"Юрий Нагибин. Ненаписанный рассказ Сомерсета Моэма" - читать интересную книгу автора

такое смерть. Иногда я ловлю себя на теплом чувстве: интересно, в какие игры
играют т а м. Вообще же долгая жизнь ничуть не длиннее короткой. Ведь ты не
замечаешь, что живешь долго. Все проносится слишком быстро, ни в кого, ни во
что не успеваешь вглядеться, ни в чем разобраться. Чем хорошо творчество?
Оно дает иллюзию сближения с собой. Знаете, что мне доставляло наибольшее
удовольствие, когда я садился за очередной роман? Примерять новую маску. Так
называли критики мой обычай уступать роль рассказчика кому-то, кто не совсем
я. Впрочем, когда я выступал под собственным именем, они считали это
наиболее изощренной маскировкой. На самом деле тут совсем другое. Человек не
может познать себя изнутри. Но кое-что он узнает о себе в общении,
столкновениях, близости с другими людьми. Я был всю жизнь очень одинок и
потому лишен возможности взглянуть на себя глазами близких, глазами людей,
по-настоящему ощущающих давление моей личности. Надо в ком-то отражаться,
лишь тогда что-то увидишь в себе. Персонажи, которым я поручаю рассказ,
служат мне зеркалами.
- Но почему бы не оставаться самим собою?
- Я-то думал, вы меня слышите!.. Что значит "самим собой"? Это и нужно
выяснить. Рассказчик интереснее для меня других действующих лиц. Если б я
знал себя, вернее, думал бы, что знаю, то никогда бы не писал от первого
лица.
- Но вы же не всегда писали от первого лица. Вы часто пользовались
"объективной" формой.
- Да, но всегда мне было как-то не по себе. В свое время я очень
преуспел в театре. Меня прочили в новые Бернарды Шоу. А я порвал с театром.
Ведь автору нет хода на подмостки. Правда, Шоу это делал, но ради
сценического эффекта, а не ради самопознания. Еще не кончили оплакивать
Моэма-драматурга, а я уже покончил с беллетристикой и перешел к мемуарной
форме, наиболее подходящей для моих целей.
- Насколько мне известно, вы публикуете лишь малую часть своих
воспоминаний. И старательно уничтожаете переписку и все прочее, что может
пролить свет на вашу таинственную личность.
- Но разве я говорил, что хочу объяснить себя окружающим? Я говорил о
самопознании. Это совершенно разные вещи. Почему нельзя творить только для
себя, как мой вымышленный Гоген? Меня до сих пор радует, что Гоген сжег
хижину со всей своей живописью. Хорошо придумано! Важно творческое
состояние, а не сопутствующая шумиха. Я все время жгу какие-то бумаги,
наброски, записи, но я не сжег ничего законченного, за исключением одного
вовсе неудавшегося романа. Я не сжег даже "Мага", слишком нужны были деньги.
К сожалению, деньги нужны подавляющему большинству литераторов. Писатели
редко рождаются в семьях миллионеров. Марсель Пруст, а кто еще?.. Но дело,
конечно, не только в деньгах. Литература под стать письму, а письмо всегда
кому-то адресовано. Но разве нельзя писать самому себе? Вернее, себе
будущему, мы же каждый день становимся иными. Были люди, которые так и
поступали, ведь обнаруженные посмертно рукописи - вовсе не редкость. А что
мы знаем о сожженных рукописях? Существующая литература - это то, что не
сожгли и не скрыли. Ее много, очень много, а вот есть ли в ней смысл? Раз
все миллионы написанных книг не могут помешать ни войне, ни мирному
убийству, ни насилию, ни предательству, ни всем формам подавления
человеческой личности, значит, литература не нужна. Но кто знает, какой бы
царил разбой, если б не литература. Да и можно ли исходить из критерия