"Роберт Музиль. Соединения" - читать интересную книгу автора

ты не почувствовал всего этого сам, и твои ласки я сразу перестала
воспринимать. И я не решалась попросить тебя, чтобы ты сейчас оставил меня в
покое, потому что на самом деле все это была ерунда, и я действительно была
близка тебе, но тем не менее словно пробежала какая-то неясная тень; ведь
оказывалось, что я как будто могла существовать вдали и отдельно от тебя. Ты
ведь знаешь это чувство, когда внезапно все предметы удваиваются: вот их
очертания, ясные и четкие, а вот те же предметы еще раз, бледные,
призрачные, испуганные, как будто уже кто-то тайком и отчужденно на них
посмотрел? Так и хочется схватить тебя и слить со мной... а потом опять
оттолкнуть и броситься на землю, потому что это осуществилось...
- И тогда было так?
- Да, именно так тогда и было, и я внезапно заплакала в твоих объятиях;
а ты думал, что это от заполнившего меня желания всеми чувствами еще глубже
проникнуть в твои ощущения. Не сердись на меня, я должна была сказать тебе
об этом, сама не знаю, почему, ведь это были всего лишь мои фантазии, но от
этого было так больно, и, мне кажется, я только из-за этого вспомнила про Г.
А ты?..
Мужчина в кресле положил сигарету и встал. Их взгляды прочно сцепились,
напряженно подрагивая, словно два тела рядом на одном канате. Они ничего
больше не говорили, они подняли жалюзи и посмотрели на улицу; они словно
прислушивались к скрежету внутреннего напряжения, которое что-то
перекраивало в них и затем стихало. Они чувствовали, что не могут жить друг
без друга, и только вместе, как хитроумная система, опирающаяся на самое
себя, могли нести то, что они хотели. Думая друг о друге, они испытывали
болезненное, страдальческое чувство, настолько тонкими, точными и
неуловимыми были ощущения их связи в этой системе, чувствительной к малейшим
колебаниям в ее глубинах. Через некоторое время, когда, глядя на чуждый им
внешний мир за окном, они вновь обрели уверенность в себе, оба почувствовали
усталость, и им захотелось уснуть рядом друг с другом. Они чувствовали
только друг друга, и все же это было - хотя и едва ощутимое, тающее в
темноте - чувство, охватывающее простор поднебесья до самого горизонта.

На следующее утро Клодина поехала в маленький городишко, где был
институт, в котором воспитывалась ее тринадцатилетняя дочь Лили. Ребенок был
от первого брака, но отцом ребенка на самом деле был американский зубной
врач, к которому Клодина однажды обратилась, когда во время поездки в
Америку у нее разболелись зубы. Тогда она понапрасну ждала приезда одного
своего друга, и приезд его все задерживался, и уже не было сил ждать, и в
состоянии странного опьянения - от гнева, боли, эфира и круглого белого лица
дантиста, которое день за днем неотступно склонялось над ее лицом - все это
и произошло. Это происшествие, эта первая, утраченная часть ее жизни никогда
не пробуждали в ней мук совести; через несколько недель, когда ей еще раз
нужно было прийти к врачу, чтобы закончить лечение, она явилась в
сопровождении своей горничной, и инцидент был таким образом исчерпан; ничего
от него не осталось, кроме воспоминания о странном облаке ощущений, в
дурмане которого она вдруг задохнулась, как будто ей на голову накинули
одеяло, и оно возбудило ее, а потом стремительно соскользнуло на землю.
Но в ее тогдашних действиях и впечатлениях оставалось нечто странное.
Случалось, она не могла добиться столь же быстрой и чинной развязки, как в
тот раз, и подолгу оставалась с виду полностью во власти разных мужчин,