"Юрий Нагибин. Ненаписанный рассказ Сомерсета Моэма" - читать интересную книгу автора

осмелился напомнить, что Жироду беззащитен перед живыми - стоит ли нападать
на него столь яростно. - Бедные, бедные великие мертвецы! - всплеснул он
своими маленькими старушечьими руками. - С ними никто не считается, их в
грош не ставят. За что?.. Они творили, боролись, шумели, отстаивали свое я,
делали все, чтобы вырваться из тенет забвения. А мы, пользуясь печатью на их
устах, омахиваемся от всего ими сделанного и считаем ниже своего достоинства
спорить с ними, опровергать их, тем паче ругать, как по выдумке Жироду
ругали греки неприятеля, прежде чем кинуться на деморализованных бранью
воинов. Жироду беззащитен? Ничуть! Он имеет миллионы защитников по всему
миру, вы, очевидно, из их числа, он имеет защитника в себе самом и даже во
мне - я до сих пор разделяю его заблуждение, что можно находить достаточно
глубины на поверхности жизни. Но я злюсь на него, я не могу простить, что
"Электру" написал он, а не я. Пьеса о троянской войне еще лучше, но я не
завидую - такого мне не написать. Английской иронии, тяжеловесным потугам на
юмор никогда не достичь роскошества галльского остроумия. А нет ничего
остроумнее "Троянской войны не будет" . У англосаксов есть ирония, есть
сарказм, грубоватый юмор, но остроумие всегда вымученное, даже у Бернарда
Шоу. Я острю тоньше, чем Шоу или Во, но слишком робко. И "Электру" я мог бы
написать, но написал ее Жироду, оставив меня без лучшей пьесы. Что я, должен
ему за это руки целовать? И я ведь тоже не из землероек, мне на поверхности
было не хуже, чем Жироду, но в этом двухмерном пространстве он меня теснил.
Боже, как он был красив и элегантен! Прав этот школьный учитель Моруа,
назвавший его первым во всем. Говорят, Жироду отравили. Он был дипломатом и
пал жертвой политической интриги. Никогда в это не поверю. Как не верю в
важность дипломатических миссий Рубенса. Художник не может быть ничем, кроме
того, что он есть. Все остальное - игра.

Я спросил: была ли служба Моэма в Интеллидженс сервис тоже игрой.
"Чистой воды! - не задумываясь, ответил он. - Лоуренс - Аравийский. Моэм -
Петербургский. Я начисто не понимал, что у вас происходит. Положа руку на
сердце, не понимаю и сейчас. Вы хотите осчастливить людей, в этом, если не
ошибаюсь, цель марксизма. Но ведь это невозможно. Каждый носит в себе свой
ад и никому его не отдаст". Я не стал возражать. Нельзя же на скорую руку
перевоспитать девяностолетнего старца. Лучше вернуться к литературе. Он
сделал это сам, прежде чем я отыскал монетку. У него не было склероза, он не
терял нити разговора и размышления. Хорошо разработанный мозг сам себя
защищает. "Жироду убили из зависти, - сказал Моэм. - Он был слишком
талантлив, слишком знаменит, слишком блестящ и к тому же на редкость
удачлив. Он шел от успеха к успеху, ни разу не оступившись. Добавьте к этому
победительную внешность, обаяние, брызжущее фонтаном остроумие, успех у
женщин и душевную широту, начисто отсутствующую у французов. Чересчур много
для одного человека. Казалось, он создан Господом в назидание и унижение
окружающим. А великих людей и так ненавидят. Сколько ненависти возбуждали
ваш Толстой и ваш Достоевский. Как ненавидели Байрона, мучили Шиллера,
Бетховена, тех, кого надо носить на суках и осыпать лепестками роз. Их и
носили и осыпали, но за это же ненавидели: за свои восторги и поклонение, за
собственную малость".

Я вспомнил его слова, когда через много лет был застрелен Леннон,
лучший из "Битлов", давший людям столько радости и не обронивший крупинки