"Владимир Набоков. Набор" - читать интересную книгу автора

так долго, с таким трудом опускался на колено, что все уже было
кончено, когда, наконец, опустился, и тогда он уже не мог
подняться, и старик Тихоцкий помог ему, как вот сейчас помог
кондуктор. Это двойное впечатление усугубило чувство
особенного, как бы чем-то уже сродного земле, утомления, в
котором однако была своя приятность, и рассудив, что все равно
рано, чтобы направиться к хорошим, скучным людям, у которых он
столовался, Василий Иванович указал себе самому тростью на
скамью и медленно, до предпоследней секунды не даваясь силе
притяжения, сел, сдался.
Хотелось бы все-таки понять, откуда оно, это счастье, этот
наплыв счастья, обращающего сразу душу во что-то большое,
прозрачное и драгоценное. Ведь помилуйте, человек стар, болен,
на нем уже метка смерти, он всех растерял, кого любил: жену,
еще в России ушедшую от него к известному черносотенцу доктору
Малиновскому, газету, в которой работал, читателя, друга
детства и тезку, милейшего Василия Ивановича Малера,
замученного в провинции в годы гражданской войны, брата,
умершего в Харбине от рака, сестру.
Он опять с досадой подумал о зыбкости ее могилы, уже
переходившей ползком в стан природы; вот уже лет семь, как он
перестал о ней печься, отпустив на волю. Ни с того ни с сего с
резкой яростью Василий Иванович вдруг увидел в воображении
человека, которого сестра когда-то любила,- единственного
человека, которого она любила,- гаршинской породы,
полусумасшедшего, чахоточного, обаятельного, с угольно-черной
бородой и цыганскими глазами, неожиданно застрелившегося из-за
другой, кровь на манишке, маленькие ноги в щегольских
штиблетах. Затем, безо всякой связи, он сестру увидел
подростком, с новенькой головой, остриженной после тифа,
объясняющую ему в диванной сложную систему прикосновений к
предметам, которую она выработала, так что жизнь ее
превратилась в постоянные хлопоты по сохранению таинственного
равновесия между вещами: тронуть стену проходя, скользнуть
ладонью левой руки, правой,- как бы окуная руки в ощущение
предмета, чтобы были чистые, в мире с миром, отражаясь друг в
дружке, а впоследствии она интересовалась главным образом
женским вопросом, учреждала какие-то женские аптеки и безумно
боялась покойников, потому что, как говорила, не верила в Бога.
Так вот: потерявший почти десять лет тому назад эту
сестру, которую за ночные слезы особенно нежно любил; воротясь
только что с кладбища, где дурацкая канитель с землей оживила
воспоминание; столь тяжелый, слабый, нерасторопный, что не мог
ни встать с колен, ни сойти с трамвайной площадки (протянутые
вниз руки милосердно склонившегося кондуктора,- и по-моему еще
кто-то помогал из пассажиров); усталый, одинокий, толстый,
стыдящийся со всеми тонкостями старомодной стыдливости своего
заштопанного белья, истлевающих панталон, всей своей нехоленой,
никем не любимой, дурно обставленной тучности, Василий Иванович
был однако преисполнен какого-то неприличного счастья,