"Магдален Нэб. Невинные " - читать интересную книгу автора

раз в неделю отправлялась за покупками, мать никуда не выходила. Да,
наверняка это были похороны, потому что в памяти сохранился запах восковых
свечей. Наверное, похороны дедушки. Гроба он не помнил, но его присутствие
явно ощущалось.
- Принеси из гардероба мою сумку.
Не было нужды уточнять, из какого гардероба. Гардероб был
один-единственный. Стоя в родительской спальне, он слышал, как глухо бьется
в груди сердце. Маленькое низкое окошко было открыто, но наружные ставни -
закрыты, и воздух в комнате был спертым, запах нафталина перемешивался с
запахом свечей. Высокая кровать под вышитым покрывалом и темный гардероб
казались ему огромными, и света маленькой лампочки под стеклянным абажуром
хватало только, чтобы чуть-чуть рассеять тьму. Больше он ничего не помнил,
но теперь понимал: раз уж понадобилась сумка, значит, надо было заплатить
священнику, который сидел с женщинами внизу и пил зибиббо. Все мужчины
стояли во дворе. Он слышал их густые голоса и чувствовал слабый запах
сигарет, проникавший снизу. Деньги в сумке предназначались только для
церковных расходов. Мелкие монеты, предназначенные для пожертвований в
церковную кружку, выдавали ему и его сестре, Нанчите. Эти монеты тоже пахли
по-особому: нафталиновыми шариками из гардероба, лавандовыми духами,
которыми мать сбрызгивала носовой платок, и засахаренными миндальными
орехами - они получали по одному после мессы. В сумке всегда лежали орехи.
Это были гостинцы, прибереженные со свадеб, - в сетчатых мешочках,
завязанных обрывками цветной ленты. И они также отдавали нафталином,
монетами и лавандой. И все же дети им радовались, и сейчас его трогала
материнская забота, умение сделать подарок из такой мелочи. Было ли еще
что-нибудь в сумке? Кроме ее больших черных четок и маленького черного
требника... флакон... нет, не духов, ну конечно - нюхательные соли! Страшный
зеленый пузырек, острая, жгучая, удушливая вонь. Однажды его открывали -
когда сестра упала в обморок во время службы. После чего ее, извивающуюся от
боли, отнесли в постель, и этот запах потом всегда вспоминался ему со
страхом. Никто не хотел ему объяснять, что случилось, и он только подслушал,
как женщины на кухне шептались, готовя настой ромашки с медом:
- Она очнулась, слава богу...
Но что это означало? Что-то такое, что их с отцом, кажется, не
касалось...
Он извлек сумочку из пакета. Она была совсем непохожа на ту, что
сохранила его память, очень мягкой коричневой кожи, с логотипами дизайнера,
тисненными золотом по всей сумке, как будто по набивному ситцу. В отличие от
сумки его матери, где всегда лежал неизменный и скромный набор вещей, эта
сумка была битком набита. Чтобы описать все ее содержимое, потребуется
немало времени. Вытряхнув сумку, он взял документ, оказавшийся сверху. Это
было удостоверение личности. Анна-Мария Гори, тысяча девятьсот шестьдесят
девятого года рождения, проживающая на виа Романа, недалеко, кстати, судя по
номеру дома, от Порта-Анналена и примерно на полпути между палаццо Питти и
Порта-Романа. В замужестве Беллини. Лицо незнакомое, хотя эти маленькие
карточки на документах...
- И что же ты делала в этом уединенном месте, - пробормотал он,
обращаясь к серьезному лицу.
Тридцать с лишним. Достаточно, чтобы синьор Беллини успел наскучить. Не
красавица. Может быть, другие вещи что-нибудь ему подскажут. Ну и бардак!