"Юрий Нагибин. Ненаписанный рассказ Сомерсета Моэма" - читать интересную книгу автора

нужности? Что нужно, а что не нужно? Если жизнь - состояние, а не
предприятие, - жалко, что эту формулировку придумал не я, а Жан Ренуар,
откуда такая прыть у киношника? - то надо жить, доверяясь самой жизни, и не
опутывать ее правилами. Значит, вовсе необязательно сжигать рукописи, ведь
они чему-то соответствуют в прожитых днях, они частица жизни и принадлежат
ей, а не нам, как листья и трава. И все же я, наверное, уничтожу большую
часть своих мемуаров. Из опрятности, не из принципа. Я подбираю бутоньерку
не менее тщательно, что слова во фразе. Девяностолетний франт, наверное,
смешон, но если Господь пошлет мне мафусаилов век, я не изменю своим
привычкам. Никто не увидит меня с расстегнутой ширинкой, в заляпанной
овсянкой пижаме, я и в гробу буду - с иголочки. Мои сомнения, муки, страхи,
мое смятение принадлежат только мне. Не хочу кормить стервятников своей
печенью. Уходя, прибирай за собой. "Лев Толстой этого не сделал". Лев
Толстой!.. Это не писатель, не человек, это стихия. Он не судим, ибо не
подвластен никаким законам. Он сам - закон. - Моэм помолчал, шевеля губами,
и вдруг сказал с детской радостью: - Но и его подводили утверждения.
Помните, что писал ваш любимый Жироду? "Трою погубили утверждения". Ну
почему это не я придумал, ведь мысль гнездилась во мне, только не успела
одеться в слова.

Я сказал, что не улавливаю его мысль.
- Но это так просто! Вспомните хотя бы утверждение, каким начинается
"Анна Каренина", эти чудные, музыкальные, остающиеся навсегда в памяти слова
"Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья
несчастна по-своему". Но если справедливо первое утверждение, то несчастье,
разрушая стереотип, тоже будет неизменным. Нет, семьи счастливы так же
по-своему, как и несчастливы. Я не успел написать рассказ на эту тему, -
вернее, быль, - хотите, я вам его подарю?

Я не в силах передать дословно рассказ Моэма, буду пытаться, насколько
возможно, сохранить его интонацию, но боюсь, что и в этом не преуспею.
Слишком много времени прошло, и стерся его голос в моей памяти, а заметки,
сделанные по живому следу, обидно кратки.

Прежде всего Моэм познакомил меня с героями. О Капитане (пишу с большой
буквы, поскольку так он будет называться в рассказе) Моэм начал чуть
расплывчато, приблизительно, то ли не очень хорошо зная его предысторию, то
ли позабыв, а придумывать не хотелось. Еще в молодых годах Капитан испортил
себе карьеру, разбив - по лихости - катер о причал. После этого ему пришлось
начинать все с начала, очень медленно одолевая каждую ступеньку служебной
лестницы. Это не улучшило характера колючего нелюдима.

Однажды, очумев от штурманского безделья (из-за поломки долго болтались
возле скучных Гибридских островов), он набросал несколько морских пейзажей
двухцветным карандашом. Это его развлекло, и в очередное плавание он
захватил с собой ящик с дешевыми масляными красками. Писал он каждую
свободную минуту, не получая ни малейшего поощрения от окружающих: неумелые
и странные его картины отталкивали простодушных моряков. Да он и сам вроде
бы не придавал значения своей мазне, но, вернувшись на берег, не выбросил
полотна за борт, а взял с собой. Он снимал крошечную квартирку в портовом