Выкса. До войны там
было всего десяток дворов, а к шестидесятому году один остался. "Как,
Настасья Гунькина там и живет? - сокрушались бабы из дальних сел. - Лес
кругом да луга. В озерах одни черти ночуют..." - "Она с чертями и
снюхалась. Третьего ребенка в подоле от них принесла".
Выдал себя Дезертир сам. Умерла мать у него. Пока ее обмывали да
отпевали, он все в подполе отсиживался. Но, когда понесли на кладбище, не
выдержал. Бледный, без шапки, раздетый - время было осеннее, ветреное, -
он шел за ее гробом, бормотал деревянным голосом: "Прости, мать родная!
Простите, люди добрые!" И всю дорогу плакал.
С кладбища сам пошел в Рожнов, в милицию. Настасья вопила по нем пуще,
чем по умершей... "Хоть бы на поминки вернулся! Посидел бы с детьми
напоследок", - упрашивала его Настасья. Но он был безответен.
В милиции дежурил как раз участковый Парфенов.
- Берите меня... Я дезертир.