"Томас Нэш. Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона " - читать интересную книгу автора

деньги на прошлой неделе. Они мерили наглым взглядом самых знатных и
отважных королевских приближенных, красуясь в своих белоснежных фасонистых
рубашках и манжетах. Они с презрением говорили о вшах, этих неизменных
спутницах каждого джентльмена. Их коротко подстриженные бороды каждый день
обязательно во славу дьявола орошались розовой водой. Они изводили чуть ли
не всю свиную щетину, натирая щетками свое тело и разгоняя паразитов. Они ни
за что не позволяли мошкам, роящимся в солнечных лучах, любоваться их
опрятной изысканной одеждой. Их начищенные башмаки сверкали,
как отполированные. Умывая руки, они мутили и грязнили больше воды, чем
верблюд, который пьет до тех пор, пока не замутит весь поток. Короче говоря,
никто на свете не смог бы сравняться с ними в причудах.
Милостивые государи, судите обо мне, как вам угодно, но я глубоко
убежден, что мне свыше было суждено стать бичом божьим и покарать их за
щегольство и жеманство. Уже нельзя было отсрочить час наказания, и отмщение
должно было так или иначе совершиться. Дело в том, что большинство из
упомянутых борзописцев и самохвалов были сущими трусами и в случае испытания
не посмели бы даже брызнуть чернилами в лицо врагу. Поэтому-то я и решил
подстроить им нарочитую каверзу и потешиться над их малодушием.
Вот что я предпринял: в один прекрасный день я поднял ложную тревогу в
той части лагеря, где они обретались, дабы испытать, останутся ли они на
своем посту. Я закричал диким голосом, предупреждая их об опасности:
- Спасайтесь бегством! Измена! Вы окружены со всех сторон!
Едва услыхали они об измене, как пустились со всех ног наутек - бросили
свои перья, роговые чернильницы и бумагу на произвол судьбы, оставили
конторки с запертыми в них деньгами на милость победителя, а я и мои
товарищи, так ловко их одурачившие, завладели боевыми позициями. О том, как
мы обошлись с добычей, красноречиво поведают опустошенные конторки, а уж мы,
смею вас уверить, пожили в свое удовольствие добрых две недели, хотя и было
время поста.
Я не могу втиснуть пространное повествование в узкие рамки сатирической
повести. Вздремните часок-другой, и пусть вам приснится, что Турне или
Теруан взят нами, и король отплыл обратно в Англию, и я нахожусь на казенных
хлебах в Виндзоре или при дворе в Гемптоне. Что ж, быть может, вы, при всем
своем беспристрастии, вообразите, будто я после путешествия утратил
главенство над пажами? Так вот, признаете ли вы или нет за мной это
преимущество, оно останется при мне, даже против вашего желания.
Осведомляя вас, скажу вам в утешение, что в это время я уже не был
простым королевским прислужником, каким-нибудь всеми презираемым
факелоносцем. На моей шляпе развевалось перо, словно флаг на мачте корабля.
Мой камзол французского образца был скроен с таким выступом на месте живота,
что казалось, у меня вываливаются наружу все внутренности, - и я напоминал
свинью, готовую лопнуть от жира. Широкие штанины с прорезями раздувались на
бедрах, как мешки, набитые голландским сыром. Длинные чулки плотно облегали
мои голени, без единой морщинки или непристойного ворсистого шва на икре.
Сбоку у меня торчала рапира, подобно шесту, воткнутому в такелаж, чтобы
матросам удобней было карабкаться наверх. Епанча из черного сукна ниспадала
у меня с плеч, словно морской скат или ухо слона, что свисает у него чуть ли
не до колен, наподобие кожаного фартука, за который крестьянка затыкает
веретено. Для пущего щегольства руки у меня были без перчаток, - все по той
же французской моде; над верхней губой у меня торчал черный мохнатый клочок