"Валерий Мусаханов. Нежность (История, рассказанная у костра) " - читать интересную книгу автора

- Смотри, - говорит, - я тебе припомню. - И подошел к блатным, которые
кучкой отдельно стояли. А Костя даже глазом не моргнул.
Ну, попал он в нашу бригаду. А Самовар в нашем бараке жил, так что они
и тут встретились. Рядом со мной местечко было на нарах, я подвинулся,
позвал его. Так как-то сразу засимпатизировал этому парню. И не я один.
Что-то было в нем, что люди сразу его примечали.
У нас на всю зону, может, сто матрасов ватных было. Остальные,
известно, сеном набивали. Осенью набьешь - зимой уже труха, пылит, горами
сваляется, никак не выровнять. Ну, пошли этапники в каптерку, постели,
обмундировку получать. Все мешки волокут, потом три дня ждали, пока сено
из-за зоны привезут. А Костя приволок ватный матрасик и окопался рядом.
Значит, и каптер ему засимпатизировал.
Сначала к новому человеку вся бригада присматривается, чтобы знать,
какая ему цена. Народ-то у хозяина наглый, расспрашивать не смущаются, а к
нему не подходили. В делянке сразу стало видно, что работяга он шустрый.
Лучок что ложку держал. Как раз тогда лиственница все попадалась, а она,
зараза, смолистая - на полотно налипнет, втроем не протащишь, нужно
вынимать, керосином мыть. Это зимой дерево мерзлое, так ничего, а
летом-осенью спасения нет от смолы. Да у нас еще инструментальщик был так,
старательный старичок, а хитростей в деле не знал. Ну Костяша попилил первый
день до обеда - ничего, подходяще пилил. У нас поздоровей его хлопцы были
вальщики, а он от них не отставал. А в обед похлебали баландец, он мне и
говорит:
- Таким лучком пилить не годится. Пойдем, сходим к инструментальщику, а
то я новый - он пошлет меня подальше.
Пошли. У нас инструменталка тут же в делянке была - фургон зимой на
волокуше притащили, - а дед - бесконвойник. Ну, заходим к нему, и Костя так
с ним по-культурному: "Здравствуйте, отец", - все с червей, с червей к нему
заходит. Ведь раньше у хозяина как: в чужое дело не суйся, хоть больше
знаешь, а то подумают, что подкапываешься, на это место мылишься. Но как-то
поговорили они со стариком. Старик-то латыш, куркуль; они народ честный, но,
чтобы в их дело совались, не любят. А Костя ему что-то за Латвию сказал, про
какого-то артиста либо профессора. Слово за слово, смотрю, старик растаял. А
Костя его уже дед Янис зовет. И дед кисет достает, закурить дает и мне тоже.
А с табачком в то время на командировке ох и туго было. Ну задымили, уже
вроде свои люди, и тут Костя стал объяснять, что, как дед лучки точит и
разводит, так только зимой пилить можно, а летом-осенью по-другому надо, и
так складно говорит, что старик его слушает и кивает, поддакивает. Потом
признался, что уже сам думал, как бы лучше заточить, пробовал и так и сяк, а
только хуже получалось.
Костя и спрашивает:
- Есть полотно новое? Давайте покажу, - сел за тисочки, взял напильник.
Знаете, хлопцы, видал я руки разные, сам сколько лет карманничаю, да и
артистов тех еще знал, но таких рук, как у него, не видал. Я цигарку
дотянуть не успел, а он уже заточил и зуб развел на новом полотне. Ну
натянули они лучок; Костя средник настроил, подогнал, вышли попробовать.
Сначала Костя одну лесинку свалил, так сантиметров на сорок. Потом - старик,
потом - я. Лучок идет будто по маслу. И смола почти не липнет, не успевает
вытечь. Старик взял лучок и смотрит на полотно, смотрит. Потом говорит:
- Да, у меня так не выйдет, тут рука верная нужна.