"Лео Мулен. Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы (X-XV вв.) " - читать интересную книгу автора

Онтологически человек не преображается, оставаясь самим собой, но в
противоположность ангелам, целомудрие коих является естественным
состоянием, человеческое же целомудрие может быть только плодом
дерзновенных усилий добродетели. Ученый схоласт из Клерво хорошо знал
людей, а посему внес уточнение, что целомудрие без милосердия - ничто.
Сказанное о милосердии он распространил и на другие добродетели, в
частности на смирение, которое, по его утверждению, гораздо более
похвально, чем девственность, ибо смирение - это заповедь, тогда как
целомудрие - только совет (и всегда ли он услышан!).
Согласно сборнику обычаев Эйнсхема монах может избавиться от
вожделений плоти, призвав на помощь следующие "духовные блага": устав,
молчание, пост, затворничество в монастыре, скромное поведение, братскую
любовь и сострадание, уважение к старшим, прилежное чтение и молитву,
памятование о прошлых ошибках, о смерти, страх перед огнем чистилища и
адом. Без уважения к этим "множественным и прочным связям" монашеская жизнь
теряет чистоту. Молчание "хоронит" пустые и праздные слова, пост смиряет
дурные желания, а затворничество удерживает от разговоров на городских
улицах. Памятование же о совершенных в прошлом ошибках в известной мере
предупреждает ошибки будущие, страх перед чистилищем устраняет мелкие
грехи, а страх перед адом - грехи "преступные".

Жизнь в молитве

Молитва в совокупности с другими религиозными проявлениями -
созерцанием, внутренней тишиной, безмолвием, откровением, таинством
жертвоприношения - позволяет человеку вступить в общение с Богом. Молитва
как выражение страха или угрызений совести, доверчивости, крика надежды или
признательности является для молящегося средством либо приблизиться к Богу,
либо понять, насколько лик Бога, невзирая на все усилия, остается далеким,
"глубинным, неясным, безличным" (А.-М. Беснар).
Молитва - это действие, которое может привести либо к чистому
созерцанию, сосредоточенному на "познании Бога, на осознании земного
изгнания, на отрешенности молчания, на духовной причастности", что является
мистичностью любви; либо к деятельности, находящей выражение в посланиях к
людям, в мудрости, в братском обмене, - и тогда это мистичность общей
трапезы (М. де Серто).
Эти люди из огня и железа, каковыми были монахи Средневековья,
ежедневно являли свою веру в молитве, в тех "стандартных образцах молитвы",
которыми служили литургии, равно как и в хоровом пении, и в жестах:
поклонах, земных поклонах, воздеянии рук, повержении ниц,
коленопреклонении... Все это и есть тот особый язык монаха, при помощи
которого он выражает свое состояние "изо всех сил", то есть всем своим
существом.
Такая эпоха, как наша, обладающая столькими десакрализующими
факторами, вряд ли может понять состояние духа монашества тех ярких и
светлых столетий, какими во многих отношениях были Средние века.
Что может чувствовать монах, молящийся или совершающий мессу в
предрассветных сумерках Клерво или Алькобаса? Вероятно, мы сумеем хотя бы
слабо и приблизительно понять эмоции этого человека, живущего на более
возвышенном и богатом духовном уровне, если вспомним то ощущение света,