"Рассказы" - читать интересную книгу автора (Завражный Юрий)

У ВСЕХ ГРЫЖА!

Ай-яй-яй! Нашего командира роты в госпиталь уложили. Грыжа. Не приведи Господь, хотя — что такое грыжа? Ерунда, чик — и гуляй.

Кэп наш тогда был капитан третьего ранга, полгода как пришел с бпк «Керчь», где браво изображал командира БЧ-2. Мы его знали еще по корабельной практике после третьего курса, и когда нам его представили, строй чуть не запищал. Ур-ра! Звали его — Владлен (это имя такое), а фамилия была — Коваленко.

В госпитале, ясное дело — дисциплина. Госпиталь военный, врачи военные. От капитана до полковника. Это врачи. А вот медсестры...

Медсестры — они всегда медсестры. Добрые, милые, на любой возраст и на любой вкус. Блондинки, шатенки, брюнетки. И практикантки из медучилища — еще не медсестры, а потому не имеющие доброго чувства юмора и на все обижающиеся. Чуть что — губки надули, бе-бе-бе...

В палате, где обитал Владлен, имелось еще трое обитателей. Со всеми ними веселый и озорной наш кэп махом нашел общий язык — и пошло: анекдоты, преферанс, портвейн (в умеренных дозах)... Особенно сошлись с одним майором, морским летуном-бомбардировщиком. Шалили на славу, а объектом легких и веселых проказ, как правило, были две насупленные и мстительные практиканточки. Как положено — блондинка и брюнетка, симпатичные — ни дать ни взять, «Баккара» в молодости, но с чувством юмора у обеих были серьезные проблемы. Проще говоря, добрых и безобидных шуток Владлена они упорно не понимали. А потому мстили всеми доступными им способами — старались укол вколотить побольнее, лекарства на тумбочку не клали, а швыряли, презрительно отворачивались и гордо уходили, не отвечая на призывы, громко хлопнув дверью, а если и отвечали, то яду во фразах — как от ста гадюк. Шипели и извивались, глазки сузив и сквозь зубки белоснежные гадости цедя. Девчонки молодые, что и говорить.

Хоть и молодые, да четко знали, когда час реванша. Терпели, огрызались, но твердо верили, что победа за ними. А беззаботные майоры — летун да моряк-ракетчик — понятия не имели, а потому развлекались вовсю, щипали практиканток за филейные места, пускали слюни, изображали состояние, близкое к оргазму, делали предложения выйти замуж сразу за обеих и жить вчетвером (это в те-то годы!), сдавали в баночках анализы пота из-под мышек, капризничали, отказывались от лекарств, хватались за сердце и все такое. Опять же — лето на дворе... И зрителей навалом, все вояки, всем радостно, все счастливы. Кроме, «Баккары», в деталях разработавшей план вендетты.

И час наступил! В день операции по вырезанию. Сперва для бомбардировщика.

— Спирохетов! На выход! — сияющая блондинка Лена облокотилась на дверь палаты. Вообще-то фамилия летуна была Шпирагетов. Ничего не подозревающий сокол пожал плечами и отправился в процедурную, проблеяв:

— Уй-юй-юй! Щас опять больно сделают, садистки юные! Опять я плакать буду и маму звать...

— Будете, будете, — успокоила его брюнетка Наташа (руки в боки, ножка на отлет — ух!).

В процедурной с летуна игривое настроение как ветром сдуло. Стройные девочки в коротеньких белоснежных халатиках сбросили свои колпаки, разбросали пышные волосы по восхитительным плечикам, расстегнули по пуговичке сверху и пуговичке снизу (летуна просто в пот бросило), кокетливо напыжили губки и вручили ему древний ржавый станок с тупым-претупым лезвием «Нева», после чего приказали брить густо заросший черным мхом лобок. А сами уселись напротив, сексуально забросив ногу на ногу, и принялись упоенно наблюдать за ходом процесса. С комментариями друг дружке на ушко. Бедный майор совсем духом упал — а куда денешься? Снял штаны от пижамы, трусы, горестно посмотрел на ТУДА.

— А это... хоть намылить дайте, сестры... милосердия, матерь вашу! — последние два слова шепотом.

— Нету у нас! Быстрее, быстрее давайте, через пятнадцать минут уже клистир и на стол! — а сами чуть не пищат от счастья.

Тьфу ты! Клистир еще какой-то... Тоскливо глянул на лезвие, чертыхнулся и начал царапать. Тупым лезвием. На сухую. А эти что — триумф долгожданный.

Ноги широко расставляя, кое-как приземлился в палате — только для того, чтобы плюхнуться на край койки к Владлену и горестно промямлить:

— Ну, с-сучки же!.. — и далее в двух словах. Владлен нахмурился, а потом просиял.

— Фигня. Иди давай на стол, все будет нормально. Если я правильно понял, следующий в стволе я, да? А раз так — гы-гы! — боевая тревога, ракетная атака.

И майор уполз в операционную, кряхтя. А Владлен, напевая под нос « Yellow submarine », начал что-то собирать в целлофановый пакетик. Потом выудил из тумбочки бинт и попросил второго соседа, подводника-торпедиста, забинтовать ему кисти обеих рук. Дверь открывается:

— Коваленко!

— Я, мои солнушки!

— В процедурную шагом марш! — Сияют, красавицы. Хоть бы пуговички-то застегнули, лолитки, тудыть-растудыть...

— А заче-ем? (это кокетливо так)

— Там узнаете. Марш! Ой... что это у вас с руками?

— Пустяки, девчата. Баночку с анализом раскокал... нечаянно. Вот, лапки себе порезал маленько... пройдет...

Девки переглянулись, чувствуя подвох. А время идет. Владлен встал и твердым шагом — в процедурную. Пакетик кончиком мизинца держит, что из-под бинтов торчит. Практиканточки — следом, и даже забыли спросить, что за пакетик-то.

Вошел, осмотрелся деловито. Кончиками пальцев не спеша начал разворачивать пакет. Девки-гадюки в ту же позу напротив уселись, глядят, усмехаются. Владлен на них исподлобья щурится, серьезный такой. И на свет появляется импортный станочек «Шик», пенка для бритья «Флорена» и шикарный помазок, тоже «Флорена». У девок глаза — как дырки в стволах главного калибра.

— Эх, девчата... руки же... что делать-то будем?

Короче, через полминуты — картина: лежит наш Владлен на белой медицинской тахте, а две практиканточки, «Баккара» то есть, лобочек кучерявый пенкой мылят, шипя сквозь зубки змеиные, и импортным станочком тщательно бреют это самое то место, кое сам Владлен никогда не брил — ни до, ни после. А кэп наш руки за голову сложил, наблюдает внимательно и еще советы подает, как лучше. Девки чуть не плачут от досады, но работают споро, невзирая на удалую эрекцию.

— От, спасибо, сестрички! Так здорово вышло все... Я так себя хорошо сейчас чувствую! Спасибо, родные. На операцию-то кликните? — и вышел вразвалочку, не забыв пакетик обратно сложить.

— Ы-ы-ы! — вслед ему из процедурной.

Привозят летуна в палату, уже без грыжи, а он снова чуть не плачет. Что еще такое? Оказывается, перед самой операцией клизму ставят, и не клизму даже, а настоящий старомодный клистир, когда сверху бутыль с марганцовкой или чем там, а от нее вниз трубка прозрачная с краником, и пипка на конце, и вот эту пипку прямо туда, в бомбардировочный зад воткнули и издевались по этому поводу вовсю... Кто издевался? «Кто, кто»... Баккара, кто ж еще...

— Ну-у! — Владлен нахмурился, сразу видно — закусил. Подумал малость... — Держись, соски. Ракетная атака!

Набрал полный рот марганцовки, штаны подтянул и лег на боевой курс.

— Ага! — это «Баккара», сладкая парочка. Владлен молчит, словно воды в рот набрал. Вернее, марганцовки. — Ну, ложись, мор-ряк! Мужайся. Чего молчишь, а?

Ни фига ж себе! Уже и на «ты»? Ладно, поглядим... пум! вставили... крантик открыли... та-ак...

— Ой! А чего это она не идет?

И не пойдет. Владлен — спортсмен, и пресс имеет что надо.

— Ой...

Тут Владлен тоненькой струйкой из рта марганцовку пустил — псссссссь! И страдальчески:

— Что ж вы делаете, а, негодницы малолетние?! Насквозь же продавили, ну! — но пресс не отпускает пока.

Девки — ладошки ко ртам... сейчас и у них брызнет... бледные стоят, коленки девственные трясутся. То на крантик, то на Владлена. А Владлен еще пуще напрягся, да еще маленько, да еще... и пошло ОНО обратно в бутыль... еще!., плямс! — и пипка лихо из задницы вылетела со звуком специфическим, и давай летать, поскольку сила реактивная, а марганцовка из пипки брызжет, и все на «Баккару», и вот тут они не выдержали и такие струи пустили, что аж рассказывать неудобно. Вот так — за одни сутки две ракеты — и обе в цель! Ай да Владлен! Мастер ракетного удара.

И операция успешно прошла. Вырезали и одному, и второму. Без патологий.

А за сутки до того вырезания открывается дверь, и в палату новенький заходит. Рожа холеная, брезгливая. Оказалось, тоже майор. Владлен уже приготовился его не уважать, потому что майор явно смахивал на политработника, а не уважать политработника — святое дело для боевого офицера, признак хорошего тона. Но майор оказался вовсе не политработником, а начальником строевой части ракетного полка. И тоже с грыжей.

— Ну что, пулечку распишем? — это Владлен.

— В карты не играю.

— Н-да? А козлика забьем?

— В «козла» играют только козлы и дебилы.

Ух ты, какой герой попался! Дебилы, да? Хорошо...

— А как насчет по портвейнчику?

— В госпитале установлен определенный порядок, и нарушать его нельзя. Все.

Во дает! Расстелил койку, разделся и лег. Достал книгу, напялил очки и углубился. Глянули на обложку и совсем опупели: Кафка, «Процесс». Ах так, да? Ну, свинья культурная... А он еще и шуток с девчонками не понимает — пару раз осуждающе высказался на эту тему, причем все без матов и с деепричастными оборотами. Вот же интеллигент попался! Все, хана. Ракетная атака.

Так вот про этого пошлого начальника строевой части и вспомнили сразу после операции; девочкам срочно преподнесли шампанское и конфетки в знак благодарности и примирения, и заодно указали на потенциальную жертву — на майора на этого. «Ой, девчата, если б вы слышали, что он про вас сказал!.. Он про вас такое сказал, такое сказал... ну я прям не знаю!..» Девки угрюмо насупились и пошли готовить самое ржавое лезвие «Нева».

А когда с позором «обшкребанный» майор отправился на клистир, Владлен и говорит:

— Так, мужики, все на перекур, все в гальюн. Щас цирк будет.

А в гальюне всего две кабинки, и обе оккупированы — в одной летун сидит с журналом «Советский воин», в другой — Владлен с сигареткой «Золотой пляж». Ждут. Ждет и остальной народ, полный гальюн зрителей набился. И вот он, герой кавказской легенды, летит, родной, чуть ли не разбрызгивает. «Баккара» постаралась на славу, полный жбан в беднягу влила.

Врывается в гальюн. Народ немного расступается. Майор с выпученными глазищами дергает первую кабинку. Оттуда: «Занято!» Дергает вторую — эффект аналогичный. Выпучивается еще больше, и его сильно кривит на рожу.

— Ы-ы-ы!!! — он принимает характерную взлетную позу, держась одновременно за холеное пузо и за место, где форсаж.

Кабинки хранят ледяное молчание. Как, впрочем, и зрители, хотя их уже прет вовсю.

— М-м-м!.. — майору с трудом дается непривычное доселе слово «мужики». — У меня ж!.. это!.. клиззззьма!

— Везет, приятель! — это летун из крайней кабинки, завистливо так. — А вот у нас, блин, — наоборот...

И Владлен тоже старательно кряхтит. Высокорафинированный майор беспомощно оглядывается вокруг. А что вокруг — безмятежные рожи с бычками. У него уже булькает. Ну что, ЧТО ДЕЛАТЬ?!?!?!

— Ну вон же раковина, — участливо бросает кто-то.

Нет! НЕ-ЕТ!!! В раковину, в умывальник, при зрителях — как же это? Воспитание не пускает... А куда деваться? Взвыл, еще взвыл... О, САНТА РОЗАЛИЯ!.. страдая... и полез, кряхтя... Тррррррраххх-буллллль!!! — вылетело, забрызгало белоснежный фаянс, зажурчало... ох!.. легко... сполз на кафель сконфуженно... не глядя ни на кого, попку сполоснул, напялил штаны и — бочком, бочком — на выход... народ посторонился вежливо... пли-из!

Вечером к майору в палату жена приволокла пива, портвейна и закуски. Позвонил, наверно.

— Ну, что... это... м-мужики... у меня вот тут колода новая есть... в трыньку играет кто-нить?