"Юрий Нагибин. В дождь" - читать интересную книгу автора

И в их дружбе, начавшейся со школьных дней, она, хоть и младшая годами,
была ведущей. Незадолго до расставания позволила обнимать себя и целовать,
но дальше Демин пойти не решился, боясь ее оскорбить. А надо было решиться -
бережь бережи рознь. Тогда бы дождалась. Даже если б не понесла. Стыдно было
б ей, не сохранив чести, с другим окручиваться. А сейчас Таля в грош не
ставила их прежние отношения, детские ласки и признания. Трудный у нее
характер, жесткий, тесный и губы тонкие, всегда сжатые, даже в поцелуе. А
может, Венька сумел их разомкнуть? Никогда он ничего от нее не узнает.
Заперта на все замки. Что это - гордость или злая узость в ней?.. Она резко
отвергала не только попытки объяснений, но и простые знаки внимания: связку
вяленой рыбы или грибов, какой-нибудь московский гостинец для пацана,
детскую игрушку - ничего не принимала - с каким-то даже ожесточением, будто
он перед ней виноват. А может, она и впрямь его винила, что, уходя н армию,
не сделал своею?..
У баб ум набекрень, все на свой манер вывернут. Он бы остаил ее в
покое, если б верил, что она счастлива. Но такой веры почему-то не было. Про
себя же он с годами узнал, что ни с одной женщиной- даже в полноте любви -не
будет ему так горячо и нежно, как в сухой возне с Талей. Запах ее
бледноватой, не смуглеющей на солнце, а розово обгорающей кожи, запах ее
светлых длинных слабых волос навеки проникли ему в нутро, и все другие
женщины невкусно пахли, даже спрыснувшись "Красной Москвой". И мягкая
влажность тонкогубого рта, когда он со всей силой впивался в него своим
жестким ртом, убила сладость всех других румяных, полных, нежных, жадных
женских уст. Отравила она ему кровь, и ничего тут не поделаешь...
Демин сжился со своей странной бедой, как сживается человек с горбом,
культей или кривым глазом. Живет, трудится, гуляет в праздники, разные
испытывает желания, вроде и не помнит о своем увечье. Ан, помнит, последней
глубиной никогда о том не забывает, иной же раз так вспомнит, что зубами
заскрежещет и слезу сронит. Демин вкалывал за троих, нечеловечьей мукой
вместе с братом вытягивал сельхоз-технику, которую безжалостно гробило
местное бездорожье (вазовские моторы вместо положенных тридцати
тысяч -восьми не набегивали, задние мосты "уазиков" на колдобинах напрочь
срывало), и по дому успевал: то мебель купит, то обоями все стены оклеит, то
терраску или каморку пристроит, то туалет на городской лад оборудует, только
без слива, а на естественный провал. И не скрежетал он зубами, не ронял
слез, разве что не удерживал иной раз короткого взвоя.
Правда, обнаруживалась в нем некоторая чудина, не идущая такому
положительному и серьезному человеку. Он тяготел к оптовым покупкам, чего бы
ни брал, старался взять побольше, хотя и к вещам, и к еде был равнодушен.
Много было женской одежды, которую он покупал вроде бы для матери, хотя иные
вещи заведомо не годились ей по возрасту и размерам, а другими она
пренебрегала, донашивая старые добротные платья и кофты. Были у него и
замечательные игрушки из "Детского мира" - их он покупал для Талиного парня,
но получал неизменно назад и не выбрасывал, жалея красивые изделия.
Случалось, он дарил что-нибудь детям дачников; у родных и соседей не было
маленьких детей, а внуки появлялись уже в городе. Странно выглядели все эти
рычащие при наклоне медведи, куклы с закатывающимися бессмысленными глазами,
автомобильчики, пароходики, самолетики и трехколесные велосипеды в
холостяцком доме, не слышавшем голоса ребенка.
Была и другая, более подходящая Демину движимость: в длинном гараже