"Дурная кровь" - читать интересную книгу автора (Хьюз Деклан)

Глава 11

Я уже собирался обратиться к Дэвиду Маккарти по поводу завещания, когда зазвонил телефон. Может, это Маккарти почувствовал, что я задумал, и сам мне звонит… Но, конечно же, это был не он.

— Это Эдвард Лоу?

— Да.

— Меня зовут Эйлин Уильямсон. Насколько я понимаю, вы частный детектив?

Опять этот лихорадочный бред! Если вы все так хорошо понимаете, может, объясните это мне?

— Мистер Лоу?

— Да. Что я могу для вас сделать, миссис Уильямсон?

— Вы ведь знаете, кто я такая, да?

— Да. Сожалею о смерти вашего мужа.

— Об убийстве мужа.

— Полиция заявила, что это было убийство?

— Мы могли бы встретиться?

— Не уверен, что это хорошая мысль, миссис Уильямсон. Видите ли, если это уголовное расследование, вести дело будут полицейские. А в полиции Сифилда меня предупредили, чтобы я не вставал на их пути.

— Это не уголовное расследование, к сожалению.

— Я все-таки не понимаю…

— Был анонимный звонок. Женщина. Она сказала, что вы разыскиваете Питера Доусона, сына строителя. Она утверждала, что его смерть связана со смертью моего мужа, но кто-то мешает полицейскому расследованию этих двух смертей.

— Кто мешает?

— Старшие офицеры, которые стараются сделать так, чтобы не были затронуты интересы больших шишек.

Старший офицер Кэйси? Неужели Джон Доусон до сих пор может влиять на ход уголовных расследований? И почему им с Барбарой так хочется объявить смерть Питера самоубийством?

— А я тут при чем?

— Эта женщина сказала, что вам все равно, обидятся ли сильные мира сего. На самом деле она считает, что вас это может заинтересовать. Если это правда, мистер Лоу, я хотела бы нанять вас для того, чтобы выяснить, кто убил моего мужа и почему.

Лихорадочный бред. Снова.

— Кто эта женщина?

— Я же сказала, звонок был анонимный.

— И никаких предположений, кто это может быть? Акцент, манера речи?

— Она знает вас, а не меня. Голос обычный, мягкий дублинский акцент. Дружелюбная. Немного нервничала.

— Что-нибудь еще?

— У меня есть номер ее телефона.

— Да? Как вам удалось его узнать?

— У Джозефа был определитель номера.

— Джозеф или Сеозам?

— Все, кто знал мужа, звали его Сеозам. Думаю, это реверанс перед ирландскими избирателями. Полицейские посоветовали ему установить определитель номера на случай анонимных угроз, жалоб и маньяков.

У меня была возможность сбежать, сесть на самолет и никогда не возвращаться.

Но я решил ею не пользоваться.

— Мистер Лоу?

— Дайте мне адрес, я подъеду через час.

Эйлин Уильямсон дала мне адрес и телефон той женщины, которая ей звонила. Я набрал номер. Усталый женский голос сказал «алло».

— Привет, Кармель. Это Эд Лоу.

— Рада тебя слышать, Эд.

— Серьезно?

— Конечно.

— Я полагаю, ваш домашний телефон не печатают в телефонных справочниках?

— Естественно. Как и номера всех полицейских.

— Тебе не интересно, откуда я его узнал?

— Может, тебе дал Дэйв.

— Ты же знаешь, что он не давал.

— Ну, ты же детектив, не так ли? Видимо… ты нашел его где-то.

— Ты знаешь, что можно скрыть свой номер от людей, у которых есть определитель номера?

— Да, есть такая функция.

— То есть если ты хочешь, чтобы кто-нибудь узнал твой номер…

— То отключаешь функцию.

Повисла тишина. Наконец Кармель сказала:

— Дэйв волнуется из-за этого дела, Эд. Я не говорю, что он попросил меня звонить Эйлин Уильямсон… или что он сможет защитить тебя, если ты напортачишь.

— О чем это ты?

— Люблю мужчин за сообразительность.

— Дэйв думает, что существует какое-то прикрытие?

— Дэйв очень бы хотел это выяснить. Его сняли с дела Доусона.

— Почему?

— Он верит в торжество справедливости, вот почему. А это вонючее болото. Но Дэйв не бросит это дело. Ты поможешь ему?

— Мне нужны материалы, доступ к которым есть только у полиции: подробности экспертиз, отчеты баллистов.

— Я все достану.

— Кармель, ты уверена, что Дэйв пойдет на это?

— Я уже с ним поговорила. Он будет на связи. Будь осторожнее, Эд.

Кармель повесила трубку. Я сел и стал слушать. Тишина на линии была похожа на разговоры мертвецов. Если они что-то и знали, то ничего не стали бы рассказывать.

Эйлин Уильямсон жила в Болсбридже, на широкой улице, застроенной викторианскими особняками. Там располагалось несколько посольств, время от времени встречалась стоматологическая клиника или адвокатская контора; остальные здания были жилыми. Большая часть из них демонстрировала новейшие тенденции в строительстве: красивая пристройка или новая стена, недавно покрашенные или почищенные камни и кирпичи. Машины были дорогие, но без вычурности: «ауди» и «вольво», а не «мерседесы» или «ягуары». Здесь были такие деньги, которым не нужно привлекать к себе внимание. Я не мог даже представить, сколько стоит какой-нибудь из этих домов. Как в дорогущих магазинах, где на товарах не указана цена: если вы спрашиваете, значит, не можете себе это позволить.

Моросило; воздух был сырым, а земля нагрелась так, что вода не оставляла на ней следов.

Жилище Уильямсонов представляло собой трехэтажный особняк из красного кирпича. Дорожка была выложена теми бледными маленькими камешками, от которых на туфлях появляется серый налет. К парадной двери вели гранитные ступени. Филиппинка в черно-белой форме провела меня вокруг дома к черному входу. Один садовник ставил подпорки к кусту белого жасмина, другой выпалывал сорняки вокруг магнолии. Они переговаривались друг с другом на каком-то незнакомом европейском языке, напоминавшем румынский. В глубине сада возвышалась деревянная беседка с длинным кленовым столом и стульями.

Иногда мне кажется, что существует целое поколение женщин, почти всегда одевающихся в черное (как Линда Доусон). Эйлин Уильямсон, видимо, была тоже из их числа. Она сидела за столом в длинной черной бархатной юбке и черной шелковой блузке. На груди виднелось серебряное распятие. Иссиня-черные волосы струились по спине, овальное лицо без косметики было бледным, голубые глаза светились. Белые руки лежали на стопке газет. Едва заметным жестом она указала мне на стул и, не говоря ни слова, пододвинула газеты.

Верхняя газетенка — бульварная — в статье «Богатство утопленного политика» сообщала, что «согласно источникам, близким полиции» рядом с телом Маклайама была найдена значительная сумма денег, завернутых в мешок для мусора. Автор статьи, не приводя никаких доказательств, говорил о том, что «это вполне могла быть взятка», и в результате репутация Маклайама как неподкупного советника, которому «не все равно», летела в тартарары. Следующая газета кричала о «наркозагадке мертвого политика». Она цитировала источник, «близкий к старшему полицейскому», и заявляла, что у Маклайама было достаточно героина в крови, чтобы произошла передозировка. Остальные газеты придерживались либо первой, либо второй версии. Подняв глаза на Эйлин, я почувствовал себя как на экзамене. Она посмотрела на меня в упор, будто строгая учительница, и твердо заговорила:

— Видите ли, я верила в него и до сих пор верю. Джозефа быстро затягивали всякие привычки, но слабым его нельзя было назвать. Когда я познакомилась с ним, его считали пьяницей и картежником, но он сумел победить эти страсти. Мы поженились, создали семью. По моему совету он пошел в политику. Мне было стыдно за его прошлое, но я гордилась его настоящим. Гордость перевешивала стыд.

Она нервно улыбнулась, будто извиняясь за гордость как за грех. А мне стало интересно, насколько были серьезными проблемы ее мужа и когда они возникли. Оказавшись под жестким контролем своих сильных жен, многие мужчины предаются тайным порокам, дабы доказать свою самостоятельность.

С подносом в руках появилась филиппинка. Эйлин, быстро улыбнувшись, отпустила ее и налила мне кофе. Я отказался от пшеничной лепешки; она налила полчашки кофе себе и продолжила разговор.

— Вполне возможно, что Джозеф снова впал в зависимость. Но, в конце концов, все мы люди. — Она произнесла это так, будто данный факт был хоть и печальным, но пустяковым. — Единственное, чего я не могу и не желаю терпеть, — это предположение, что он брал взятки. Для меня это абсолютно неприемлемо.

Ну да, дочь Джека Парланда. Нравственность богатых людей, мораль больших денег. Все люди слабы. Джек Парланд женился третий раз двадцать лет назад, когда его дочка была тинейджером. Деньги — сильная вещь, и они любят сильных.

— Как вы думаете, мистер Лоу, это может быть передозировка?

— Я могу выяснить. Вы думаете, это похоже на правду? Порой случается, что семейный человек средних лет употребляет наркотики, но редко героин.

— У Джозефа… после рождения нашего третьего ребенка случилось что-то вроде нервного срыва. Я пыталась вывести его из этого состояния, но он не давал себе помочь. Поэтому я устроила ему годовой отпуск. Собрала деньги для одного католического благотворительного фонда, и с их помощью Джозеф отправился в командировку в Юго-Восточную Азию.

— Юго-Восточная Азия!

— Камбоджа, Лаос, Вьетнам, Таиланд.

— Вы считаете, он пристрастился к наркотикам за время этой поездки?

— Мне тогда не хотелось так думать. Но что-то в нем… изменилось. Сначала я думала, что это просто вновь обретенное спокойствие. Его затянуло в мир местных политиков, он говорил, что хочет изменить многое, — казалось, все возвращается на круги своя. Стало даже лучше, чем раньше…

— Но?

— Но что-то в нем стало не так: взгляд, настроение… Как будто на самом деле ему было все равно. Как будто жизнь — это всего лишь чья-то шутка.

— Я всегда считал, что если вы член местного совета и работаете с людьми, которые донимают вас вывозом мусора и разбитыми фонарями на улицах, вам просто необходимо иметь чувство юмора.

— Это серьезная работа, мистер Лоу. Местные политики — это связь общественности с властями, особенно для тех, кто обделен здоровьем или положением. Джозеф серьезно к этому относился.

— И тем не менее вы подозреваете, что он употреблял героин?

— Я знала, что он не пьет. Моя мать была алкоголичкой, поэтому в других людях я чувствую это за версту. Я беспокоилась, что он подсел на что-то.

— А как насчет карт?

— У него не было денег. Зарплата члена совета мизерна: тысяч шесть-семь в год. Я поддерживала Джозефа, но этого, конечно же, было не достаточно, чтобы играть в карты, по крайней мере, с таким размахом, с каким он играл раньше.

— Может, ему надоело получать подачки от жены? Хотелось своих собственных денег? Должен вам сказать, что, хотя ваш муж был одним из тех советников, на которых нацелились строители…

— Говорю вам, даже намеки на финансовые махинации со стороны моего мужа просто недопустимы!

Эйлин уже почти кричала. Она сжала кулаки и опустила голову. Я не мог понять, молится она или плачет. Когда она вновь подняла голову, глаза у нее были влажные.

— Мой отец выстроил свое дело, как кто-то сказал — империю, из ничего. Но все равно ходили слухи, что он умел подмазать, брал взятки здесь, давал там… Что он уклонялся от налогов, растрачивал чужие деньги… Даже что он надувал акционеров. Ничего из этого никогда не было доказано, но все равно молва шла. В сознании людей отец связан с парнями шестидесятых и семидесятых, красивыми мальчиками в дорогих костюмах, которые объегорили и обокрали нас всех, не подозревавших об их тайных махинациях с землей и недвижимостью…

Я вспомнил фотографию Джона Доусона и Джека Парланда. Тогда в Ирландии было мало денег, поэтому тех, кому удавалось сколотить себе небольшой капиталец, уважали и презирали одновременно.

— Должна вам сказать, что все деньги, которые у меня есть, я вложила в одобренные церковью фонды. И большую часть прибыли — раз уж за обучение мальчиков платят — большую часть доходов мы вкладываем в благотворительность.

Итак, несмотря на утверждение, что Джек Парланд сколотил состояние честным путем, его дочь чувствует потребность отдавать большую часть денег и отмывать остальное. И считает необходимым поведать обо всем этом мне. И очистить своего умершего мужа от обвинений, которые висят, по мнению многих, на ее отце.

Эйлин Уильямсон уткнулась взглядом в стол.

— Полагаю, вы считаете странным, что жена склонна скорее верить тому, что муж употреблял героин, чем тому, что он брал взятки? — спокойно спросила она.

— Я думаю, что понимаю вас.

— Но не одобряете?

— Это не мое дело, миссис Уильямсон. Понять не всегда просто, не так ли?

— Важно быть готовым верить людям, мистер Лоу.

— И в то же время не верить слишком сильно. Они ведь всего лишь люди.

Она дотронулась до распятия на груди.

— Вы не религиозны, мистер Лоу.

— Не сейчас. Но если бы мне нужно было верить во что-то, я бы верил в Бога.

— Да, полагаю, это основа.

— В конце концов, Он не может огорчать вас, если не существует.

Эйлин покачала головой и посмотрела в сторону, потом на меня — так, как будто видит меня в первый раз. И резко переключилась на практическую сторону дела.

— Вам понадобится вот это, — сказала она и бросила мне через стол связку ключей. — Это ключи от квартиры Джозефа.

— Он не жил здесь?

— Конечно, жил. Но ему также нужно было жилье поближе к совету. Поэтому я купила ему квартиру в одном из домов на Виктория-Террас. Там уже побывали полицейские, но я не уверена, что они что-нибудь нашли. Если они хотя бы знали, что искать!

— Ваш муж когда-нибудь упоминал про Питера Доусона?

— Он говорил о «Доусон Констракшн».

— Он не любил их.

— Джозеф был против строителей. Он их в принципе не любил.

— Но где же тогда жить людям?

— Все так думают. Джозеф был идеалистом. Он хотел, чтобы все, что строят, было красиво. И боролся за свои принципы. Он был очень упрямым.

Она выстраивала для него мавзолей. Я прервал панегирик, чтобы попросить чек. Ей не понравилась цена, и она попыталась ее снизить. Я не поддавался, и в конце концов она уступила. Богатые все одинаковы.

— И последнее, — сказал я. — Если я правильно понимаю, ваш отец является владельцем газеты?

— Он контролирует половину периодических изданий в стране, — ответила она не без гордости.

— Тогда мне непонятно: неужели вы не можете попросить его попридержать редакторов, замять эту историю?

— Джек Парланд никогда не затыкал людям рты.

— Даже с целью защиты своей семьи?

— Особенно с целью защиты своей семьи. Я одна из семи детей осталась жить в этой стране, остальные не смогли быть рядом с ним. Кроме того, ему не нравился Джозеф. На самом деле, он так и не простил мне этого замужества. Предполагалось, что я навсегда останусь рядом с отцом. Любимая папина дочка.

Губы ее искривились в тонкой улыбке, бледные щеки порозовели, голубые глаза заблестели от наплыва сильных чувств, которые я не мог до конца понять: что-то между стыдом и гордостью, злостью и горем.

Выйдя на улицу, я позвонил Дэйву Доннли.

— Что тебе нужно, Эд?

— На данный момент банковские сведения о Питере и список его телефонных звонков.

— Считай, что они у тебя есть.

— И что сможешь достать по результатам экспертиз.

— Я постараюсь. Меня туда больше не допускают, но… у меня есть свои каналы.

— Инспектор Рид…

— Инспектор Рид играет в политику со старшим офицером Кэйси. Рид не станет влезать в неприятности.

— Объясни мне кое-что, Дэйв. Томми Оуэнс сказал, что Толстяк Халлиган отдал ему пистолет уже после того, как были использованы две пули. Это ведь бросает тень на Халлиганов?

— Кэйси сделает все, чтобы не втягивать Доусонов и Халлиганов в одно дело. К тому же пистолет очень кстати исчез.

— Пистолет — что? «Глок-17»?

— Где-то в недрах Технического бюро в Финикс-парке. Баллисты поработали с ним, положили в мешок и приклеили бирку. А потом он как в воду канул.

Повисла долгая пауза. Наконец Дэйв заговорил хриплым, гортанным голосом:

— Я не могу просто закрыть на это глаза, Эд. Если я так поступлю… значит, я такой же плохой, как они.