"Владимир Набоков. Групповой портрет, 1945" - читать интересную книгу автора

ведшейся на их территории, другие страны Европы. Для мирного населения,
которое не только калечили и убивали, но драгоценную собственность
которого, его чудесные дома, уничтожали бомбами, нет особой разницы,
сбрасывались ли эти бомбы самолетами немцев или союзников. Немцы,
австрийцы, итальянцы, румыны, греки и все прочие народы Европы являются
ныне членами одного трагического братства, все они равны в горестях и
надеждах и заслуживают равного к себе отношения, так давайте же оставим
задачу отыскания виновных и суда над ними будущим историкам,
беспристрастным старым ученым из бессмертных центров европейской культуры,
из мирных университетов Гейдельберга, Йены, Бонна, Лейпцига, Мюнхена.
Пусть Феникс Европы вновь расправит свои орлиные крылья, и Бог да
благословит Америку.
Наступила почтительная пауза, во время которой д-р Шу трепетно раскуривал
сигарету, а затем миссис Холл, очаровательным девичьим жестом сжав ладони,
попросила его завершить собрание какой-нибудь прекрасной музыкой. Он
вздохнул, поднялся, мимоходом отдавил мне ногу, извиняясь, тронул меня
кончиками пальцев за колено и, присев за рояль, склонил главу и оставался
недвижим несколько звучно безмолвных секунд. Затем медленно и очень нежно
он уложил сигарету в пепельницу, пепельницу перенес с рояля в услужливые
ладони миссис Холл и снова свесил голову. Наконец, он чуть прерывающимся
голосом сказал:
- Прежде всего, я сыграю "Усеянное звездами знамя ".
Чувствуя, что этого мне не снести, - уже, собственно говоря, ощущая, как к
горлу подкатывает тошнота, - я встал и поспешно покинул комнату. Только
при подходе к шкапу, в который, как я приметил, горничная поместила мою
одежду, меня настигла миссис Холл и с нею лавина далекой музыки.
- Вам уже пора уходить? - спросила она. - Неужели действительно пора?
Я отыскал пальто, уронил плечики и с топотом влез в калоши.
- Вы либо глупцы, либо убийцы, - сказал я. - Либо и то, и другое вместе. А
этот человек - грязный немецкий шпион.
Как я уже упоминал, в решительные минуты меня поражает сильное заикание, а
потому эта фраза вышла не столь гладкой, какова она на бумаге. Но свое она
сделала. Прежде чем миссис Холл нашлась с ответом, я грохнул за собой
дверью и снес пальто вниз по лестнице, как несут дитя из горящего дома.
Уже на улице я обнаружил, что шляпа, едва мной не надетая, принадлежит не
мне.
То была изрядно поношенная мягкая фетровая шляпа, именуемая здесь
почему-то "федорой", несколько посерее моей и с лентой поуже. Мне она
оказалась мала. Внутри имелся ярлык "Werner Bros. Chicago"1, пахла она
чужой щеткой и чужой жидкостью для волос. Принадлежать полковнику
Мельникову, лысому, как кегельный шар, она не могла, что же до мужа миссис
Холл, то он, насколько я понимаю, либо умер, либо держит свои шляпы в
какой-то другой квартире. Противно было тащить эту дрянь с собой, однако
ночь была холодна и дождлива, так что я использовал ее в качестве
зачаточного зонта. Едва добравшись до дому, я засел за письмо в
Федеральное бюро расследований, но не очень в этом преуспел. Моя
неспособность схватывать и удерживать имена серьезно вредила качеству
информации, которой я хотел поделиться, а так как следовало объяснить мое
присутствие на собрании, пришлось притянуть массу расплывчатых и невнятно
подозрительных сведений касательно моего тезки. И что хуже всего, при