"Мария Мызникова. Снег " - читать интересную книгу автора

там и уже оттуда пытаться обнаружить что-либо.
Три часа пути до этого домика, если не в метель, а в метель вполне
могло выйти все пять; меня это слегка пугало, точнее сказать, гораздо
приятнее сидеть в тепле и не так близко к пропасти, чем идти по краю,
находясь в постоянной опасности свалиться вниз и закончить свою славную,
полную подвигов жизнь.
Несмотря на теплые рукавицы, руки мои все больше мерзли; ноги тоже
мерзли, а лицо так и вовсе задеревенело, но за руки я больше всего боялся,
потому что их слишком легко отморозить до такого предела, когда ими будет
уже невозможно пользоваться; а у меня пальцы слишком длинные и тонкие, это
красиво, но именно такие пальцы мерзнут всего быстрее, так что в данной
ситуации кисти пианиста - вовсе не выгодно, и я бы сожалел об этом, если бы
имел такую глупую привычку - сожалеть. Мои темные волосы выбились из-под
шапки, и их метало ветром и, вероятно, совершенно запутало; это меня
порядком раздражало, ведь мне придется, как доберусь, тратить время на их
расчесывание, а отстричь я бы их никогда не позволил.
Неуверенно, полувслепую, ругаясь и борясь с метелью, я вышел-таки на
более-менее безопасный и укрытый от ветра участок, как вдруг вьюга стихла,
как будто дразня меня своим дурным поведением, снег перестал мне лезть в
глаза, и, отплевавшись и отряхнувшись, я осознал, что заблудился; потому что
из своего положения я отчетливо видел, что эта тропинка, которая ведет
вперед, еще на пару часов взбирания не ведет ни к какой сторожке.
Моя работа, безусловно, связана с риском, но такие глупости меня
несказанно раздражали. Одно дело - погибнуть в процессе работы. Это
нормально и приемлемо; другое дело, если ты не успеешь приступить к ней и
умрешь от какого-то дурацкого недоразумения. Это как если бы вы были врачом,
который лечит больных чумой, и умерли бы, не заразившись, наконец, от своего
пациента, а глупо подхватив простуду, обернувшуюся воспалением легких.
Бессмысленно и обидно.
То же самое чувствовал я, но я ощутил не страх перед смертью, а
раздражение. Черт бы побрал эту дурную погоду, и эти горы, и все эти
обстоятельства; ненавижу терпеть такое.
И я уныло побрел обратно, рассчитывая увидеть развилку, где я и выбрал,
ослепленный метелью, неверное направление. То, что руки больше не болели, а
ног я не чувствовал уже до коленей и с трудом ими передвигал, говорило о
том, что у меня осталось не слишком много времени, если я хочу добраться до
этой сторожки живым.
Несмотря на все это, нельзя было не признать, что темно-синяя бездна
слева от меня, того цвета, каковой полагается иметь небу в полночь при свете
луны и звезд, была очаровательна и прекрасна; если вглядываться в нее, можно
и впрямь подумать, что видишь звезды. И снег, который прежде мешал видеть,
теперь падал небольшими хлопьями, растворяясь во мраке. Я знал, что очень
вероятно, что этих мальчиков, которые погибли - что их всех унесла с собой
обычная горная смерть, но раз уж все они погибли в разное время, то
действительно кажется, что здесь вмешались какие-то иные силы, кроме
глупости самих мальчиков и силы горных обвалов.
И я с трудом оторвал взгляд от бездны и направился дальше.
Вскоре снег перестал идти, и холод показался мне нестерпимо режущим от
этой прозрачности воздуха; я погрузился в воспоминания, все эти города, все
деревеньки (их было больше, чем городов, но я никогда не искал там работы,