"Анаис Нин. Дневники 1931 - 1934 гг. " - читать интересную книгу автора

любил в свое время Мопассан.

По ночам лают собаки. Из садов доносится запах жимолости, если это
лето, и прелой листвы, если это зима. Слышится свисток паровозика, снующего
между городком и Парижем. Старый-старый поезд, он привозил сюда отобедать на
деревенском воздухе еще героев прустовских романов.

Моему дому две сотни лет. У него стены в ярд толщиной, у него большой
сад, широченные железные ворота для автомобилей и маленькая железная
калиточка для людей. Сад расположен позади дома, а перед домом покрытая
гравием площадка, увитый плющом бассейн, в нем сейчас полно грязи, и
бездействующий фонтан торчит посредине, словно кладбищенский памятник.
Колокольчик у ворот звенит, как гигантский коровий бубенец, и еще долго
после того, как за него дернут, он качается, и эхо отвечает ему. Звонят;
наша Эмилия, испанка, нанятая в прислуги, распахивает ворота, и автомобиль
скрежеща колесами, въезжает на гравийную площадку...

В доме двенадцать окон, глядящих в мир сквозь деревянные, в плюще,
решетки. Одно окно посажено посередине лишь для симметрии, но мне часто
снится таинственная комната, которой нет на самом деле за этими, всегда
закрытыми ставнями.

За домом огромный, дикий, неухоженный сад. Мне никогда не нравились
ухоженные сады. А в самом конце просто кусок леса с ручейком, с крохотным
мостиком, плющи, мох и папоротник.

День начинается всегда со скрежета гравия под колесами автомобиля.

Руки Эмилии распахивают ставни, и день входит ко мне.

Вслед за скрежетом колес по гравию я слышу лай нашей немецкой овчарки
Банко и утренний перезвон церковных колоколов.

Я гляжу из моего окна на большие окрашенные зеленым железные ворота, и
они кажутся мне воротами

14

тюрьмы. Конечно, это вздор - я ведь знаю, что могу уйти отсюда, когда
захочется, я знаю и то, что человеческому существу свойственно возлагать на
предмет или личность бремя стоять преградой на пути, человеческому существу
всегда мешает освободиться что-то или кто-то, хотя причина этой несвободы
лежит в нас самих

Зная это, я все-таки часто стою у окна, всматриваясь в закрытые
железные ворота, словно надеясь созерцанием преодолеть свои внутренние
преграды на пути к полной жизни, к жизни, раскрытой нараспашку.

Никаким количеством масла не справиться с ревматическим скрипом
железных ворот, они гордятся своей двухсотлетней ржавчиной.