"Роберт Музиль. Из дневников" - читать интересную книгу автора

явления, фокусирует их в определенном привычном понятии, подчиняясь присущей
людям жажде иметь дело с измеримыми величинами, то ваш глаз в силу
благоприобретенного опыта все рассеивает, растворяет, превращая в невесомое
(мысли будто поскальзываются) и неуловимое. Глядя на вещи, вы как бы
смотрите поверх формы, в облачении которой они предстают, и чутьем ощущаете
за нею таинственные процессы некоего скрытого существования. Вы не
присочиняете к вещам ничего сказочного (персонификации), улица остается
улицей, дом - домом и человек - человеком; но вам кажется, что благодаря
этой способности вы сможете понять и полюбить то, что пугает других, как
призрак, и вы радуетесь дому и радуетесь улице, потому что вы можете им
сказать: "Ты таишь от других, от слепцов, то, что дано познать мне, и это
познание возвышает меня над ними. Благодарю тебя, тихий дом! Тебя с твоими
шумящими в саду деревьями, чья немолчная монотонная песнь, может быть, и
вселяла устрашающую мысль в сердце иного человека; тебя, тихий дом, чья
ночная пустынность, может быть, и рождала иной раз мысль, которую из страха
перед ее матерью пришлось задушить уже в чреве ее, так что умерли обе; тебя,
тихий дом, в котором, может быть, в ночи новолуний бродят странные
порождения моих снов".
Вы смотрите на людей насмешливо и в то же время мечтательно, будто
хотите сказать: "В общем-то, вы довольно безвредные препараты, но в глубине
вашего существа нервы из пироксилина. Горе нам, если оболочка прорвется. Но
это возможно лишь в состоянии безумия". Посреди толпы вы становитесь
апостолом, провозвестником. Вами овладевает внутренний экстаз, но без пены у
рта, без конвульсий духа, как бывает у экстатиков. Вы - провидец! То, что
находится у самых пределов духа, на том отрезке нашего существования,
который душа преодолевает лишь в отчаянно стремительном лете, уже влекомая
безумием, в следующую же минуту снова гасящим все, - вот что вы видите ясным
взором; при этом вы все еще знаете, что дважды два - четыре, и безнаказанно
наслаждаетесь чувством колоссального превосходства над всеми другими людьми
и над тем человеком, каким вы были до сих пор.
И тогда вам станет ведома вера неверующих, печаль тех, кто давно
отрешился от всякой печали, искусство тех, кто сегодня лишь улыбается при
слове "искусство", - все то, в чем нуждаются самые утонченные из нас, самые
изверившиеся и недовольные!..
Потом вы снова выйдете на улицу с поникшими плечами, с недовольным
лицом. Вы знаете. Нельзя сказать: "Улица - это нечто такое, что..." Новы
забыли, что она, собственно, такое. Вы припоминаете, что тогда вы сказали:
"Нечто разветвленное, полное тайн и загадок, с западнями и подземными
ходами, потаенными темницами и погребенными храмами..." Но вы уже не знаете,
что со всем этим делать.
И беспредельное чувство безысходности охватывает вас!

[1904.] Мертвые и живые мысли!

Мысль не есть нечто, наблюдающее процесс внутреннего развития со
стороны, - она есть само это внутреннее развитие.
Но мы размышляем о чем-то, а это "что-то" в форме мысли поднимается в
нас. Мысль состоит не в том, что мы ясно видим нечто, развившееся в нас, а в
том, что некое внутреннее развитие достигает этой светлой зоны. Вот в этом
заключается жизнь мысли; сама мысль случайна, всего лишь символ, то есть она