"Вячеслав Назаров. Дороги надежд (сборник)" - читать интересную книгу автора

выводов... Словом, темный лес без конца и без края. Все это надо пощупать,
проверить, попробовать на зуб... Терра инкогнита - земля неизведанная...
Даже мне иногда страшновато становится, честное слово. Но игра стоит свеч,
Горинг. Ради этого стоит сломать себе шею.
Дэвид совсем не собирался ломать себе шею, но последние слова Кларка
несколько успокоили его. "Погромщик", оказывается, не так уж прост. Кажется,
он все-таки крепко стоит на ногах. Надо основательно во всем разобраться. В
конце концов, запасной выход - разоблачение Кларка - всегда к его, Дэвида,
услугам. Но если Кларк прав хотя бы наполовину, Дэвид сумеет сделать на нем
свою Большую Игру.
Да, игра стоит свеч. "Пострелятивистская теория Кларка-Горинга..." Нет,
не так - "Горинга-Кларка". Так звучит значительно лучше. А какой будет
великолепный всемирный скандал! Какой щенячий вой поднимут убеленные сединой
академики всего мира! И он, Горинг, будет поучать их с трибун симпозиумов и
конгрессов...
Голос Кларка вернул его к действительности.
- Словом, располагайтесь. Но учтите - штатных экспериментаторов у нас
нет. Ребята выкручиваются сами. Вы работали в электронных лабораториях это
очень хорошо. Значит, опыт у вас есть. Вам придется, кроме всего прочего,
самому монтировать схемы, резать железо, варить, строгать, паять и так
далее. Понимаю, что каменный век, но - увы...
Напряжение прошло. И как часто бывает, Дэвиду стало вдруг беспричинно
весело.
- O'кей, шеф! Игра продолжается!
- Какая игра? - не понял Кларк.
- Большая, шеф. Большая!
И через десять минут, когда видавший виды красный горинговский "Хэппи",
лихо накренясь, вылетел на поворот, Кларк сказал дочери:
- Странный парень, этот Горинг.
- Красивый, - сказала Мэгги.
Дог зевнул.
Дэвид работал исступленно. Тот ценный реактив, которым наделила его
природа и который он привык расходовать по каплям, теперь пошел в дело
полной мерой.
Это было почище гонок в Бирмингеме. Кларк, жизнерадостный и добродушный
на отдыхе, буквально свирепел, когда дело не клеилось. Он носился по
отделам, как раненый бык, и горе было тому, кто попадался ему на глаза.
Трубным голосом он требовал "идей", обзывал сотрудников бездарями и
цифроедами, расшвыривал папки с расчетами и, перевернув все вверх дном,
уезжал на сутки, а то и больше, в Нью-Йорк, в музей Гугенхейма. Живопись его
успокаивала, и он возвращался, тихий и виноватый, снова обходил отделы и
извинялся, жалуясь на "старческий маразм". А на следующий день счетные
машины снова выли от напряжения, и срочные задания от шефа сыпались, как из
рога изобилия.
Такие дни в институте назывались "циклонами" и случались не так уж
редко. При первых признаках "циклона" срабатывала "служба оповещения", проще
говоря, первые жертвы спешили предупредить своих коллег, и сотрудники
разбегались кто куда. Пустые кабинеты приводили Кларка в еще большую ярость,
и он вымещал ее на папках с расчетами.
"Циклоны" были на руку Дэвиду. Как тень, шел он по следам бушующего