"Евгений Наумов. Черная радуга" - читать интересную книгу автора

замер. Сквозь рев воды я услышал крик и обернулся. Симанчук бешено работал
веслом, стараясь преодолеть засасывающую тягу воды. Я схватил шест и, окунув
его в воду, чуть не вывалился за борт - шест не доставал дна.
В конструкции местных лодочек, при всех их недостатках, есть одна
счастливая особенность. Они настолько узки и обтекаемы, что почти не
оказывают сопротивления воде. Я судорожно ухватился за веточку, жалкий
прутик, и... удержал лодку. Тогда стал подтягиваться, чтобы вцепиться в
более надежный сук.
В ту же секунду шедший за нами Гриша выскочил на горб перед заломом
и... у него тоже заглох мотор. Мы оторопело смотрели на него, упуская
драгоценные мгновения.
Зато ни одного не упустил Гриша. Он словно ожидал, что мотор откажет. В
его руке мгновенно очутилось весло. Зажав его левой культей, он сильно
гребанул, потом схватил шест, пер его в залом и стал отталкивать лодку,
изогнувшись над ревущим потоком. Лодка отходила по сантиметрам... и вдруг
скользнула в сторону, за корягу. Даже не привязав лодку, Гриша замотал шнур
за стартер, дернул, мотор заработал, и охотник промчался мимо, международным
жестом покрутив пальцем у виска.
Тут и мы зашевелились. Симанчук оживил мотор, и мы пошли в кильватере
за Гришей, благополучно добрались до следующей стоянки-табора и высадились.
К нам подошел хозяин Александр Сигдэ.
- Ба, ба, ба, - сказал он, широко улыбаясь.
- Что "ба, ба, ба"? - Гриша обнял его за плечи и вместе с ним вошел в
зимовье - настоящий рубленый дом. Внутри - широкие нары по стенам, в углу
составлены ружья, есть полка с книгами, висит бинокль, на столе навалены
сухари, мешочки с сахаром, мукой, крупами... Хозяин радушно предлагал чан,
закуску, не произнося ни единого слова, - он был глухонемым. В детстве
чем-то переболел, оглох и так и не научился говорить.
Сначала я не поверил.
"Тут какой-то подвох, - думал, хрустя сухарями и напряженно наблюдая за
ловкими движениями Сигдэ, открывавшего банку сгущенки. - Ведь охотник - это
прежде всего острый слух! Чингачгук... хрустнувший сучок. Если бы Чингачгук
был глухим, его ухлопали б на первой странице, и не родилось бы многотомное
повествование. А охотиться на пантача в полной темноте без острого слуха -
бессмыслица!"
Но вот они висят на стене - распятые свежие шкуры двух пантачей. Другие
промысловики еще и одного не видели, а он сдал уже две пары пантов.
За чаем Гриша поведал, как охотится его друг. Ставит оморочку носом к
берегу у тропы, по которой ходят изюбры в залив. И зверь выходит прямо на
него... Однажды перепуганный бык, внезапно увидев перед собой человека,
прыгнул не назад, а вперед и угодил в оморочку охотника. Опрокинул ее, но
оба спаслись: зверь тут же удрал, а Саша вылез из воды.
Прежняя жизнь казалась сейчас мне маленькой, словно смотрел я на нее в
перевернутый бинокль. Вдруг подумалось: "Вот этих двоих куда-нибудь бы в
нарко, алкашам показать. Те чуть невзгода - за стакан. А эти вон в какую
беду попали, а не сломались, не стали топить ее в сивухе..."
Захрустела галька на берегу. Какой-то человек с бородой лопатой, в
рваных парусиновых штанах и такой же куртке, надетой прямо на голое тело, -
она была полураспахнута, - остановился у окна и, задрав голову, долго
смотрел на дерево.