"Владимир Набоков. Пассажир" - читать интересную книгу автора

моего лица, и ее обладатель, скрытый от меня навесом верхней
койки, как раз собирался сделать последнее усилие, чтобы
взобраться на свою галерку. Я успел хорошенько рассмотреть эту
ногу, серый в черную клетку носок, фиолетовую ижицу подвязки
сбоку на толстой икре. Сквозь трико длинного подштанника
неприятно торчали волоски. Вообще нога была препротивная. Пока
я на нее смотрел, она напряглась, пошевелила раза два цепким
большим пальцем, наконец сильно оттолкнулась и взвилась наверх.
Там, наверху, послышалось кряхтение, посапывание,- все звуки,
по которым я мог судить о том, что человек укладывается спать.
Затем свет погас, и через несколько мгновений поезд тронулся.
Я не знаю, как вам объяснить,- эта нога произвела на меня
впечатление гнетущее. Пестрая, мягкая гадина. И меня тревожило
то, что из всего человека я знал только эту недобрую ногу, а
фигуры, лица так и не увидал. Его койка, которая образовывала
надо мной низкий, темный потолок, теперь казалась ниже, я
словно ощущал ее тяжесть. Как я ни старался представить себе
облик моего ночного спутника, все у меня торчал перед глазами
этот крупный ноготь, блестевший синеватым перламутром сквозь
дырку шерстяного носка. Вообще странно, конечно, что такие
пустяки могли меня волновать,- "о ведь, с другой стороны, не
есть ли всякий писатель именно человек, волнующийся по
пустякам? Как бы то ни было, сон ко мне не шел. Я
прислушивался,- не храпит ли мой неведомый пассажир? Мне
показалось, что он не храпит, а стонет,- но, как известно,
ночной колесный стук поощряет галлюцинации слуха. Однако я не
мог отделаться от впечатления, что там, надо мной, раздаются
какие-то необыкновенные звуки. Я слегка приподнялся. Звуки
стали яснее. Человек на верхней койке рыдал.
- Как вы сказали?- прервал критик.- Рыдал? Так, так.
Простите, я не расслышал.- И, снова уронив руки на колени и
склонив набок голову, он продолжал слушать рассказчика.
- Да, он рыдал,- и его рыдания были ужасны. Рыдания
душили его, он шумно выпускал воздух, как будто выпив залпом
литр воды, и за этим следовало быстрое всхлипывание с закрытым
ртом, какая-то страшная пародия на кудахтание,- и опять
вдыхание, и опять мелкие рыдающие выдохи, но уже с открытым
ртом,- судя по хахакающему звуку. И все это на шатком фоне
колесной стукотни, ставшей тем самым как бы движущейся
лестницей, по которой всходили и спускались его рыдания. Я
лежал не шевелясь и слушал,- и при этом чувствовал, что у меня
в темноте преглупое лицо: всегда становится неловко, когда
рыдает чужой человек. А тут еще я был невольно связан с ним
тем, что мы лежим на двух полках, в одном и том же отделении, в
одном и том же безучастно мчавшемся поезде. И он не унимался,-
это ужасное трудное всхлипывание не отставало от меня: мы оба,
я - внизу - слушающий,- он - наверху - рыдающий, летели
боком в ночную даль со скоростью восьмидесяти километров в час,
и только железнодорожная катастрофа могла бы рассечь нашу
невольную связь. Потом он как будто перестал,- но только я