КНИГА IV МЕССЕНИЯ

1. Для мессенцев границей с Лаконикой в той части, которая по воле императора (Августа) была отрезана от них и присоединена к Лаконике, по направлению к Герении является ныне так называемая Херийская долина (Поросячья). 2. Страну эту, прежде бывшую безлюдной, по их словам, заняли первые поселенцы следующим образом. По смерти Лелега, который царствовал в нынешней Лаконике, в то время называвшейся по его имени Лелегией, власть получил старший из его сыновей Милет, а Поликаон был младшим по возрасту и потому остался просто частным человеком, до тех пор пока не женился на Мессене, дочери Триопа, внучке Форбанта из Аргоса.

Гордясь своим отцом, который и влиянием и силой превосходил всех тогдашних эллинов, Мессена не пожелала, чтобы ее муж был частным человеком. И вот, собрав войско из Аргоса и из Лакедемона, они направились в эту страну, и всей этой земле было дано название Мессены от имени жены Поликаона. 3. Было выстроено много других городов, а также и Андания, где они построили для себя дворец. До того сражения, которое произошло у фиванцев с лакедемонянами при Левктрах, и до построения ими теперешней Мессены у подошвы горы Итомы, мне кажется, никакой другой город не носил названия Мессены. Я делаю этот вывод главным образом на основании поэм Гомера. Во-первых, перечисляя в своем «Каталоге» пришедших под Илион и называя Пилос, Арену и другие города, он не упомянул ни о какой Мессене. Во-вторых, в «Одиссее» в следующем стихе он ясно показывает, что существовало в то время племя мессенцев, а не город:

А еще яснее, когда он говорит о луке Ифита:

А под домом Ортилоха в Мессене он (очевидно) подразумевал городок Феры, и это он сам объяснил в рассказе о поездке Писистрата (сына Нестора) к Менелаю:

4. Итак, первыми в этой стране царствовали Поликаон, сын Лелега, и Мессена, жена Поликаона. При этой Мессене прибыл из Элевсина Кавкон, сын Келена, внук Флия, и принес с собою таинства Великих богинь (Деметры и Персефоны), а сам Флий, по словам афинян, был сыном Геи (Земли); с этим согласуются и слова гимна к Деметре, написанного Мусеем для Ликомидов. Много лет спустя после Кавкона Лик, сын Пандиона, совершение этих таинств обставил высшей торжественностью и еще и теперь они называют ту рощу, где он произвел очищение мистов (посвященных), рощею Лика. А что в этой стране есть роща, называемая рощей Лика, (это доказывает) стих, имеющийся у Риана Критского:

5. А что этот Лик был сыном Пандиона, это ясно из стихотворной надписи, сделанной на изображении Мефана. И Мефан тоже произвел некоторые изменения в способе празднования этих таинств. Этот Мефан был родом афинянин, знаток таинств и всяких оргиастических служении. Он же установил совершение таинств Кабиров и для фиванцев. В священном участке Ликомидов он воздвиг статую со следующей надписью, между прочим подтверждающей истину моих слов:

Эта надпись свидетельствует, во-первых, что Кавкон, являясь потомком Флия, прибыл к Мессене, а ее слова относительно Лика свидетельствуют, кроме того, еще о том, что в древности таинства совершались в Андании. И мне это кажется вполне вероятным, что Мессена установила таинства не где-либо в другом месте, но именно там, где жила она сама с Поликаоном.

1. Желая со всей тщательностью узнать, какие были потомки Поликаона от Мессены, я прочитал так называемые «Эои» и эпос о Навпакте, сверх того — те «Генеалогии», которые написали Кинефон и Асий. Но у них ничего не сказано по этому вопросу. Нашел я только в "Великих Эоях", где говорится, что Поликаон, сын Бута, сочетался с Эвехмой, дочерью Гилла, который был сыном Геракла; что же касается мужа Мессены и самой Мессены, там ничего не сказано. 2. В более поздние времена, когда уже не было никаких потомков Поликаона (этот род, как мне кажется, продолжался не больше пяти поколений), мессенцы призвали к себе царем Периера, сына Эола. При нем, как рассказывают мессенцы, прибыл Меланей, знаменитый стрелок, поэтому считавшийся сыном Аполлона. Ему Периер дал для поселения ту часть страны, которая (теперь) называется Карнасионом, тогда же она называлась Эхалией; говорят, что это название было дано городу от имени жены Меланея Эхалии. Но ведь известно, что по многим вопросам в Элладе идут постоянные споры; так и здесь: фессалийцы и эвбейцы рассказывают: первые, что Эвритион — и в наше время есть такое пустынное местечко Эвритион — в древности был городом и назывался Эхалией. Согласно со сказаниями эвбейцев, Креофил написал в своей поэме о Геракле. А Гекатей Милетский в своей истории сообщает, что Эхалия была в Склоне, части Эретрии. Вообще мне кажется, что рассказы мессенцев более правдоподобны, чем рассказы других; это касается также и сообщения о костях Эврита, о чем я буду говорить в дальнейшем изложении.

3. У Периера от Горгофоны, дочери Персея, было двое сыновей, Афарей и Левкипп; и когда Периер умер, власть над Мессенией перешла к ним. Но все же высшею властью из них пользовался Афарей. В свое царствование он построил город Арену по имени дочери Эбала, своей жены и в то же время единокровной сестры (со стороны матери), так как Горгофона (по смерти Периера) вышла замуж за Эбала. О ней я уже дважды рассказывал — и при описании Арголиды и при описании Лаконии. Так вот этот Афарей основал город Арену в Мессении и принял в свой дом своего двоюродного брата Нелея, сына Крефея, внука Эола, хотя его называли сыном Посейдона; он был изгнан из Иолка Пелием; Афарей дал ему приморскую часть своей земли, на которой кроме других городов был также и Пилос; в нем поселился Нелей и основал свое царство. 4. Прибыл в Арену и Лик, сын Пандиона, когда и он был изгнан из Афин своим братом Эгеем; он научил Афарея, его детей и жену его Арену таинствам Великих богинь. Он установил их в Андании и научил, как их совершать, так как здесь же Кавкон посвятил в эти таинства Мессену. У Афарея старшим из сыновей и более храбрым был Идас, младшим был Линкей, о котором Пиндар сказал — пусть этому верит, кто хочет, — что он обладал настолько острым зрением, что мог видеть насквозь через ствол дуба. 5. Был ли у Линкея сын, это нам неизвестно, но у Идаса была дочь Клеопатра от Марпессы, вышедшая замуж за Мелеагра. Автор же эпоса «Киприи» говорит, что женою Протесилая, который первый решился высадиться на берег, когда эллинский флот пристал к Троянской земле, — так вот женою этого Протесилая была Полидора, которую он называет дочерью Мелеагра, сына Энея. Если это правда, то все эти три женщины, начиная с Марпессы, убили сами себя, так как их мужья умерли раньше них.

1. Когда у сыновей Афарея произошла битва с Диоскурами, их двоюродными братьями, из-за быков, и Полидевк убил Линкея, а Идаса постигла смерть от удара молнии, то дом Афарея совершенно прекратился по мужской линии и власть над мессенцами перешла к Нестору, сыну Нелея, а равно и над всеми другими, над кем раньше царствовал Идас, кроме тех, которые были подданными сыновей Асклепия. 2. Местные жители говорят, что дети Асклепия ходили под Трою, считаясь мессенцами; по их словам Асклепий был сыном Арсинои, дочери Левкиппа, а не Корониды. В Мессении есть безлюдное местечко, которое они называют Триккой, и в доказательство они ссылаются на стихи Гомера, где Нестор заботливо ухаживает за пораженным стрелою Махаоном; они говорят, что он не стал бы проявлять такого расположения к нему, если бы он не был соседом и царем единоплеменного народа. Как главное подтверждение своей точки зрения на сыновей Асклепия — для меня лично это кажется наиболее важным — они приводят то, что в Герении есть могильный памятник Махаона, а в Ферах — святилище сыновей Махаона.

3. Когда война против Илиона уже закончилась и когда Нестор, по возвращении домой, уже умер, когда два поколения спустя состоялся поход Гераклидов и их возвращение в Пелопоннес, тогда потомки Нелея были изгнаны из Мессении. Об этом я уже между прочим упоминал в своем рассказе о Тисамене, а теперь прибавлю только следующее: когда доряне предоставили Темену владеть Аргосом, Кресфонт стад просить для себя мессенскую землю под тем предлогом, что он был старше Аристодема. Правда, Аристодем тогда уже умер, но против Кресфонта решительно выступил Фер, сын Автесиона; родом он был фиванец, в пятом колене потомок Полиника, сына Эдипа, а кроме того, он был опекуном детей Аристодема, являясь им дядей по матери: ведь Аристодем был женат на дочери Автесиона, по имени Аргея. Очень желая, чтобы Мессения досталась ему в удел, Кресфонт просил Темена о содействии и, склонив предварительно его на свою сторону, предоставил затем решить дело жребием. Тогда Темен, налив в чашу воды, бросил в эту чашу жребий детей Аристодема и жребий Кресфонта со следующим уговором: что первым получает право на выбор страны тот, чей жребий будет вынут первым. Оба жребия Темен сделал из глины, но для сыновей Аристодема — из высушенной на солнце, а для Кресфонта — из обожженной на огне. Поэтому жребий детей Аристодема распустился в воде и таким образом жребий выпал на долю Кресфонта, который и выбрал себе землю Мессении. Но народ древних мессенцев не был изгнан дорянами: они согласились быть под управлением Кресфонта и принуждены были уступить дорянам часть своей земли. Сделать такие уступки их побуждало недоверие к своим собственным царям, так как они были потомками Нелея из Иолка. Кресфонт был женат на Меропе, дочери Кипсела, царствовавшего тогда в Аркадии, от которой он имел нескольких детей, из которых младшим был Эпит. 4. Дворец, где собирались жить он и его дети, он выстроил в Стениклере. В древние времена прежние цари, включая и Периера, жили в Андании, а когда Афарей основал Арену, то опять-таки как сам Афарей, так и его дети жили в этом городе; при Несторе и его потомках царский двор был в Пилосе. Кресфонт же установил, чтобы царь жил в Стениклере. Так как в общем его правление было направлено в пользу простого народа, то люди, обладавшие богатством, восстали против него и убили самого Кресфонта и всех его сыновей. 5. Один только Эпит остался в живых из всего этого дома, так как он, будучи еще ребенком, воспитывался у Кипсела; когда он возмужал, аркадяне помогли ему вернуться в Мессению; в этом возвращении ему помогали остальные цари дорян, а равно и дети Аристодема и Истмий, сын Темена. Став царем, Эпит отомстил прежде всего убийцам своего отца, отомстил затем тем, кто был соучастниками этого убийства. Привлекая на свою сторону знатнейших из мессенцев обходительностью, а тех, которые были из народа — подарками, он заслужил такое уважение, что потомки его стали называться Эпитидами вместо Гераклидов.

Главк, сын Эпита, царствовавший после него, во всем старался подражать отцу как в общественных делах, так и в отношениях с отдельными людьми, благочестием же он намного его превзошел. Священный участок Зевса на вершине Итомы — его посвятили Поликаон и Мессена — до тех пор не пользовался почетом у дорян; Главк предписал и им поклоняться (этому богу); он первый принес жертвы Махаону, сыну Асклепия, в Герении; он установил для Мессены, дочери Триопа, культ, полагающийся для героев. А Истмий, сын Главка, даже выстроил святилище в Фарах в честь Горгаса и Никомаха, (сыновей Махаона). Преемником Истмия был его сын, Дотад, который к бывшим раньше мессенским пристаням прибавил еще одну в Мофоне. Сын Дотада, Сибот, установил, чтобы царствующий правитель ежегодно приносил жертву реке Памису и совершал приношения, как герою, Эвриту, сыну Меланея, в Эхалии перед совершением таинства Великих богинь, которые тогда еще проводились в Андании.

1. При Финте, сыне Сибота, мессенцы впервые послали на Делос Аполлону жертву и мужской хор. Гимн в честь бога на этот случай был для них составлен Эвмелом и считается, что это произведение единственно подлинное из всех, приписываемых Эвмелу. В царствование Финта впервые произошла распря с лакедемонянами; о причинах ее нет единогласия; рассказывают же, что она произошла следующим образом. 2. На границах Мессении есть святилище Артемиды, именуемой Лимнатидой (Владычицей озер); из дорян одни только мессенцы и лакедемоняне совместно владели этим святилищем. Лакедемоняне рассказывают, что над их девушками, явившимися на праздник, мессенцы совершили насилие, а их царя Телекла, происходящего (по восходящей линии) от Архелая, Агесилая, Дорисса, Лабота, Эхестрата, Агиса и пытавшегося им помешать, убили. Более того, изнасилованные девушки из-за стыда, как говорят, наложили на себя руки. Мессенцы же рассказывают, что Телекл, побуждаемый плодородием Мессенской страны, составил заговор против первых лиц из правительства Мессении, (собираясь убить их), когда они войдут в храм; для совершения заговора он выбрал из молодых спартанцев тех, у кого еще не было бороды, дал им девичью одежду и всякое другое украшение как будто девушкам, дал и кинжалы, чтобы напасть на мессенцев, которые ничего подобного не ожидали. Но мессенцы, защищаясь, убили этих безбородых юношей и самого Телекла; так как этот замысел был задуман их царем не без ведома всего государства, то лакедемоняне, сознавая, что они намеревались совершить несправедливость, даже не потребовали удовлетворения за убийство Телекла. Вот что говорят и те и другие, а верить может каждый, чему он хочет, смотря по своим симпатиям.

3. В следующем поколении, когда в Лакедемоне царствовал Алкамен, сын Телекла, а из другого дома Феопомп, по восходящей линии сын Никандра, потомок Харилла, Полидекта, Эвнома, Пританида, Эврипонта, а у мессенцев царствовали Антиох и Андрокл, сыновья Финта, взаимная ненависть лакедемонян и мессенцев достигла высшей точки. Начали войну лакедемоняне: при их враждебном настроении и решении воевать во что бы то ни стало представившийся им для этого повод они сочли не только вполне достаточным, но и очень благовидным, хотя при более миролюбивых настроениях вопрос мог бы разрешиться судебным разбирательством. Обстоятельства дела были следующие.

4. В Мессении был Полихар, человек во всех отношениях видный: он одержал победу на Олимпийских играх; элейцы проводили 4-ю олимпиаду, и состязание было только в беге; вот тогда-то Полихар и победил. У этого человека было стадо коров, но не было достаточного выгона для них — он не приобрел себе земли в собственность, — и поэтому он дал свое стадо спартанцу Эвефну, который должен был пасти их на своей земле с правом использовать для себя часть прибыли от этого стада коров. Но оказалось, что Эвефн был таким человеком, который неправедную корысть ставил выше совести и чести и при всем том был ловкий пройдоха. И вот он, тогда продав стадо Полихара приехавшим в Лаконию купцам, сам отправился к Полихару с известием и, придя к нему, сказал, будто бы на страну напали разбойники и, одолев его, угнали в качестве добычи коров и пастухов. В тот момент, когда он его так обманывал, явился один из пастухов, которому удалось убежать от купцов, и, застав здесь у своего господина этого Эвефна, уличил его во лжи перед Полихаром. Уличенный, и не имея возможности отрицать, Эвефн усиленно стал просить прощения и у самого Полихара и у сына Полихара: ведь, по его словам, при наличии в человеческой природе многих других страстей, заставляющих нас совершать преступления, жажда наживы является главнейшей. Он объявил ему на словах о той цене, которую он взял за коров, и просил сына Полихара пойти с ним, чтобы принести деньги (отцу). Когда они, уйдя, оказались в Лаконике, Эвефн решился на дело еще более безбожное, чем прежнее: он убил сына Полихара. Когда Полихар узнал, что ему пришлось испытать это новое злодеяние, он отправился в Лакедемон к царям и к эфорам, настойчиво и усиленно жалуясь на (убийство) своего сына, перечисляя, сколько он испытал неприятностей из-за Эвефна, которого он сделал своим другом и которому верил больше всех других лакедемонян. Когда же, несмотря на его неоднократные хождения к властям, Полихар не получил никакого удовлетворения, он обезумел и под влиянием гнева, уже не щадя даже самого себя, стал убивать всякого лакедемонянина, который только ему попадался в руки. Тогда лакедемоняне под предлогом того, что Полихар не был им выдан, равно указывая и на убийство Телекла, а также ввиду возбужденных у них еще прежде подозрений из-за хитрых проделок Кресфонта с жребием, объявили войну.

1. Но что касается Телекла, то мессенцы выставляют свои возражения, как я говорил раньше, и указывают, что Эпит, сын Кресфонта, был восстановлен в Мессении сыновьями Аристодема, чего они никогда бы не сделали, если бы относились враждебно к Кресфонту. Они заявляют, что не выдали лакедемонянам Полихара потому, что и они не выдали им Эвефна, но что они предлагали разрешить вопрос судом или у аргивян, которые были родственны им обоим, на собрании амфиктионов, или поручить это дело в Афинах суду, называемому Ареопагом, потому что считалось, что это судилище с древнейших времен разбирает вопросы об убийстве. Они утверждают, что лакедемоняне начали войну не из-за этого, но замыслили зло против их страны из-за жадности, как они поступали и в других случаях: они ставили им на вид их поступки с аркадянами, их отношение к аргивянам; их страсть к захватам была ненасытна и то и дело они отбирали земли у тех и других. Они упрекали лакедемонян и за то, что они первые из эллинов заключили дружбу с варваром Крезом, который посылал им подарки, даже после того, когда он поработил живших в Азии эллинов и даже тех дорян, которые поселились на Карийском материке. Они также указывают, что когда главари фокейцев разграбили святилище в Дельфах, то и спартанские цари, каждый персонально, и многие влиятельные лица в Спарте, вся коллегия эфоров в полном составе, равно и герусия приняли участие в разделе сокровищ бога. В особенности же, в доказательство того, что лакедемоняне ни перед чем не останавливались ради выгоды, они упрекают их за их позорный союз с Аполлодором, тираном Кассандрии. Почему мессенцы с такой горечью упрекают их за это, об этом я не считаю уместным входить в подробности в данном рассказе. Жители Кассандрии испытали ничуть не меньшие страдания, чем мессенцы, хотя они при тирании Аполлодора не проявили такого величия духа, как мессенцы, и того упорного сопротивления, с которым они сражались с лакедемонянами. Такие-то причины начала этой войны выставляют обе стороны.

2. Итак, лакедемонское посольство прибыло в Мессению и требовало выдачи Полихара. Мессенские цари ответили послам, что, посоветовавшись с народом, они сообщат в Спарту принятое решение. Когда послы ушли, они созвали на собрание граждан. Мнения резко разошлись. Мнение Андрокла было выдать Полихара, как совершившего поступки безбожные и исключительно ужасные. Антиох во всем ему возражал; но самым ужасным, говорил он, будет то, если Полихару придется страдать на глазах Эвефна, и при этом он перечислял все те пытки, которым ему придется подвергнуться. В конце концов сторонники Андрокла и Антиоха так разгорячились и так далеко зашли, что взялись за оружие. Битва продолжалась недолго: сторонники Антиоха, по численности намного превосходя своих противников, убили Андрокла и наиболее авторитетных из лиц, окружавших его. Антиох, оставшись один царем, послал в Спарту ответ, что он предлагает передать дело тем судебным трибуналам, о которых я уже говорил. Говорят, лакедемоняне не удостоили никакого ответа тех, кто доставил им это письмо. 3. Несколько месяцев спустя умер Антиох, и Эвфай, сын Антиоха, принял власть. Лакедемоняне не послали вестника, чтобы объявить мессенцам войну, не объявили они также о прекращении между ними дружбы, но, приготовившись к войне, тайно и насколько возможно незаметно, в недоступных местах, они вперед дали клятву, что ни длительность войны — если бы ее считать даже не очень короткой, — ни те бедствия — если бы они были для воюющих очень значительными, — не заставят их отказаться от предприятия прежде, чем они не овладеют Мессенией силой оружия. Принеся предварительно такую клятву, они ночью напали на Амфею, назначив начальником своего войска Алкамена, сына Телекла. Амфея был небольшой городок в Мессении у границ Лаконии, хотя по величине незначительный, но расположенный на высоком холме и обильно снабженный ключевою водой; и в других отношениях Амфея казалась им подходящей базой для ведения всей этой войны. Так как ворота были открыты и никакой стражи не было, то спартанцы легко захватили этот городок и из мессенцев, попавших им в руки, одних убили еще в постелях, других же — заметивших уже, что случилось, они убили в храмах богов, куда они бежали к алтарям в качестве молящих о защите; лишь немногие успели бежать из города. Таков был первый поход лакедемонян против мессенцев, во втором году девятой олимпиады, в которую победу в беге одержал мессенец Ксенодок. В Афинах в это время не было еще избираемых каждый год по жребию архонтов; вначале народ отнял у потомков Меланфа, так называемых Медонтидов, большую часть их власти и вместо царей сделал их ответственными перед народом магистратами, а впоследствии установил вообще десятилетний срок их власти. И вот тогда, во время захвата Амфеи, Эсимид, сын Эсхила, был правителем в Афинах пятый год.

1. Прежде чем описать эту войну и все то, что божество предназначило той и другой воюющей стороне потерпеть или совершить, я хочу точно установить время жизни одного выдающегося мессенского героя. Эту войну, начатую лакедемонянами и их союзниками против мессенцев и тех, кто им помогал, названную не по имени нападающей стороны, как, например, война Мидийская или Пелопоннесская, но по имени потерпевших поражение, подобно тому как война против Илиона не получила названия Эллинской, а известна нам под именем Троянской, так вот эту войну против мессенцев описали в стихах Риан из Бены и Мирон из Приены; сочинение Мирона написано прозой. Но ни тот, ни другой не описали всего хода событий последовательно, от начала войны до ее конца, но только отдельные части по своему усмотрению; последний изложил взятие Амфеи и все последующие события, включая смерть Аристодема, но не далее; Риан же даже не касается начала этой первой войны, но зато он описал события позднейшего времени, когда мессенцы восстали против лакедемонян; и здесь он передал не все, а только то, что случилось после битвы у так называемого Большого рва. 2. Тот мессенский герой, ради которого я и завел речь о Риане и Мироне, был Аристомен, первая и величайшая слава народа. О нем автор из Приены в своей работе говорит лишь мимоходом и неточно, в поэме же Риана Аристомен прославлен не меньше, чем Ахилл в «Илиаде» Гомера. Так как оба автора говорят о нем столь различно, то мне не осталось ничего другого, как придерживаться одного какого-нибудь рассказа, а не объединять оба. Мне кажется, что Риан говорит более правильно о времени жизни Аристомена. Что же касается Мирона, то и в других его работах можно заметить, что он не очень обращает внимание, соответствуют ли истине его рассказы и убедительно ли то, что он хочет передать; в той же степени эти свойства сказались и в его истории Мессении. У него написано, будто Аристомен убил Феопомпа, лаконского царя, незадолго до смерти Аристодема, тогда как мы знаем, что Феопомп умер только по окончании войны, следовательно не мог умереть раньше окончательного сражения или какого-либо другого. Что именно Феопомп положил конец этой войне, свидетелем этого для меня являются элегии Тиртея, который говорит:

Таким образом, по моему мнению, Аристомен был современником Второй Мессенской войны. Все то, что касается его, я изложу тогда, когда до этого дойдет мой рассказ.

Когда мессенцы услыхали о событиях в Амфее от спасшихся при взятии города, они стали стекаться из своих городов в Стениклер. Когда народ собрался на собрание, то и другие высшие магистраты и, наконец, сам царь советовали не падать духом после взятия Амфеи, как будто этим решен весь исход войны, и не бояться военной силы лакедемонян, как будто она много выше их собственной. Правда, говорил он, лакедемоняне в военных занятиях упражнялись дольше, чем они, но тем более необходимо для них быть храбрыми мужами, а покровительство богов будет скорее на стороне тех, кто защищает родную землю, чем с теми, кто начинает с несправедливости.

1. После этой речи Эвфай распустил собрание. Затем уже он стал держать всех мессенцев под оружием, побуждая не знающих военного дела учиться ему, а тех, кто знал его, еще с большим, чем прежде, старанием им заниматься. Лакедемоняне делали набеги на Мессению, но страны не опустошали, так как считали уже ее своей собственностью, не рубили деревьев и не разрушали зданий, но если им попадалась добыча, они ее угоняли и отбирали хлеб и другие (сельскохозяйственные) плоды. Делая же нападения на города, они не могли взять ни одного, так как они были укреплены стенами и старательно охранялись; напротив, ничего не сделав и сами получив немало ран, они должны были отступать и под конец уже и не пытались нападать на города. Со своей стороны, мессенцы опустошали прибрежные местности Лаконии и те поля, которые были возле Тайгета. 2. На четвертый год после взятия Амфеи Эвфай, стараясь воспользоваться настроением мессенцев, гнев которых против лакедемонян достиг высшей силы, и считая военную подготовку у своих вполне достаточной, объявил поход и приказал следовать за войском также и рабам с кольями и всем необходимым для постройки укрепления. Лакедемоняне, узнав от находящегося в Амфее гарнизона, что мессенцы выступают в поход, сами двинулись походом.

В Мессении была местность, во всех отношениях вполне удобная для сражения, но впереди нее проходил глубокий овраг; здесь и расположил мессенцев Эвфай, назначив главнокомандующим Клеонниса; над конницей же и над легковооруженными, которых вместе взятых было меньше 500, над ними начальниками были Пифарат и Антандр. Когда сошлись оба войска, тяжеловооруженные готовы были броситься друг на друга, пылая жестокой и неукротимой ненавистью, но разделявший их овраг не позволял им вступить в рукопашный бой; конница же и легковооруженные схватились друг с другом, переходя через овраг; так как ни те, ни другие не отличались друг перед другом ни числом, ни опытностью, то сражение для них оказалось не дающим перевеса никому. Пока эти войска стояли друг против друга, Эвфай приказал рабам в это время укрепить кольями сначала заднюю часть лагеря и оба фланга. Когда же наступила ночь и сражение прекратилось, тогда они укрепили и переднюю часть лагеря по оврагу, так что с наступлением дня лакедемоняне были поражены предусмотрительностью Эвфая. Так как для них было невозможно сражаться с мессенцами, пока они не выйдут из своего укрепления, то они отказались от осады, будучи совершенно не подготовленными ко всему этому.

3. Тогда они вернулись домой; на следующий год, так как старики бранили их, бросая им в лицо обвинение в трусости и вместе с тем в несоблюдении клятвы, они вторично пошли открыто походом на Мессению. Ими командовали оба царя, Феопомп, сын Никандра, и Полидор, сын Алкамена; самого Алкамена уже не было в живых. Двинулись против них и мессенцы, и когда спартанцы пытались завязать сражение, мессенцы в свою очередь стали наступать на них. Лакедемонянами командовал на левом крыле Полидор, на правом — Феопомп, в центре стоял Эврилеонт, в данное время считавшийся лакедемонянином, но по своему происхождению он был родом от Кадма из Фив, потомок в пятом колене Эгея, сына Эолика, внука Фера, правнука Автесиона. У мессенцев правому крылу лакедемонян противостояли Антандр и Эвфай, второе крыло против Полидора занимал Пифарат, а в центре — Клеоннис. 4. Когда войска собирались вступить в бой, то цари, проходя по рядам, воодушевляли своих. Феопомп обратился к лакедемонянам с короткою речью, как это было в обычае у спартанцев, напоминая о клятве; которая была; дана по поводу войны с мессенцами, и о том, как польщено будет их честолюбие, если они превзойдут своих отцов, которые поработили периэков, они совершат еще более славный подвиг и приобретут еще более прекрасную страну. Эвфай сказал более длинную речь, чем спартанский царь, но и он должен был ограничить свою речь, так как враги наступали. Он указывал им, что сейчас борьба у них будет не только за землю и имущество, но, говорил он, они должны ясно видеть, что ожидает побежденных: жены и дети будут уведены и испытают долю рабов, для взрослых самым легким будет смерть, если она произойдет без истязаний; ограблены будут их храмы и дома их отцов сожжены; что его слова — не пустое предположение, явным доказательством всего этого являются страдания захваченных в плен в Амфее. Вместо столь великих несчастий для иного выгодой является славная смерть, но так как, продолжал он, мы еще не побеждены и стоим здесь, не проявляя страха перед врагами, то при равных условиях нам легче превзойти своих противников решительностью действий теперь, чем потом, потеряв смелость и уверенность, поправлять постигшую нас неудачу. Вот что сказал Эвфай.

1. Когда и с той и с другой стороны предводители дали знак к началу боя, мессенцы бегом бросились на лакедемонян; они вели себя смело, как люди, которые под влиянием гнева готовы умереть. Каждый из них стремился первым начать битву; и лакедемоняне тоже выступили против них столь же решительно, но они были озабочены тем, как бы не расстроить своих рядов. Когда они были близко друг от друга, враги стали потрясать оружием, посылая друг другу угрозы и грозно глядя друг на друга, затем начали осыпать друг друга бранью: спартанцы называли мессенцев своими рабами, людьми ничуть не более свободными, чем илоты, а мессенцы называли спартанцев за их подлые поступки безбожниками, так как они из-за алчности пошли на людей, родственных им по племени, а также преступниками против богов, которые являются отеческими для дорян, в особенности против Геракла. И вот, обмениваясь бранными словами, они вместе с тем стали понемногу приступать и к делу, наступая друг на друга как сплошными рядами, особенно лакедемоняне, так и сражаясь один на один. Искусством в военных делах и навыком лакедемоняне намного превосходили мессенцев, а равно как и численностью: ведь с ними были периэки, уже покоренные и шедшие вместе с лакедемонянами, были и асинейцы и дриопы, которые поколением раньше были изгнаны аргивянами с своей земли и обратились в Лакедемон, прося о защите; теперь они по необходимости должны были идти в поход вместе с ними; против легковооруженных мессенцев были двинуты наемные отряды критских стрелков. Эти преимущества лакедемонян со стороны мессенцев уравновешивались их отчаянием и равнодушием к смерти; все страдания, которые они испытывали, они с гордостью считали скорее неизбежными для людей, любящих свою родину, чем ужасными, то же, что они совершали, они переоценивали, преувеличивая силу своего удара и тяжесть его действия на лакедемонян. Некоторые из них, выбегая вперед из рядов, показывали блестящие примеры смелости, другие, смертельно раненые и находясь почти при последнем издыхании, сохраняли несломленной свою смелость и отвагу. Раздавались взаимные поощрения. Живые и еще не раненные побуждали раненых, прежде чем они покорно подчинятся неизбежной участи (смерти), совершить в свою очередь все, что они могут, и тогда только с удовольствием принять назначенное судьбою, раненые же, когда замечали, что силы и жизнь их уже покидают, заклинали нераненых быть не хуже их и не допустить, чтобы для родины бесполезной оказалась их смерть. Лакедемоняне вначале не прибегали к взаимным поощрениям и просьбам и не выказывали готовности проявлять одинаковую с мессенцами безумную храбрость; будучи с детства приучены к военному делу, они пользовались более глубоким военным строем и надеялись, что в борьбе с ними мессенцы не смогут устоять столь же продолжительное время, как они, и не вынесут усталости от оружия или ран. 2. Таковы были особенности тактики каждого войска и различный образ мыслей сражавшихся с той и с другой стороны; общим и у тех и у других было то, что убиваемые не прибегали ни к мольбам, ни к обещанию денежного выкупа, может быть потому, что у них не было никакой надежды убедить в этом своих врагов вследствие взаимной ненависти, а главным образом потому, что они гнушались этими приемами, чтобы не обесславить свои прежние подвиги. С другой стороны, и убивающие воздерживались от хвастовства и поношений, так как ни те, ни другие не имели твердой уверенности, останутся ли они победителями. Совершенно неожиданно умирали те, которые хотели снять с только что ими убитых военную добычу; или оставив какую-либо часть тела незащищенной, они получали удар копьем или мечом, не приняв мер предосторожности, занятые в данный момент другим делом, или погибали от руки тех, с которых они снимали военную добычу, но которые еще дышали. 3. И цари в битве проявили замечательную храбрость. Феопомп с бешеной отвагой стремился убить самого Эвфая. Видя наступление Феопомпа, Эвфай сказал Антандру, что в действиях Феопомпа нет никакой разницы с тем поступком, на который решился предок его Полиник; ведь Полиник, приведя против своего отечества войско из Аргоса, собственноручно убил своего брата и был им убит; так и Феопомп желает навлечь на род Гераклидов то же проклятие за совершенное преступление, какое постигло потомков Лая и Эдипа; он, по крайней мере, постарается, чтобы нерадостным был для него день этой битвы. Сказав это, Эвфай выступил против него. Тут вся битва, несмотря на усталость сражавшихся, вновь возгорелась с полною силой. Новым пылом и силой исполнились их тела, увеличилось с обеих сторон презрение к смерти, так что можно было подумать, что тогда только впервые начался бой. Наконец отряд, окружавший Эвфая, — а он, составляя свиту царя, весь состоял из отборных мессенцев — всей силой своей отчаянной храбрости, почти граничившей с безумием, благодаря редкой доблести, одолел своих противников, оттеснил самого Феопомпа, а стоявших против них лакедемонян обратил в бегство. Но другое крыло мессенцев попало в тяжелое положение; их предводитель Пифарат был убит и, потеряв начальника, они стали сражаться, не так тщательно сохраняя ряды и в большем беспорядке, однако, и они не проявляли слабости духа. Но ни Полидор не стал преследовать отступавших мессенцев, ни окружающие Эвфая — лакедемонян. Эвфай и окружавшие его предпочли поддержать своих разбитых сотоварищей; однако им не пришлось вступить в бой с Полидором и его войском: было уже темно и лакедемонян удерживало от дальнейшего преследования отступающих не только исключительно одно незнакомство с местностью; у них искони было в обычае преследовать сравнительно медленно; по их мнению, было более предусмотрительно сохранять порядок строя, чем избивать отступающих. В центре же, где лакедемонянами командовал Эврилеонт, а мессенцами Клеоннис, сражение шло с равным успехом с обеих сторон, но наступившая ночь заставила разойтись и их.

4. В этом сражении с обеих сторон — или исключительно или преимущественно — сражалась только тяжеловооруженная пехота. Всадников было немного и они не совершили ничего, достойного упоминания: пелопоннесцы были тогда плохими наездниками. Легковооруженные мессенцы, а со стороны лакедемонян критские стрелки, совсем даже не вступали в бой: по древнему еще обычаю и те и другие были поставлены в тылу своей пехоты. На следующий день ни те, ни другие не решались начать сражения или первыми поставить трофей победы; к концу дня они взаимно послали глашатаев для переговоров относительно выдачи тел убитых и, взаимно договорившись, они тут же принялись за погребение.

1. После этой битвы положение мессенцев стало делаться все хуже и хуже: они были истощены денежными расходами, которые им приходилось производить для содержания гарнизонов и для охраны городов, да и рабы стали перебегать к лакедемонянам. Кроме того, на них обрушилась болезнь. Она навела такой же страх, как будто это была чума, однако она поразила не все население. Обсудив данное положение, они решили покинуть поселки, расположенные внутри страны, и поселиться на вершине горы, на Итоме. Кстати, там был уже небольшой городок, о котором они говорили, что и Гомер упоминает о нем в своем "Каталоге".

В этот-то городок они стали переселяться, расширив старый круг укреплений так, чтобы всем было достаточно места. Это место и помимо того является укрепленным; ведь Итома по величине не уступает ни одной из гор, которые находятся за Истмом в Пелопоннесе, и с этой стороны она совершенно недоступна. 2. Они решили также отправить в Дельфы феора (священного посла). Поэтому они посылают Тисиса, сына Алкида; это был человек, по высокому положению своему не уступающий никому и, кроме того, он считался наиболее сведущим в толковании вещаний бога. Когда этот Тисис возвращался из Дельф, его подстерегли лакедемоняне из гарнизона в Амфее. Они напали на него, и так как он не хотел сдаться в плен и пытался защищаться и сопротивляться им, они стали наносить ему раны, пока не раздался таинственный голос: "Оставь в покое несущего божие слово". Как только Тисис спасся, он тотчас же явился на Итому и сообщил царю божье вещание; вскоре после этого он умер от полученных ран. Что же касается мессенцев, то Эвфай, собрав их, открыл им бога ответ:

3. Согласно этому божьему указанию, тотчас все девушки, которые были из рода Эпитидов, были призваны вынуть жребий. Этот жребий достался дочери Ликиска, но Эпебол, истолкователь божьих вещаний, отвел ее, заявивши, что ее нельзя приносить в жертву: ведь она не дочь Ликиска, а ребенок, которого его жена, с которой он тогда жил, будучи бесплодной, принесла ему, взяв со стороны. В то время как он раскрывал историю этой девушки, Ликиск, захватив с собой девушку, перебежал в Спарту. 4. Когда мессенцы, заметив бегство Ликиска, пали духом, тогда Аристодем, принадлежавший к тому же роду Эпитидов, человек, более славный в других отношениях, чем Ликиск, особенно же в военном деле, добровольно предложил свою дочь в жертву. Но человеческие планы, а тем более решения, Рок обрекает на неизвестность, скрывая их, как тина реки скрывает камешек. Так и тогда на пути Аристодема, сделавшего попытку спасти Мессению, встретилось вот какое препятствие. 5. Один из мессенцев — его имени не называют — был влюблен в дочь Аристодема и уже собирался тогда взять ее себе в жены. Вначале он вступил в спор с Аристодемом, утверждая, что он, обручивший с ним свою дочь, не является уже больше ее владыкой, а что он, обрученный, имеет больше прав ею распоряжаться, чем он. Но затем, увидав, что это не помогает положению, он обращается к другому способу: он бесстыдно заявляет, что он имел сношение с девушкой и что она беременна от него. В конце концов он довел Аристодема до такого состояния, что он, как безумный, в гневе убил свою дочь; затем он вскрыл ее чрево и оказалось ясным для него, что она не имела плода. Присутствовавший тут Эпебол потребовал, чтобы явился кто-нибудь другой, который согласился бы пожертвовать своей дочерью; для них ведь нет никакой выгоды от того, что дочь Аристодема убита; она убита отцом, а не принесена в жертву тем богам, для которых Пифия приказала это сделать. Когда прорицатель это сказал, вся толпа мессенцев устремилась на жениха девушки с тем, чтобы убить его за то, что он наложил на Аристодема ненужное пятно преступления и скверны, а для них сделал сомнительной надежду на спасение. Но этот человек был особенно дорог Эвфаю. И вот Эвфай убеждает мессенцев, что, раз девушка умерла, этим исполнено божье слово и что то, что совершил Аристодем, для них совершенно достаточно. На эти слова все бывшие из рода Эпитидов заявили, что он говорит верно: каждый из них старался избавиться от страха за своих дочерей. И вот они, послушавшись убеждений царя, закрывают собрание и обращаются после этого к жертвоприношениям и празднеству.

1. Услышав о данном мессенцам божьем вещании, лакедемоняне упали духом; не только народ, но и цари боялись возобновлять военные действия. Но пять лет спустя, после бегства Ликиска в Спарту, так как жертвы давали им благоприятные знамения, лакедемоняне выступили против Итомы. С ними уже не было критских стрелков, но и союзники мессенцев запоздали своим прибытием. Спартанцы уже вызвали к себе недоверие со стороны остальных народов Пелопоннеса, особенно у аргивян и у аркадян. Аргивяне собирались тайно от лакедемонян прийти на помощь мессенцам в качестве добровольцев, но это было их частное решение — общегосударственного решения на этот счет не было. У аркадян же поход готовился открыто, но и они не прибыли вовремя. Но мессенцы, полагаясь на вещание бога, смело решились подвергнуться опасности битвы один на один, даже без союзников. 2. В общем, и тут в ходе битвы не было никакой разницы сравнительно с прежними сражениями; опять день окончился для сражающихся раньше, чем была решена битва. Не сохранилось в памяти, чтобы какое-нибудь крыло одолело другое или какой-либо отряд победил другой, однако, говорят, они не оставались и неподвижными в своих боевых рядах, как они были выстроены с самого начала, но с обеих сторон сходились на середине (между войсками) лучшие бойцы и там с неимоверным пылом и жаром сражались друг с другом. Так, Эвфай проявил смелости больше, чем это следовало для царя, и, с безрассудной отвагой бросившись на окружающих Феопомпа, получил много смертельных ран и упал, теряя сознание. Когда он еще дышал, лакедемоняне, бросившись, во что бы то ни стало старались унести его к себе. Но и у мессенцев их исконная любовь к Эвфаю и стыд предстоящего позора возбудили новые силы: им казалось более славным сражаться за своего царя, пожертвовать жизнью и кровью, чем, покинув его, спастись. 3. Гибель Эвфая тогда продлила битву и зажгла еще сильнее у обеих сторон их решимость. Эвфай прожил еще некоторое время и успел узнать, что в этом деле мессенцы оказались не слабее лакедемонян; через несколько дней он умер, процарствовав над мессенцами тридцать лет и провоевав с лакедемонянами все время своего царствования. 4. Так как у Эвфая не было детей, то он предоставил народу выбирать наследника своей власти. Против (притязаний) Аристодема претендентами выступили Клеоннис и Дамис, которые помимо всего прочего считались особенно отличившимися на войне. Что же касается Антандра, то враги убили его в битве, когда он сражался, защищая Эвфая. Также и мнение толкователей божественной воли, Эпебола и Офионея, было единодушно против предоставления высокой чести, какой пользовались Эпит и его потомки, человеку оскверненному, на котором лежит пятно проклятия за убийство дочери. Тем не менее был избран и объявлен царем Аристодем. Этот Офионей, мессенский прорицатель, слепой от рождения, обладал вот каким даром пророчества: точно узнав все обстоятельства жизни, на основании этого он предсказывал будущее каждому — как частному человеку, так и государству. Таким способом, как я сказал, давал он свои предсказания. Став царем, Аристодем неизменно старался делать народу приятное во всем, что было разумно; он оказывал почет знатным, особенно Клеоннису и Дамису. Он ухаживал и за союзниками, посылая дары влиятельным лицам из аркадян, равно и в Аргос и Сикион. Во время царствования Аристодема война приняла форму разбойнических нападений небольшими отрядами и взаимных набегов во время уборки полей. Со стороны аркадян некоторые принимали участие наряду с мессенцами в нападениях на Лаконскую область. Аргивяне же не считали нужным заранее показывать свою вражду к лакедемонянам, но если бы началась война, они готовы были принять в ней участие.

1. На пятом году царствования Аристодема обе стороны, истощенные длительностью войны и расходами, пришли к мысли окончить дело решительной битвой, заранее оповестив о ней. Поэтому к обоим явились и их союзники, к лакедемонянам — коринфяне — единственные из пелопоннесцев, к мессенцам — аркадяне всем войском, а от аргивян и сикионян — отборные отряды. Лакедемоняне в центре поставили коринфян, илотов и тех из периэков, которые участвовали с ними в походе, а на флангах стали сами под начальством царей, такой глубокой и плотной фалангой, как никогда раньше. У Аристодема и тех, кто был с ним, военный строй был следующий. Тех из аркадян и мессенцев, которые телом были крепки и духом смелы, но не имели хорошего оружия, он снабдил самым лучшим оружием (какое только мог) достать, и так как этого настоятельно требовали обстоятельства, он поставил и их вместе с аргивянами и сикионянами; фалангу же он вытянул возможно шире, чтобы не быть обойденным врагами; он предусмотрительно позаботился, чтобы их боевой строй в тылу опирался на гору Итому. Начальником их он поставил Клеонниса; сам же он вместе с Дамисом неизменно оставался при легковооруженных; в их числе находилось немного пращников и стрелков; главную же массу их отряда составляли те, которые по своей физической природе были способны к быстрым набегам и отступлению и вооружение которых было легким: панцирь и щит из них имел не всякий, а те, у кого их не было, накидывали на себя козьи или овечьи шкуры или же шкуры диких животных, особенно горные аркадяне, которые были одеты в волчьи и медвежьи шкуры. Каждый из них имел при себе много дротиков, а некоторые несли и длинные пики. 2. Все они сидели в засаде на горе Итоме, там, где они, как предполагалось, менее всего будут заметны. Тяжеловооруженные из мессенцев и союзников выдержали первый натиск лакедемонян, а после этого они в дальнейшем, в течение всей остальной битвы, продолжали и чувствовать и проявлять смелость. Численностью они уступали неприятелям, но это были лучшие отряды, а сражались они против обыкновенного войска, которое не являлось в равной степени с ними отборным, вследствие чего, благодаря своей храбрости и опытности, они тем более могли долгое время оказывать им сопротивление. Но вот тут легковооруженные воины мессенцев, как только и им был дан знак, бегом бросились на лакедемонян и, обойдя их фалангу, стали поражать их копьями с фланга, а у кого доставало смелости, те подбегали ближе и поражали их в рукопашном бою. Лакедемоняне, увидав, что им грозит одновременно вторая опасность и при этом явившаяся столь неожиданно, однако, не пришли в смущение и, повернувшись против легковооруженных, пытались их отражать, но так как они были легко вооружены, им не трудно было убегать. Это привело лакедемонян в замешательство, а замешательство вызвало их гнев: ничто не заставляет так человеческую природу терять самообладание, как новое и в их глазах незаслуженно обидное обстоятельство. Так было и в этом случае: спартанцы, получившие раны, а также и те, которые после гибели своих товарищей теперь оказались первыми под ударами легковооруженных, стали сами выбегать вперед, всякий раз как они видели, что на них устремляются легковооруженные, и когда те отступали, они под влиянием гнева преследовали их дальше чем следовало. А легковооруженные мессенцы придерживались принятой ими с самого начала тактики: они били и поражали дротиками противников, когда они стояли на месте; когда же они начинали их преследовать, они успевали от них легко убежать, а когда спартанцы, пытаясь возвратиться назад, поворачивались к ним спиной, они вновь на них нападали. Это они делали то тут, то там, в разных местах неприятельского строя. Гоплиты же мессенцев и союзников с тем большей смелостью стали нападать на стоящих против них врагов. 3. В конце концов изнуренные и длительностью сражения, и ранами, кроме того приведенные в замешательство необычным для них способом сражения с легковооруженными, лакедемоняне расстроили свои ряды. Когда они обратились в бегство, то легковооруженные причинили им еще больше неприятностей. Числа погибших в этом сражении лакедемонян я не был в состоянии установить, но я и сам думаю, что их было много. Для большинства возвращение домой было спокойное, но для коринфян оно являлось делом трудным: независимо от того, попытались ли бы они спастись через владения аргивян или через Сикионскую область, им все равно пришлось бы идти через вражескую землю.

1. Понесенное поражение причинило лакедемонянам немало горя, так как в сражении было убито много очень видных людей. Им пришлось подумывать о том, что нет уж надежды счастливо окончить эту войну. Поэтому, впав в уныние, они посылают своих феоров (священное посольство) в Дельфы. По их прибытии, Пифия им изрекла следующее:

Это заставило мысли царей и эфоров, как корабль в море, блуждать в разные стороны; но как они ни старались придумать какую-нибудь хитрость, ничего они не могли изобрести. И вот, подражая хитростям Одиссея под Илионом, они посылают в Итому сто человек разузнать, какие у них там планы. Послали они их как перебежчиков, а для видимости был вынесен против них приговор об изгнании. Как только они прибыли, Аристодем тотчас же отправил их назад, сказав, что новым является только криводушие лакедемонян, их же хитрости — стары. 2. Потерпев неудачу в этом предприятии, лакедемоняне вторично пытаются разрушить союз мессенцев с их соседями. Их послы прежде всего пришли к аркадянам, но после того как аркадяне ответили им резким отказом, они уже воздержались идти в Аргос. 3. Узнав об этих происках лакедемонян, Аристодем со своей стороны посылает вопросить бога; и Пифия им изрекла:

Тогда Аристодем и прорицатели были не в состоянии понять и истолковать это вещание, но прошло немного лет и бог раскрыл его, и ему суждено было исполниться полностью.

4. Другое же событие, случившееся тогда у мессенян, было следующее. У Ликиска, переселившегося в Спарту, умерла та самая дочь, вместе с которой он бежал в Спарту. Так как он часто ходил на могилу своей дочери, аркадские всадники, устроив засаду, захватили его в плен. Он был приведен в Итому и поставлен перед народным собранием; он защищался, говоря, что он ушел не как предатель родины, но послушавшись слов прорицателя о девушке, что она не родная его дочь. Несмотря на такие его оправдания, поверили в справедливость его слов не раньше, чем пришла в театр, (где шло народное собрание), та, которая в это время была главной жрицей Геры. Она подтвердила, что это она родила эту девушку и дала ее жене Ликиска как подкидыша. Теперь же, сказала она, я прихожу, чтобы открыть эту тайну и сложить с себя жреческий сан. Она говорила так потому, что в Мессене было установление, что если у женщины или у мужчины, облеченных жреческим саном, умирает кто-либо из детей, то жречество переходит к другому лицу. Тогда мессенцы, считая, что женщина говорит правду, избрали богине другую жрицу вместо нее и признали, что Ликиск совершил проступок, который можно простить.

5. После этого — шел уже двадцатый год войны — они решили вновь послать в Дельфы спросить о победе. На их вопрос Пифия прорекла:

Услышав это, они подумали, что предсказанье говорит в их пользу и обещает им победу на войне: так как святилище Зевса Итомского находится внутри их стен, то, конечно, лакедемоняне не смогут раньше их поставить эти треножники. Они собирались поставить эти треножники, сделав их из дерева: у них не было средств, чтобы сделать из меди. 6. Но кто-то из дельфийцев сообщил это вещание в Спарту. Когда они узнали о нем, то они созвали собрание; на нем ничего умного они придумать не могли, но у них был некий Эбал, даже не из очень знатных, но, как оказалось, человек неглупый: он, сделав как попало из глины сто треножников, спрятал их в мешок и понес его вместе с сетями, как охотник. Будучи неизвестным даже многим из лакедемонян, он тем легче укрылся от внимания мессенцев. Смешавшись с местными землевладельцами, он вместе с ними вошел в Итому, и как только стала опускаться ночь, он поставил в честь бога эти глиняные треножники и вновь вернулся в Спарту, чтобы сообщить об этом лакедемонянам. Мессенцы, увидав это, пришли в великое смущение и догадались — как это было и на самом деле, — что это исходит от лакедемонян. Однако Аристодем старался их успокоить, говоря все то, что полагается при подобных обстоятельствах, и свои деревянные треножники — а они уже были готовы — поставил вокруг алтаря Зевса Итомского. 7. Но случилось также, что прорицатель Офионей — тот, который от рождения был слепым, — прозрел самым удивительным для людей путем: у него сильно заболела голова и после этого он прозрел.

1. Вслед за этим — так как близилось уже роковое время для гибели Мессении — бог стал давать им знамения будущего. Так, статуя Артемиды — она сама и ее оружие были сделаны из меди — выпустила из рук щит. Затем, когда Аристодем собирался приносить жертву Зевсу Итомскому, то бараны сами собой и с такой силой ударились рогами о жертвенник, что от этого удара погибли. И еще третье им было предзнаменование: собаки, собравшись все в одно место, в течение всей ночи выли и в конце концов все ушли к лакедемонскому лагерю. Все это приводило Аристодема в смущение, а особенно явившееся ему во сне видение: ему казалось, что он собирается идти в сражение, что на нем надето оружие и что перед ним на столе лежат внутренности жертвенных животных. И вот ему является его дочь в черной одежде, показывая свою грудь и чрево, рассеченные мечом, она, казалось ему, сбросила со стола жертвы, сняла с него оружие и вместо него надела на него золотой венец и накинула белое одеяние. Когда Аристодем совсем уже пал духом и полагал, что видение предсказывает ему конец его жизни, потому что у мессенцев во время похорон знатных лиц на умерших надевают венцы и облекают их в белую одежду, в это время кто-то приносит известие, что прорицатель Офионей уже больше не видит, но внезапно опять стал слепым, каким он был с самого начала. Тогда он сообразил, что стихи пророчества:

Пифией были сказаны о глазах Офионея. 2. Тогда Аристодем, подумав о себе и своих делах, что он напрасно сделался убийцей дочери, и, видя, что у родины не осталось никакой надежды на спасение, убил сам себя на могиле дочери; все, что человеческая предусмотрительность может сделать, он сделал для спасения Мессении, но судьба обратила в ничто все его подвиги и планы. Он умер, процарствовав шесть лет, а из седьмого года лишь несколько месяцев. Тогда такое отчаяние охватило мессенцев, что они были готовы послать к лакедемонянам посольство с изъявлением покорности — настолько сильно поразила их смерть Аристодема; только ненав исть к спартанцам не допустила их это сделать. 3. Собравшись на народное собрание, они не выбрали себе никого в цари, но назначили Дамиса полководцем с неограниченной властью; он же, взяв себе Клеонниса и Филея в соправители, стал готовиться и в настоящих затруднительных условиях дать сражение. К этому их понуждала осада, а еще больше голод и отсюда страх, как бы им еще раньше не погибнуть от недостачи продовольствия; в доблести же и в смелости даже тогда не было недостатка у мессенцев: погибли у них все полководцы и все наиболее видные граждане, но даже и после этого они еще держались целых пять месяцев. 4. К концу года они покинули Итому, провоевав целых двадцать лет, как это сказано и в стихах Тиртея:

5. Эта война окончилась в первом году 14-й олимпиады, в которую коринфянин Дасмон победил в беге, а в Афинах Медонтиды продолжали править по десятилетиям, и кончался уже четвертый год правления Гиппомена.

1. Те из мессенцев, у которых случайно были дружеские связи в Сикионе и в Артосе и у кое-кого из аркадян, переселились в названные города, а в Элевсин — лица жреческого рода и те, кто совершал таинства в честь Великих богинь, вся же остальная масса рассеялась, каждый по своим прежним городам. 2. Лакедемоняне прежде всего разрушили Итому до основания, а затем, двинувшись, стали брать один за другим и другие города. Из взятой добычи они посвятили Аполлону в Амиклах медные треножники; под первым треножником стоит изображение Афродиты, изображение Артемиды — под вторым, а под третьим — Коры, дочери Деметры. Такие посвящения сделали они здесь, а из мессенской земли они дали жителям Асины, изгнанным аргивянами, ту область около моря, которую асинейцы занимают еще и теперь, а потомкам Андрокла — так как у Андрокла была дочь и дети у этой дочери, которые после смерти Андрокла бежали в Спарту — им они выделили область, называемую Гиамеей. 3. С оставшимися мессенцами лакедемоняне поступили следующим образом. Прежде всего они клятвой обязали их никогда не отпадать от них и не задумывать какого-либо другого государственного переворота; во-вторых, они не назначили им никакого определенного оброка, но обязали их доставлять в Спарту половину всего, что они получают с земли. Было также предписано, чтобы при погребении царей и других важных лиц мужчины и женщины из Мессении провожали их в черных одеждах. На тех, кто нарушал это постановление, налагалась пеня. О злостно-оскорбительных наказаниях, которым подвергались мессенцы, Тиртей говорит в своих песнях:

А что они должны были вместе со спартанцами носить траур, это им высказано в следующем месте:

4. Попав в такое положение, вместе с тем и в будущем не надеясь на милосердие со стороны лакедемонян, считая предпочтительнее при настоящем своем положении смерть с оружием в руках, или даже окончательное изгнание из Пелопоннеса, они стали замышлять восстание, несмотря ни на какой риск. К этому особенно стремилась молодежь, еще не испытавшая ужасов войны, благородная в своих помыслах и предпочитавшая умереть в свободной своей родине, даже если бы рабское положение предоставляло ей всякое благополучие. 5. Такая молодежь росла во многих местах Мессении, но лучшая и наиболее многочисленная была в Андании, а среди нее был Аристомен, который и теперь еще чествуется мессенцами как величайший герой. (Как это рассказывается и о других героях), так и мессенцы считают обстоятельства рождения Аристомена необычными: они сохраняют сказание, что с Никотелеей, матерью Аристомена, сочетался дракон или бог, принявший образ дракона. Я знаю, что подобное же македоняне рассказывают об Олимпиаде, а сикионцы об Аристодаме. Но тут есть большая разница: мессенцы не приписывают Аристомену рождение от Геракла или Зевса, как македоняне, которые делают Александра сыном Аммона, а сикионцы Арата — сыном Асклепия; отцом Аристомена большинство эллинов называют Пирра, а сами мессенцы, как я знаю, при возлияниях называют Аристомена сыном Никомеда. Итак, он, будучи в цвете сил и отваги, вместе с другими знатными лицами стал побуждать к восстанию. Делали они это не сразу и не открыто, но тайно посылали в Аргос и к аркадянам спросить, хотят ли они помогать им столь же решительно и смело, как и в первой войне.

1. Когда у них все уже было готово для войны и со стороны союзников они увидали больше готовности, чем даже ожидали, так как и у аргивян и у аркадян уже ярко горела ненависть к лакедемонянам; при таких обстоятельствах мессенцы восстали на тридцать девятом году после взятия Итомы, в четвертый год 23-й олимпиады, на которой Икар из Гипересии (в Ахейе) победил в беге. В Афинах были уже ежегодно избираемые архонты, и архонтом в Афинах был Тлесий. Кто были тогда царями в Лакедемоне, Тиртей не называл их имен, Риан же в своей поэме считает Леотихида царем во время этой войны. Но я лично не согласен ни в коем случае с Рианом вот на каком основании: хотя Тиртей и не назвал имени царя, однако, можно думать, что в следующих стихах он указывает это. Данная элегия написана им на первую войну:

Ясно, что эту войну мессенцы начали тогда спустя два поколения после первой войны и по ходу времени выходит, что в Спарте тогда царствовали Анаксандр, сын Эврикрата, внук Полидора, а из второго дома Анаксидам, сын Зевксидама, внук Архидама, правнук Феопомпа. В потомстве Феопомпа я дошел до четвертого колена, потому что Архидам, сын Феопомпа, умер раньше отца, и власть перешла к Зевксидаму, бывшему внуком Феопомпа. Леотихид же, как известно, царствовал после Демарата, сына Аристона, а Аристон был седьмым потомком Феопомпа.

2. Тогда в первый раз мессенцы столкнулись с лакедемонянами в своей стране при так называемых Дерах; это был первый год их восстания; союзников ни с той, ни с другой стороны не было. Победа осталась нерешенной, но говорят, что Аристомен явил такие подвиги, которые превосходили силы обычного человека, так что после этой битвы мессенцы хотели избрать его царем, тем более что он был из рода Эпитидов; когда же он отказался от этого избрания, они назначили его полномочным предводителем войска. По мнению Аристомена, добиться славы в битве даже ценою жизни не откажутся и другие люди; для себя же он считал прежде всего необходимым в самом начале войны чем-либо лично поразить лакедемонян, а на будущее время внушить им к себе еще больший страх. С этой целью, войдя ночью в Лакедемон, он положил у храма богини "Медного дома" щит с посвятительной надписью: "Аристомен приносит богине дар из добычи спартанской".

3. И лакедемонянам было прорицание из Дельф призвать к себе как помощника и советника (намеченного богом) афинского мужа. И вот они отправляют к афинянам посольство, чтобы оно сообщило им вещание бога и попросило дать им человека, который мог бы им посоветовать, что нужно им делать. Афинянам не хотелось делать ни того, ни другого; им не хотелось, чтобы лакедемоняне без больших трудов и опасностей овладели лучшей частью Пелопоннеса, но не хотели они и ослушаться воли бога. Поэтому они нашли некоего Тиртея — он был учителем грамоты, считался человеком небольшого ума и был хромым на одну ногу; его-то они и послали в Спарту. Прибыв туда, он сначала только знатным, а затем и всем, кого он мог собрать, стал петь элегии и свои анапесты (походные песни).

4. Спустя год после битвы при Дерах, когда и к тем и к другим прибыли союзники, обе стороны стали готовиться, чтобы вступить в битву при так называемой Могиле кабана. К мессенцам прибыли элейцы, аркадяне, а также вспомогательные отряды из Аргоса и Сикиона. Были здесь и те, которые раньше добровольно бежали из Мессении, из Элевсина — те, которые наследственно совершали служение Великим богиням, а также потомки Андрокла: с их стороны как раз было оказано мессенцам наибольшее содействие. На помощь лакедемонянам пришли коринфяне и некоторые из лепрейцев вследствие своей ненависти к элейцам. У асинейцев же был клятвенный договор (о невмешательстве) с обеими сторонами. Это местечко Могила кабана находится у Стениклера в Мессении. Говорят, что здесь Геракл обменялся взаимными клятвами с детьми Нелея над разрезанными частями кабана.

1. С обеих сторон перед битвой прорицатели принесли жертвы; со стороны лакедемонян — Гекас, потомок и тезка тому Гекасу, который прибыл в Спарту с сыновьями Аристодема; со стороны мессенцев — Феокл; этот Феокл был родом от Эвмантида, а этого Эвмантида, родом элейца из рода Иамидов, Кресфонт привел с собой в Мессению. Присутствие таких мудрых гадателей тем более побуждало их к битве. Из числа сражавшихся многие пылали готовностью к бою, насколько каждому позволяли его возраст и силы, особенно же выделялся лакедемонский царь Анаксандр и те из спартанцев, которые его окружали; со стороны же мессенцев — потомки Андрокла, Финт и Андрокл, и те, которые стояли с ними, всячески старались проявить себя храбрыми воинами. Тиртей же и гиерофанты (жрецы) великих богов сами не участвовали в битве, но, стоя в тылу каждый своего войска, поощряли задние ряды. 2. Что касается самого Аристомена, то дело обстояло так. Около него был отборный отряд мессенцев в восемьдесят человек, одного с ним возраста; каждый из них считал для себя великой честью, что он удостоился сражаться вместе с Аристоменом; они быстро соображали, что начинал или даже еще собирался сделать каждый из них, а особенно их вождь. И им самим и Аристомену пришлось принять на себя первый удар, так как они стояли против Анаксандра и лучших из лакедемонян. Не боясь ран и руководимые высшей степенью ярости благодаря стойкости и натиску, они опрокинули стоящих около Анаксандра. 3. Преследовать их в бегстве Аристомен поручил другому отряду мессенцев, а сам устремился туда, где вражеский строй стоял особенно крепко; а когда он одолел и их, вновь обратился на других. Быстро потеснил он и этих и ему стало уже легче нападать на оставшихся до тех пор, пока ему не удалось, наконец, разбить и рассеять весь строй как самих лакедемонян, так и их союзников. И когда они бежали, забыв уже всякий стыд, даже не желая поджидать друг друга, он нападал на них с тылу, распространяя среди них больший ужас, чем это могла бы сделать даже безумная храбрость одного человека. Тут на равнине росла дикая груша; прорицатель Феокл не позволял Аристомену бежать мимо нее; он не раз говорил ему, что на этой дикой груше сидят Диоскуры. Но Аристомен под влиянием своего гневного возбуждения не услыхал всего, что говорил ему прорицатель, и когда оказался у этого дерева, он потерял свой щит. Этот промах Аристомена дал возможность некоторым из лакедемонян спастись в бегстве, так как Аристомен потерял время, стараясь найти свой щит.

После этого поражения лакедемоняне упали духом и хотели уже прекратить войну, но Тиртей своими песнями изменил их мысли; вместо убитых они зачислили в свои отряды мужчин из илотов. 4. Аристомена же, когда он вернулся в Анданию, женщины закидали венками и цветами и сложили песню, которая поется еще и до нашего времени:

И свой щит Аристомен вернул себе после того, как он отправился в Дельфы, и потом, как ему повелела Пифия, спустился в таинственное святилище Трофония в Лебадии. Впоследствии этот щит он посвятил богу, принеся его в Лебадию, где я его сам видел висящим; в виде герба на нем был изображен орел, распустивший крылья по обе стороны до края обода. 5. После этого, когда Аристомен вернулся из Беотии, найдя свой щит в пещере Трофония и принеся его с собой, он тотчас стал замышлять еще большие подвиги. Собрав всех мессенцев и особенно свой отборный отряд, дождавшись позднего вечера, он двинулся на город в Лаконии, древнее название которого и в «Каталоге» у Гомера было Фарис, спартанцами же и окружными жителями он назывался Фарами. Подойдя к нему, он всех пытавшихся сопротивляться перебил и, забрав добычу, погнал ее в Мессению. Когда лакедемонские гоплиты и их царь Анаксандр напали на них в пути, он обратил в бегство и их и устремился преследовать Анаксандра. Раненный копьем в заднюю часть, он должен был прекратить преследование, однако не потерял той добычи, которую он гнал. После перерыва, достаточного для того, чтобы залечить рану, он ночью собирался сделать нападение на самую Спарту; от этого он был удержан явившимися ему призраками Елены и Диоскуров, но днем он устроил засаду на девушек, которые в Кариях совершали торжественный хоровод в честь Артемиды, и всех тех, отцы которых отличались богатством или знатностью, он взял в плен и увел в мессенскую деревню, где и оставил на целую ночь, поручив охрану девушек людям из своего отряда. Тут юноши под влиянием опьянения, да и вообще, думаю, не отличающиеся твердостью характера, пытались совершить над девушками насилие. Аристомен старался удержать их, говоря, что они намереваются совершить то, что считается у эллинов недозволенным; так как они не слушали никаких слов, то некоторых из них, особенно пьяных, он принужден был убить. Пленных же девушек он взял к себе и отпустил их за большой выкуп такими же, как он их взял, чистыми.

1. В Лаконике есть местечко Эгила, где находится чтимый храм Деметры. Узнав, что там женщины справляют праздник, Аристомен и его сотоварищи (попытались их захватить, но) так как, очевидно не без помощи богини, женщины решили защищаться, то многие из месенцев получили ранения ножами, которые женщины употребляли при жертвоприношениях, и вертелами, на которые они натыкали мясо, чтобы жарить, а самого Аристомена, поражая его факелами, они взяли живым. Однако он спасся той же самой ночью в Мессению. То, что он ушел, в этом обвиняли жрицу Деметры, Архидамию. Она отпустила его не за деньги, но потому что еще раньше она была влюблена в него, а в свое оправдание она сказала, будто Аристомен бежал, пережегши свои веревки.

2. На третьем году войны, когда должна была произойти битва у так называемого Большого рва и к мессенцам пришли вспомогательные отряды изо всех аркадских городов, лакедемоняне подкупили Аристократа, сына Гикетаса, родом из Трапезунта — он был царем у аркадян и в это время главнокомандующим над их войском. Лакедемоняне первые из всех, кого мы знаем, подкупили дарами своего врага, первые, которые победу на поле битвы сделали покупным товаром. До того времени как лакедемоняне столь недостойно преступили законы войны по отношению к мессенцам, до этой измены аркадянина Аристократа, вступавшие в сражение решали исход боя своей доблестью и соизволением бога. Известно, что и позднее, когда лакедемоняне при Эгоспотамах (Козьих реках) вступили в бой с афинскими кораблями, они подкупили Адиманта и других афинских стратегов. 3. Однако с течением времени и самих лакедемонян постигла так называемая Неоптолемова кара. Неоптолему, сыну Ахилла, убившему Приама у очага Зевса Геркея (Хранителя домашнего очага), было суждено и самому пасть в Дельфах у жертвенника Аполлона, поэтому, если зло, сделанное кем-либо другому, затем постигает его самого, это называется "Неоптолемовой карой". Соответственно с этим, когда лакедемоняне достигли высшего процветания, уничтожили весь афинский флот и Агесилай покорил уже большую часть Азии, им не только не удалось отнять всей власти у персидского царя, но этот варвар их же обманул, применив их же прием, послав деньги в Коринф, Аргос, Афины и Фивы, и благодаря этим деньгам началась так называемая Коринфская война, так что Агесилай был принужден покинуть все то, чего он добился в Азии. Таким образом то коварство, которое лакедемоняне применили к мессенцам, божество предопределило обратить на них самих, им же на погибель.

4. Когда Аристократ получил деньги от лакедемонян, он сначала скрывал от аркадян задуманное им предательство, а когда они уже готовились вступить в бой, только тогда он внушил им страх, (уверив), что они застигнуты на неудобной позиции и что, в случае если они будут побеждены, им не будет никакой возможности к отступлению; и жертвы для них, говорил он, оказались неблагоприятными. Поэтому он велел каждому из них по данному знаку спасаться бегством. Когда лакедемоняне стали подходить и внимание мессенцев было обращено на вражеский фронт, тогда Аристократ в самом начале битвы стал уводить аркадян и таким образом левое крыло и центр у мессенцев оказались обнаженными и покинутыми; так как элейцы отсутствовали при этой битве, отсутствовали и аргивяне и сикионцы, то аркадяне заняли оба эти места. Но Аристократ сделал нечто большее, чем это: он велел своим отступить через ряды мессенцев. Неожиданность такого движения при данных обстоятельствах поставила мессенцев в тупик, вместе с тем, вследствие прохода аркадян через их ряды, они пришли в такое замешательство, что почти не знали, что им делать в данный момент. Вместо того чтобы обращать внимание на наступавших уже лакедемонян, они с удивлением и ужасом смотрели на убегающих аркадян; одни стали умолять их остаться с ними, другие обращались к ним со словами брани и оскорблений, как к предателям и людям, потерявшим совесть. 5. Когда мессенцы остались одни, то лакедемонянам было нетрудно их окружить, и они одержали победу; ни одна победа не доставалась им так легко и безо всякого труда. Аристомен и окружающие его оставались на месте и старались сдерживать наиболее сильно наступавших лакедемонян, но их было мало и большой пользы они не могли принести. Из числа простых мессенцев погибло такое количество, что, вначале мечтая вместо рабов стать господами лакедемонян, теперь они уже не имели даже надежды на спасение. Погибло много и знатнейших лиц, в том числе Андрокл и Финт, а также совершивший особенно славные подвиги в битве Фанас, тот самый, который перед этим одержал победу в Олимпии в длинном беге. 6. После этой битвы Аристомен стал собирать разбежавшихся мессенцев и посоветовал им оставить Анданию и большинство других городов, находящихся в середине области, и переселиться на гору Гиру. Когда они собрались сюда, они были осаждены лакедемонянами, которые думали, что они тотчас победят их. Но у мессенцев даже после поражения у (Большого) Рва хватило еще сил защищаться в продолжение одиннадцати лет. Что длительность осады была именно такая, на это указывают песни Риана, где он пишет о лакедемонянах:

Он считал вместе зимы и лета, всходами считая зеленый хлеб или немного раньше до жатвы.

1. Когда мессенцы поселились на Гире и потеряли доступ ко всем другим частям Мессении, кроме той приморской, которую сохранили для них пилосцы и мофонейцы, они стали делать набеги и грабить как Лаконию, так и бывшую свою страну, считая ее уже для себя страной вражеской. Многие лица собирали такие отряды для нападения, как кому удастся, Аристомен же довел свой отборный отряд до трехсот человек. Они грабили и опустошали лаконскую землю кто как мог: забирая хлеб, скот и вино, они пользовались им для собственного потребления, а движимое имущество и людей они продавали за деньги. Так что лакедемоняне постановили оставить, пока идет война, Мессению и прилегающую часть Лаконии без обработки: ведь все равно они возделывали их скорее для Гиры, чем для самих себя. 2. Но вследствие этого в Спарте возник недостаток в хлебе, а вместе с недостатком поднялось возмущение: те, которые имели там свои поместья, не желали мириться с тем, что их земли остаются пустовать; однако эти распри успокоил Тиртей. 3. Аристомен же со своим отборным отрядом поздним вечером двинулся походом и благодаря быстроте передвижения он успел появиться в Амиклах перед восходом солнца; он взял этот городок Амиклы, разграбил его и успел уйти прежде, чем из Спарты пришли на помощь. Он делал набеги и позднее на эту страну, пока не наткнулся на отряды лакедемонян, вдвое сильнее, чем его, и под предводительством обоих царей. Отбиваясь, он получил много ран и, кроме того, вследствие удара камнем в голову у него потемнело в глазах; он упал и тогда лакедемоняне (всей гурьбой) бросились на него и взяли его в плен живым; вместе с ним они взяли из его отряда около пятидесяти человек. Всех их лакедемоняне решили бросить в Кеаду (пропасть): они бросают туда тех, кого они хотят наказать за величайшие преступления. 4. Мессенцы, сброшенные туда, тотчас же погибли; Аристомена же, как и при других обстоятельствах, так и тогда охранял какой-то бог. Прославляющие его деяния говорят, что когда Аристомен был сброшен в Кеаду, то орел подлетел под него и поддерживал его своими крыльями до тех пор, пока не спустил его вниз, так что он не получил никакого ушиба и никакой раны. Но божество решило и оттуда указать ему выход. Когда он оказался на дне пропасти, он лег на землю и, завернувшись в плащ, спокойно стал ожидать конца, считая, что все равно ему суждено умереть. На третий день после этого он услыхал шорох и, раскрывшись, — он уже мог видеть в темноте — увидал лисицу, обгрызавшую трупы. Сообразив, что животное откуда-нибудь должно было войти, он стал ждать, чтобы лисица подошла к нему ближе, а когда она подошла, он ее схватил за хвост; когда же она бросилась на него, он набросил плащ на другую руку и предоставил ей кусать ее. Большую часть дороги он бежал вместе с ней, а в наиболее трудных местах (там, где путь был чересчур непроходим) он даже полз за ней. Наконец он увидал отверстие, достаточное, чтобы пролезть лисице, и через него был виден свет. И вот, когда Аристомен ее отпустил, лисица, думаю я, бросилась в свою нору, но так как это отверстие не давало возможности выйти и ему, он руками расширил его и невредимо вернулся домой на Гиру. Если странным противоречием его обычному счастью казалось уже то, что он попал в плен — его предусмотрительность и смелость были так велики, что никак нельзя было подумать, чтобы Аристомен мог стать пленником, — но еще более странным, скажу, чудесным образом произошло его спасение из Кеады, и для всех совершенно ясно, что это было не без воли и помощи бога.

1. Быстро через перебежчиков было дано знать лакедемонянам, что Аристомен вернулся невредимым. Это сообщение казалось настолько невероятным, как если бы кто сообщал, что он воскрес из мертвых, но Аристомен лично постарался убедить их в этом. Коринфяне послали лакедемонянам военный отряд, чтобы помочь им взять Гиру. Узнав через своих разведчиков, что во время пути они идут в большем беспорядке, чем обычно, и своих стоянок не охраняют, Аристомен нападает на них ночью. Многих из них он убивает еще спящими, в том числе их предводителей, Гиперменида, Ахладея, Лисистрата и Сидекта. Разграбив и палатку вождей, он дал возможность лакедемонянам ясно понять, что сделал это только Аристомен и никто другой из мессенцев. 2. Он принес жертву и Зевсу Итомскому которую называют — Гекатомфонии (Сто жертв). Это жертвоприношение установлено с древних времен и считается за правило, что ее приносят те из мессенцев, которые убили сто неприятелей. В первый раз эту жертву Аристомен принес после того, как произошло сражение при Могиле кабана, принести ее вторично дало ему возможность ночное избиение коринфян; говорят, что третий раз он принес эту жертву при последующих набегах. 3. Наступали праздники Гиакинфий, поэтому лакедемоняне заключили с Гирой сорокадневное перемирие, удалились сами домой и там справляли праздник. Но критские стрелки, которых лакедемоняне вызвали из Ликта и других городов в качестве наемников, бродили вдоль и поперек по всей Мессении; семь человек из этих стрелков устроили засаду на Аристомена, так как он, полагаясь на перемирие, выйдя из Гиры, ушел далеко и двигался с меньшими предосторожностями. Схватив его, они связали его теми ремнями, которые у них были на колчанах. Наступал вечер. Поэтому двое из критян ушли в Лакедемон сообщить радостную весть о том, что Аристомен захвачен в плен, а остальные удалились в один мессенский дом. 4. Там жила девушка с матерью; она была сиротой, так как отец ее был убит. В предыдущую ночь эта девушка видала следующий сон: к ним в их деревенский дом волки привели льва связанным и без когтей; она развязала оковы у льва, нашла ему когти, и ей снилось, что таким образом волки были растерзаны львом. И вот тогда, когда критяне ввели Аристомена, девушка сообразила, что исполняется сон, приснившийся ей этой ночью, и спросила мать, кто это такой; узнав, она укрепилась в своем намерении и, взглянув на него, она поняла, что он поручает ей сделать. Она щедро подливала вино критянам, так что они стали пьянеть, и у наиболее крепко заснувшего она похищает кинжал. Этим кинжалом девушка разрезала оковы Аристомена и он, схватив меч, убил (критян). Эту девушку взял себе в жены Горг, сын Аристомена: этим Аристомен отплатил девушке за свое спасение, хотя Горгу не было еще и 18-ти лет, когда он женился.

1. На одиннадцатом году осады было суждено, чтобы Гира была взята и мессенцы изгнаны из своих домов и таким образом бог исполнил то предсказание, которое он изрек некогда Аристомену и Феоклу. Когда они после поражения у (Большого) Рва пришли в Дельфы и вопросили бога о возможности для них спасения, Пифия дала им такой ответ:

Истоки этой реки Неды находятся на горе Ликее; эта река, пройдя через Аркадию и вновь повернув в Мессению, является границей между приморскими областями мессенской и элидской земель. С этого времени мессенцы были в постоянном страхе, как бы козлы не напились воды из реки Неды. Но на самом деле божество дало следующее предзнаменование. Есть у эллинов дерево дикой смоковницы, которое они называют «олинфом» (зимним), мессеняне же — «трагосом» (козлом). Росшая тогда у Неды дикая смоковница росла не прямо, но сгибалась над водою и краями своих листьев уже касалась воды. Увидав это, прорицатель Феокл понял, что под словом "трагос, пьющий из реки Неды", Пифия подразумевала эту дикую смоковницу и что для мессенцев наступил уже роковой конец; от других он держал это в тайне, но Аристомена он подвел к этой смоковнице и указал ему, что время пощады для них уже истекло, Аристомен согласился с этим; он понял, что пришел их последний час; тем не менее он предусмотрительно предпринял меры, какие позволяли ему данные обстоятельства.2. У мессенцев был некий талисман; если бы он погиб, то Мессения навеки бы исчезла в бездне небытия, но если он будет сохранен, то предсказания Лика, сына Пандиона, говорили мессенцам, что с течением времени они вновь получат эту страну. Зная эти предсказания, Аристомен с наступлением ночи взял этот талисман и унес. Уйдя в самую уединенную часть бывшей Итомы, он зарыл его на горе Итоме и молил Зевса Итомского и богов, которые до сих пор спасали мессенцев, быть хранителями той тайны, которую он тут скрыл, и не допустить, чтобы единственная надежда мессенцев на возвращение в свою страну оказалась в руках лакедемонян. 3. После этого мессенцев стали постигать несчастия, как некогда троянцев, от прелюбодеяния. Мессенцы владели как горой Гирой, так и местностью от горы до реки Неды и у некоторых из них были дома вне городских стен. Из Лаконии к ним не приходило перебежчиков, за исключением раба, принадлежавшего Эмпераму; этот раб был пастухом, и он пригнал коров своего господина, а Эмперам был из числа знатнейших лиц в Спарте. Этот пастух гонял стадо недалеко от Неды, Он увидал здесь жену одного из мессенцев, живших вне стен, когда она пришла за водою. Влюбившись, он решился с ней заговорить, и сделав ей подарки, он с нею сошелся. С этого времени он стал подстерегать, когда муж этой женщины уходил нести стражу; эту охрану крепости мессенцы несли поочередно, так как они больше всего боялись, как бы этим путем враги не вошли в город. И всякий раз, когда он уходил, пастух приходил к женщине. Так вот как-то ночью мужу этой женщины вместе с другими пришлось идти на стражу; случилось, что в эту ночь бог послал сильный дождь. И мессенцы покинули свои сторожевые посты: дождь лил как из ведра и совершенно их заливал, а ввиду спешности постройки не были выстроены ни прикрытия, ни башни, да и вообще они не думали, чтобы в такую темную, безлунную и ненастную ночь лакедемоняне могли двинуться на них. Что же касается Аристомена, то за несколько дней перед этим он был ранен, так как отбивал одного купца из Кефаллении, своего приятеля, везшего в Гиру все то, в чем они нуждались, от лакедемонян и аптерских стрелков (с Крита), которыми командовал спартанец Эвриал; этого кефалленца и все то, что он вез, он спас, но сам был ранен и не мог пойти и проверить сторожевые посты, как он это делал обыкновенно. Это было главной причиной, почему акрополь был покинут стражей. Каждый из этих сторожей ушел со своего поста домой, равно и муж той, которая имела любовником пастуха. В это время пастух был у нее в доме; заметив возвращающегося мужа, она тотчас же со всею поспешностью спрятала любовника. Вошедшего мужа она встретила с такой приветливостью, как никогда прежде, и спросила, по какой причине он пришел. Он, не зная, что у нее есть любовник и что пастух находится в доме, рассказал ей всю правду, что и он, и все другие, по его словам, покинули свои посты из-за сильного ливня. Его слова слыхал и пастух, и когда он точно узнал обо всем, он вновь перебежал от мессенцев к лакедемонянам.

В это время у лакедемонян при войске не было царей, а над осаждавшим Гиру отрядом командовал тогда Эмперам, господин этого самого пастуха. Явившись к нему, он прежде всего испросил прощение за совершенное им преступление, за то, что он бежал от него, а затем указал, что в настоящее время очень легко можно взять Гиру, передав ему все, что он слышал от мессенца.

1. Его сообщение показалось правдоподобным, и он повел Эмперама и спартанцев. Дорога была трудная, так как было темно и дождь не переставал лить, но их решимость преодолевала все трудности. Когда они оказались под стенами Гиры, они стали перелезать через них, приставив лестницы или кому как удастся другим способом. О грозящем несчастии дали знать мессенцам главным образом собаки, которые лаяли не обычным образом, но продолжительно и дико, с завыванием. Поняв, что им предстоит последняя и отчаянная борьба, они захватывали даже не все оружие, но какое было у каждого под рукой; схватив его, они бросались на защиту родного города, который у них остался один изо всей Мессении. Первыми, кто заметил, что враги внутри города и кто бросился на них, защищая родину, были Горг, сын Аристомена, сам Аристомен, прорицатель Феокл и Мантикл, сын Феокла, а с ними Эвергетид, человек вообще очень чтимый в Мессении, теперь же имевший еще большее значение, как муж сестры Аристомена, Гагнагоры. При таких обстоятельствах другие хотя и понимали, что они попали как бы в сети, однако, даже теперь не теряли надежды на спасение. 2. Только Аристомен и прорицатель понимали, что наступил последний час гибели для мессенцев, зная то предсказание, которое в загадочных словах о «трагосе» (козле) изрекла Пифия, но со своей стороны они держали это в тайне от других. Они поспешно обходили город и всех, кого встречали на пути, если только это был мессенец, побуждали быть доблестными и вызывали из домов тех, которые еще там оставались. 3. В течение ночи не произошло ничего важного ни с той, ни с другой стороны: лакедемонян заставляло медлить незнание местности и страх перед доблестью Аристомена; со стороны же мессенцев предводители не успели принять общего решения, а кроме того, если кто и хотел зажечь факелы или какой-либо другой светильник, то дождь, ниспосланный богом, тушил их. Когда же наступил день и они могли видеть друг друга, Аристомен и Феокл старались возбудить в мессенцах отчаянную решимость, приводя среди многих других примеров также и доблестную решимость жителей Смирны, напоминая своим мессенцам, как эти обитатели Смирны, будучи лишь частью (мало воинственных) ионян, благодаря своей доблести и смелости, выгнали Гигеса, сына Даскила, и лидийцев, уже захвативших их город. 4. Слыша это, мессенцы исполнились решимости и, собираясь отрядами, где и кто с кем встречался, стали нападать на лакедемонян. Устремились на врагов и женщины с кирпичами в руках, схватывая и всякие другие предметы, которыми каждая из них могла бросать во врагов. Но проливной дождь не давал им возможности ни действовать, как они хотели, ни подняться на крыши домов. Тогда они решились взяться за оружие и этим еще более зажгли в мужчинах смелость, когда они увидали, что и женщины предпочитают умереть вместе с ними за родину, чем быть отведенными рабынями в Лакедемон, так что они, пожалуй, могли бы еще избегнуть своей роковой судьбы. Но по воле бога проливной дождь пошел еще с большей силой, раздавались оглушительные удары грома, а молнии слепили их, блистая перед их глазами. Все это придавало лакедемонянам уверенность, и они говорили, что сам бог помогает им. И так как молния блистала им с правой стороны, то их прорицатель Гекас объяснил, что это знамение для них благоприятно. 5. Он же придумал и следующую военную хитрость. Численностью лакедемоняне намного превосходили мессенцев, но так как битва шла у них не на ровном месте и не правильными рядами, но сражения завязывались в разных частях города, то в каждом отряде стоявшие позади оказывались бесполезными. Им Гекас велел вернуться в лагерь, подкрепиться пищей и сном и вновь к вечеру вернуться сюда, чтобы сменить остававшихся и несших труд. 6. Таким образом они, отдыхая и сражаясь посменно, с большей легкостью имели возможность выдерживать бой, мессенцы же во всех отношениях были поставлены в безвыходное положение; им приходилось сражаться непрерывно и днем и ночью. Шел уже третий день; бессонница, дождь и холод мучили их, они страдали от голода и жажды. Особенно были измучены женщины вследствие непривычки к войне и непрерывного утомления. 7. Тогда прорицатель Феокл, подойдя к Аристомену, сказал ему: "Зачем напрасно несешь ты этот труд? Ведь все равно Мессении рок присуждает погибнуть; ее злая судьба уже перед нашими глазами; нам явно вещала об этом Пифия, а недавно подтвердила это дикая смоковница. Для меня лично бог назначил гибель вместе с родиной; ты же спасай мессенцев, пока есть силы, спасай самого себя". С этими словами он бросился на врагов, при этом он громко бросил в лицо лакедемонян такую фразу: "Не вечно с радостью будете вы собирать плоды Мессении". Затем напав на тех, кто стоял против него, он стал их избивать, но и сам получил рану; он испустил дух, насытив свою душу кровью врагов. 8. Тогда Аристомен отозвал из битвы мессенцев, находившихся в тылу, оставив тех, которые по своей доблести были передовыми бойцами; этим он позволил остаться на месте. Всем же остальным он велел, взяв женщин и детей в середину своего строя, вести их туда, куда он сам им укажет путь. Начальниками этого арьергарда он поставил Горга и Мантикла, а сам, быстро выйдя вперед и став во главе своего отряда, склонив голову, движением копья показал им, что просит прохода и что он уже решил удалиться. Эмперам и присутствовавшие тут спартанцы решили пропустить мессенцев и не озлоблять чересчур людей, ожесточившихся и без того и дошедших до последней степени отчаяния. Это же советовал им сделать и их прорицатель Гекас.

1. Как только аркадяне получили известие о взятии Гиры, они тотчас потребовали у (своего царя) Аристократа вести их, чтобы или спасти мессенцев, или вместе с ними погибнуть. Но так как он получил из Лакедемона подарки, то он не захотел их вести и сказал, что неизвестно, остался ли кто-нибудь из мессенцев в живых, так чтобы можно было их защищать. Тогда же, когда они точнее узнали, что мессенцы остались в живых и принуждены покинуть Гиру, они решили сами встретить их на горе Ликее, заготовив предварительно и одежды и хлеб; они посылают важнейших лиц, чтобы они утешили мессенцев и вместе с тем были бы им проводниками в дороге. Когда мессенцы благополучно прибыли на гору Ликей, то аркадяне дружески приняли их, отнеслись к ним весьма хорошо, предложили им расположиться по их городам и наделили их землею. 2. Печаль по разграбленной Гире и ненависть к лакедемонянам внушила Аристомену следующий план. Выбрав из всей массы мессенцев пятьсот человек, о которых он знал, что они больше других готовы жертвовать собою, спросил их в присутствии других аркадян и Аристократа, так как он еще не знал, что он предатель, — ему казалось, что тогда в начале битвы Аристократ бежал вследствие отсутствия храбрости, но он не подозревал его ни в какой подлости — так вот, в его присутствии он спросил этих пятьсот, хотят ли они вместе с ним отомстить за родину, пусть даже (если придется) умереть. Когда все заявили, что желают, он открыл им весь свой план, сказав, что он хочет пойти на рискованное дело — следующим вечером двинуться против Спарты: большинство лакедемонян в это время ушло главным образом в Гиру, а другие бродили повсюду, расхищая и растаскивая имущество мессенцев, "Если мы сможем взять Спарту, — говорил он, — и завладеть их достоянием, то нам можно потом, отдав лакедемонянам их собственность, получить то, что принадлежало нам, а если это нам не удастся, мы умрем, но совершим деяние, достойное памяти будущих веков". Когда он это сказал, то и из аркадян человек около трехсот выразили желание участвовать в этом смелом предприятии. Но тогда поход задержался, так как жертвы оказались неблагоприятными для их замысла. 3. На другой же день они узнали, что их тайна была уже заранее сообщена лакедемонянам и что они вторично были преданы Аристократом. Об этом замысле Аристомена Аристократ тотчас же написал на свитке и, передав его одному из рабов, которого он знал как самого преданного, отправил его в Спарту к (царю) Анаксандру. Когда раб возвращался, его подстерегли несколько аркадян, которые и раньше были во вражде с Аристократом, а теперь и вообще сильно подозревали его. Захватив раба, они привели его на собрание аркадян и показали народу ответное письмо из Лакедемона: Анаксандр сообщал ему, что как прежде его бегство от Большого рва не осталось без награды со стороны лакедемонян, так и теперь они поблагодарят его за теперешнее сообщение. 4. Когда это было оглашено на общем собрании то сами аркадяне стали бросать камни в Аристократа и приглашали к этому и мессенцев. Они обратили свой взор на Аристомена; он же, опустив глаза в землю, стоял и плакал. Аркадяне, побив Аристократа камнями, выбросили его труп без погребения за пределы своей страны, а на священном участке Ликейского бога поставили стелу с надписью, гласившей:

1. Тех из мессенцев, которые были захвачены около Гиры или где-либо в другом месте Мессении, всех их лакедемоняне зачислили в илоты. Жители же Пилоса и Мофоны и те, которые жили в приморской области, после взятия Гиры отплыли на кораблях в Киллену — эта была гавань элейцев. Оттуда они отправили приглашение мессенцам, собравшимся в Аркадии, отправиться, если они хотят, вместе с ними общим походом отыскивать страну, где бы им поселиться, и предлагали Аристомену быть их вождем при выселении. Но он ответил, что сам он, пока будет жив, будет воевать с лакедемонянами и что он уверен, что всегда придумает какую-либо неприятность для Спарты; в качестве вождей он им дал Горга и Мантикла. И Эвергетид с остальными мессенцами тоже выселился на Ликейскую гору; когда он увидал, что замысел Аристомена относительно захвата Спарты рухнул, то он подговорил человек пятьдесят мессенцев вернуться с ним в Гиру, чтобы напасть на лакедемонян; застав их там продолжающими разграбление, он превратил их радость победы в печаль, но и его самого постигла здесь неизбежная участь. Назначив предводителей мессенцам, Аристомен предложил всем тем, которые желают принять участие в выселении, идти за ними в Киллену. Все пожелали участвовать, кроме тех, которым мешала в этом старость или которые оказались настолько бедными, что не могли отправиться в колонию; эти остались здесь среди аркадян.

2. Итак, Гира была взята, и вторая война лакедемонян с мессенцами была окончена, когда в Афинах был архонтом Автосфен, в первом году 28-й олимпиады, на которой победу одержал лаконец Хионид.

Когда мессенцы собрались в Киллену, то предстоящую зиму они решили там перезимовать; продовольствие и деньги им доставляли элейцы; с наступлением же весны они стали совещаться, куда им отправиться. Мнение Горга было захватить Закинф за Кефалленией и, став островитянами вместо жителей материка, на кораблях нападать на прибрежные страны Лаконии и грабить их землю; Мантикл же предлагал предать забвению Мессению и ненависть к лакедемонянам, плыть в Сардинию и захватить этот самый большой и самый богатый из островов.

3. В это время прибыло к мессенцам посольство от Анаксила, приглашая их в Италию, — Анаксил был тираном Регия и в четвертом колене потомком Алкидамида. Алкидамид переселился из Мессении в Регий после смерти царя Аристодема и взятия Итомы. Этот-то Анаксил послал пригласить к себе мессенцев. Когда они прибыли, он стал им говорить, что жители Занклы, с которыми у него вражда, владеют богатой страной и городом, одним из лучших в Сицилии; если они помогут ему завладеть Занклой, он, по его словам, все это хочет отдать им. Когда они приняли это предложение, Анаксил переправил их в Сицилию. С самого начала Занклу захватили морские разбойники; местность была ненаселенная; они выстроили укрепление около гавани и пользовались им как своей базой для набегов на суше и на море. Их вождями были Кратемен с Самоса и Периер из Халкиды. Впоследствии Периер и Кратемен решили призвать других эллинов для заселения этой земли. 4. С прибытием мессенцев Анаксил, выступив против жителей Занклы на кораблях, победил их в морском бою, а мессенцы разбили их на суше. Когда жители Занклы были таким образом осаждены с суши мессенцами и одновременно с моря флотом регийцев, когда их стены были уже захвачены врагами, они бежали к алтарям богов и в храмы. Анаксил предлагал мессенцам перебить из жителей Занклы тех (мужчин), которые были еще молоды и крепки, всех же остальных вместе с женами и детьми обратить в рабство, но Горг и Мантикл просили Анаксила, чтобы он не заставлял их делать по отношению к людям эллинского племени тех безбожных и бесчеловечных поступков, которые они — мессенцы — сами испытали на себе от людей, родственных им по крови. После этого они подняли жителей Занклы от алтарей и, дав взаимные клятвы, оба народа поселились вместе; они изменили название города и вместо Занклы он стал называться Мессеной. 5. Это произошло в 29-ю олимпиаду, когда вторично победил лаконец Хионид, во время архонства Мильтиада в Афинах. Мантикл построил мессенцам и храм Геракла; вне стен города воздвигнута статуя бога, так называемого Геракла Мантикла, подобно тому как в Ливии он называется Аммон, а в Вавилоне — Бел; последний получил свое имя от какого-то египтянина Беда, сына Ливии, а Аммон — от имени пастуха, воздвигнувшего (этот храм). Так, наконец, наступил конец блужданиям для бежавших мессенцев.

1. После того как Аристомен отказался быть вождем тех, которые отправлялись в колонию, он выдал замуж из своих дочерей старшую и вторую и свою сестру Гагнагору; последнюю он выдал за Фарикса в Фигалию, а дочерей — одну за Дамофоида из Лепрея, другую за Феопомпа из Гереи. Сам же отправился в Дельфы, чтобы испросить пророчества у бога. Данное Аристомену прорицание неизвестно, но в это же время Дамагету с Родоса, царствовавшему в Иалисе, который прибыл спросить Аполлона, откуда взять ему себе жену, Пифия прорекла, что он должен взять женою дочь лучшего из эллинов. Так как у Аристомена была еще и третья дочь, то Дамагет женился на ней, считая, что из тогдашних эллинов Аристомен является самым лучшим. Аристомен прибыл на Родос вместе с дочерью; отсюда он собирался отправиться в Сарды к Ардису, сыну Гигеса, и дальше в мидийские Экбатаны к царю Фраорту, но раньше этого ему суждено было захворать и умереть, и таким образом лакедемонянам уже нечего было бояться никакой беды со стороны Аристомена. После его смерти Дамагет и родосцы воздвигли ему великолепный памятник и, начиная с этого времени, и дальше стали воздавать ему почести. Что же касается так называемых Диагоридов на Родосе, происходящих от Диагора, сына Дамагета, внука Дориея, правнука Дамагета и дочери Аристомена, я это опускаю, чтобы не показалось, что я делаю неуместные отступления.

2. После того как лакедемоняне завладели тогда Мессенией, они всю остальную землю разделили между собой, кроме Асинейской области и Мофоны: ее они дали жителям Навплии, которые недавно были прогнаны из своего города аргивянами.

Тех из месеенцев, которые остались в своей земле, лакедемоняне насильно зачислили в илоты; впоследствии они отпали от лакедемонян в 79-ю олимпиаду, когда победил коринфянин Ксенофонт, а в Афинах архонтом был Архимед. Для восстания они выбрали следующий благоприятный момент. Несколько лакедемонян, присужденные за то или иное преступление к смертной казни, бежали на Тенар (в храм Посейдона) как молящие бога о защите; тем не менее коллегия эфоров, оторвав их от жертвенника, казнила их. Против спартанцев, ставивших ни во что право убежища молящих о защите, поднялся гнев Посейдона, и бог, (послав землетрясение), разрушил весь город их до основания. В дополнение к этому несчастию те из илотов, которые прежде были мессенцами, восстали и ушли на гору Итому. Среди других вспомогательных войск, которые лакедемоняне призвали против них, были и Кимон, сын Мильтиада, бывший их проксеном (защитником интересов) в Афинах, и афинский военный отряд. Когда афиняне прибыли, они показались подозрительными спартанцам, будто бы они хотят произвести у лакедемонян государственный переворот и вследствие такого подозрения они вскоре отослали их назад домой из-под Итомы.

3. Афиняне, желая отомстить лакедемонянам за подозрительное к себе отношение, заключили союз с аргивянами и предложили мессенцам, осажденным в Итоме и собиравшимся уйти оттуда по договору с лакедемонянами, поселиться в Навпакте, который они отняли у так называемых озольских локров, живших на границах Этолии. Мессенцам был предоставлен свободный выход из Итомы, во-первых, вследствие неприступности этого места, а затем потому, что Пифия предсказала лакедемонянам, что их постигнет возмездие, если они погрешат против Зевса Итомского, покровителя молящих о защите. Поэтому они были выпущены из Пелопоннеса под известными условиями (капитуляции).

1. Когда мессенцы получили Навпакт, им показалось мало, что они владеют городом и прилегающей областью по милости афинян, но они горели страстным желанием показать, что они и собственными руками смогли сделать некое прекрасное приобретение. Они узнали, что акарнанские Эниады владеют хорошей землей и все время находятся во вражде с афинянами, поэтому они пошли на них походом. Не превосходя их численностью, но будучи намного выше их своей доблестью, они победили их, а когда те заперлись в своих стенах, они их осадили. Мессенцы применили тогда все, что было изобретено людьми для осады: приставляя лестницы, они пытались перейти в их город, они делали подкопы под стену и, пододвигая военные машины, которые можно было сделать за короткое время, они стали производить разрушения; тогда бывшие в городе жители, испугавшись, как бы по взятии города они сами не были избиты, а их жены и дети не проданы в рабство, предпочли уйти, сдавшись на определенных условиях. Целый год мессенцы владели городом и пользовались этой страной. 2. На следующий год акарнанцы, собрав войско изо всех своих городов, задумали поход против Навпакта. Но им пришлось отказаться от этого плана: они увидали, что им пришлось бы проходить через область этолийцев, их исконных врагов, и, кроме того, они подозревали, как это и было на самом деле, что жители Навпакта обладают кое-каким флотом и, пока они владеют морем, сухопутная армия не может предпринять ничего серьезного против них. Тогда они тотчас переменили свой план и обратились против мессенцев, поселившихся в Эниадах. Они готовились к тому, чтобы предпринять осаду, так как они не предполагали, что люди, столь немногочисленные, дойдут до такой безумной храбрости, что вступят в сражение против всего акарнанского войска. Мессенцы же запаслись заблаговременно и хлебом и всем другим, что полагается, и надеялись выдержать очень долгую осаду, но у них было намерение до предстоящей осады вступить с врагами в открытый бой, считая, что они были бы не мессенцами, которые были сломлены не храбростью лакедемонян, а своей (злой) судьбой, если бы они испугались идущей на них толпы акарнанцев. Они вспоминали подвиг афинян при Марафоне, как там триста тысяч мидян было разбито афинским войском, численность которого была меньше десяти тысяч. 3. Они дали битву акарнанцам и, говорят, сражение произошло следующим образом. Превосходя их намного численностью, акарнанцы без труда окружили мессенцев. (От полного окружения) мессенцев охранили только ворота, находившиеся у них в тылу, и те из воинов, которые со стен энергично оказывали им поддержку. Эти обстоятельства не позволили, чтобы они были охвачены кольцом врагов, но оба их фланга акарнанцы окружили и со всех сторон поражали дротиками. Мессенцы держались вместе; когда они всем отрядом нападали на акарнанцев, они приводили в беспорядок стоящих в этом месте, убивали их и ранили многих, но не могли обратить их в решительное бегство: как только акарнанцы замечали, что их ряды где-нибудь разрываются мессенцами, они бросались на помощь своим, теснимым врагами, и останавливали натиск мессенцев, одолевая их численностью. Оттесненные здесь, мессенцы вновь пытались в другом месте пробить акарнанскую фалангу, но испытывали то же самое: каждый раз, как они нападали, на короткое время они их рассеивали, но когда акарнанцы вновь энергично собирались к этому месту, мессенцы, хотя и против воли, должны были отступать. 4. Битва шла с равным успехом до самого вечера, но наступившею ночью к акарнанцам подошли еще свежие силы из (других) городов. Таким образом мессенцам предстояла осада. Они вовсе не боялись, что их стены могут быть взяты силой, что акарнанцы (штурмом) перейдут через них, или что они, одолев их сторожевой отряд, заставят покинуть стену. Но на восьмом месяце у них все продовольствие пришло к концу. Правда, со стен, издеваясь над акарнанцами, они говорили им, что "хлеб их не подведет", что его хватит у них, хотя бы они осаждали их десять лет, но сами они решили выйти из Эниад во время первого сна. Так как акарнанцы заметили их бегство, им пришлось вступить в битву; тут они потеряли около 300 человек, но убили сами гораздо большее число врагов. Все же большинство их пробилось через ряды акарнанцев; добравшись до земли этолийцев, относившихся к ним по-дружески, они невредимо возвратились в Навпакт.

1. И впоследствии у мессенцев сохранилась упорная ненависть к лакедемонянам; особенно эту вражду к ним они проявили во время бывшей у пелопоннесцев войны с афинянами. Они предоставили афинянам Навпакт как базу для нападений на Пелопоннес, и мессенские пращники из Навпакта оказали большую помощь в захвате окруженных в Сфактерии спартанцев. 2. Но когда афиняне потерпели поражение при Эгоспотамах (Козьих реках), тогда лакедемоняне, будучи теперь господами моря, выгнали также и мессенцев из Навпакта. Часть мессенцев отправилась в Сицилию и в Регий к своим соплеменникам, большинство же их отправилось в Ливию, в ливийские Эвеспериты. Эвеспериты, сильно страдавшие от войны с соседними варварами, приглашали любого из эллинов идти селиться у них. Сюда удалилось большинство мессенцев. Их начальником был тот же Комон, который и под Сфактерией был их вождем.

3. Но еще за год до счастливого для фиванцев сражения при Левктрах бог дал знамение мессенцам; что они вернутся в Пелопоннес. Одно знамение было в Мессене той, что у (Сицилийского) пролива; говорят, жрец Геракла имел во сне следующее видение: ему казалось, что Зевс звал Геракла Мантикла в гости на Итому, а другое знамение было в Эвесперитах Комону: ему приснилось, что он сочетался со своей матерью, которая уже умерла, и когда он с ней сочетался, то мать его опять ожила. У него появилась надежда, что так как афиняне (опять) стали сильны на море, то они, мессенцы, смогут вернуться в Навпакт; на самом же деле этот сон показывал, что они вернутся в Мессению. Немного времени спустя после этого последовало поражение лакедемонян при Левктрах, с давних времен предназначенное им судьбой; ведь когда еще Аристодем царствовал над мессенцами, в

Это значило, что в данный момент должны были страдать он и мессенцы, а позднее бедствие постигнет и Лакедемон. 4. Тогда, победив при Левктрах, фиванцы отправили послов в Италию и в Сицилию, а также и к эвесперитам, приглашая всех их, кто только где-либо еще остался из мессенцев, рассеянных по всему свету, вернуться вновь в Пелопоннес. И они, под влиянием тоски по родной земле и вследствие ненависти, все еще кипевшей у них против лакедемонян, собрались скорее, чем можно было ожидать. 5. Эпаминонду было ясно, что не так-то легко создать новый город, который мог бы померяться силами с лакедемонянами, не находил он и места в стране, где можно было бы такой город основать: мессенцы отказались вновь поселиться в Андании и Эхалии, так как беды постигли их там, когда они в них обитали. Когда Эпаминонд находился в таком затруднении, говорят, ночью во сне явился ему старец, более всего похожий на гиерофанта (великого жреца священных таинств) и сказал: "Ты получил от меня дар побеждать всех, на кого обратишь ты оружье; и если тебя не станет среди рода смертных людей, я сделаю так, о фиванец, что имя твое не забудется ввек и слава твоя будет вечной. Ты же мессенцам отдай их отчую землю и их города, так как и гнев Диоскуров на них прекратился". 6. Так говорил старец Эпаминонду. А вот что он открыл Эпителу, сыну Эсхина, — аргивяне выбрали его быть у них полководцем и заселить Мессению, — старец явился ему во сне и дал такой приказ, чтобы там, где на Итоме он найдет растущим вместе тисовое дерево и мирт, чтобы он рыл между ними землю и спас бы древнюю старуху: она томится, заключенная в медном доме своем и уже почти без сознания. С наступлением дня, явившись в указанное место, он стал копать землю и наткнулся на медный кувшин; он тотчас отнес его Эпаминонду и рассказал о своем сновидении; он предложил ему самому снять крышку и посмотреть, что там есть. Эпаминонд, принеся жертву и помолясь тому призраку, который им явился, открыл кувшин и нашел очень тонкую полосу олова, свернутую, как свиток книги. Здесь был написан обряд совершения таинств Великих богинь и все это было зарыто Аристоменом. Говорят, что тот (старец), который явился во сне Эпителу и Эпаминонду, был Кавкон, прибывший из Афин в Анданию к Мессене, дочери Триопа.

1. Гнев же сыновей Тиндарея против мессенцев начался еще раньше битвы при Стениклере и, как я предполагаю, произошел по следующей причине. Жили в Андании двое цветущих юношей — Панорм и Гонипп; они во всем были близкими друзьями, вместе ходили на войну и вместе делали набеги на лаконскую землю. Как-то в лагере лакедемоняне справляли праздник в честь Диоскуров и после угощения они перешли уже к вину и веселью. В это время среди лакедемонян появляются Гонипп и Панорм в белых хитонах, в пурпурных плащах, верхом на прекрасных лошадях; на головах у них были шлемы, в руках — копья. Когда лакедемоняне их увидали, они преклонились перед ними и стали им молиться, считая, что к ним на жертвоприношение явились сами Диоскуры. Но как только юноши въехали в середину толпы, они проскакали через всю толпу, поражая своими копьями всех близкостоящих, и когда многие были ими убиты, они опять уехали в Анданию, насмеявшись над праздником и жертвоприношением Диоскурам. Это, как мне лично кажется, и вызвало гнев Диоскуров против мессенцев. Но тогда, как сказал призрак Эпаминонду, для Диоскуров не было уже неприятным возвращение мессенцев. 2. Особенно побудили Эпаминонда к созданию города предсказания Бакида. У Бакида, вдохновленного нимфами, есть предсказания относительно всех эллинов и относительно возвращения мессенцев:

Я еще нашел у Бакида также и то, что он говорит относительно Гиры, каким образом будет она взята. Вот одно из его предсказаний:

Когда этот устав таинств был найден, то те, которые принадлежали к роду жрецов, вписали его в книги. 3. Место, на котором и теперь у мессенцев находится город, показалось Эпаминонду наиболее подходящим для его основания и он велел прорицателям произвести гадания и вопросить богов, угодно ли будет богам поселиться здесь в своих храмах; когда они и на это сказали, что жертвы дают благоприятные знамения, тогда он приступил к постройке, приказал свозить камни и послал за людьми, которые умеют проводить улицы, сооружать дома и храмы и строить стены крепости. 4. Когда все было готово, тогда принесены были жертвы, все необходимое для которых доставили аркадяне. Сам Эпаминонд и фиванцы приносили жертвы в установленном порядке Дионису и Аполлону Исменийскому, аргивяне — Гере Аргее и Зевсу Немейскому, мессенцы — Зевсу Итомскому и Диоскурам, а бывшие у них жрецы — Великим богиням и Кавкону. Затем все вместе они стали призывать героев, чтобы они пришли и поселились вместе с ними: прежде всего Мессену, дочь Триопа, затем Эврита, Афарея и их сыновей, со стороны Гераклидов они призывали Кресфонта и Эпита; больше же всего они все взывали к Аристомену. Первый день был посвящен жертвоприношениям и молениям, в следующие же дни они стали возводить стену вокруг города, строить дома и воздвигать святилища; возводили они эти стены без всякой другой музыки, кроме беотийских и аргосских флейт: тогда особенно сильно было соревнование между песнями Сакада и Пронома. Самому этому городу дали имя Мессены, а затем стали восстанавливать и заселять другие поселки. Жители Навплии не были выгнаны из Мофоны; они позволили также и асинейцам остаться здесь: они припомнили их доброе к себе отношение, так как они не хотели воевать против них в союзе с лакедемонянами. Когда мессенцы возвращались в Пелопоннес, то навплийцы поднесли им дары, какие имели; и раньше они постоянно молили богов о возвращении мессенцев и теперь обратились к ним с просьбой оставить их на этом месте целыми и невредимыми.

5. Таким образом, мессенцы возвратились в Пелопоннес и вновь вернули себе свою землю двести девяносто семь лет спустя после взятия Гиры, когда архонтом в Афинах был Дискинет, в третий год 102-й олимпиады, в которую вторично одержал победу Дамон из Фурий. Правда, платейцы тоже долгое время находились в изгнании из своей страны; то же было и с делосцами, которым пришлось (долго) жить в Адрамиттионе, после того как они были изгнаны афинянами со своего острова. И орхоменские минии, вновь изгнанные фиванцами из Орхомена после битвы при Левктрах, были возвращены в Беотию Филиппом, сыном Аминты, как они, так и платейцы. Александр разрушил город самих фиванцев, но немного лет спустя Кассандр, сын Антипатра, вновь его восстановил. Таким образом, из перечисленных мною наиболее долгое изгнание, по-видимому, испытали платейцы, но и оно продолжалось не дольше, чем два поколения. Мессенцы же за пределами Пелопоннеса блуждали более 300 лет и за это время они показали, что ничего не забыли из своих родных обычаев, не забыли и своего дорического диалекта; и до сих пор из всех пелопоннесцев они сохранили его в наибольшей чистоте.

1. В первое время по возвращении мессенцев не приходилось бояться каких-либо козней со стороны лакедемонян. Сдерживаемые страхом перед фиванцами, лакедемоняне подчинились тому, что Мессения вновь заселяется и что аркадяне собрались в один город. Когда же вследствие Фокейской войны — она также называется и Священной — фиванцы должны были уйти из Пелопоннеса, лакедемоняне вновь осмелели и уже не могли удержаться, чтобы не напасть на мессенцев. 2. Но мессенцы одни в союзе с аргивянами и аркадянами могли выдержать эту войну; кроме того, они обратились за помощью и к афинянам; последние ответили им, что нападать на Лаконию вместе с ними они не будут, но заявили им, что если лакедемоняне начнут войну и пойдут походом на Мессению, то они явятся им на помощь. В конце концов мессенцы заключили союз с Филиппом, сыном Аминты, и македонянами, и это, по их словам, помешало им принять участие в той битве при Херонее, которая выпала на долю эллинам; кроме того, они будто бы не захотели поднять оружие против эллинов. Но когда после смерти Александра эллины вторично подняли войну против македонян, то в ней приняли участие и мессенцы, как я раньше уже указывал при описании Аттики. Против галатов мессенцы не сражались вместе с другими эллинами, так как (царь) Клеоним и лакедемоняне не захотели заключить с ними перемирия.

3. Немного времени спустя мессенцы завладели Элидой, пустив в ход как хитрость, так и смелость. Элейцы с самых древних времен из всех пелопоннесцев наиболее строго хранили законность. Но после того как Филипп, сын Аминты, причинил Элладе много разных зол, как я говорил об этом раньше, и в том числе развратил взятками влиятельных лиц из элейцев, они тогда впервые начали производить восстания и, как говорят, подняли друг против друга оружие. И с этого времени возможность столкновений между ними возросла, тем более что у них появились также сторонники в пользу (союза) с лакедемонянами. И началась гражданская война. Узнав об этом, лакедемоняне стали готовиться поддержать тех из элейцев, которые держали их сторону. Но пока они организовывались по полкам и распределялись по отрядам, в это время отборная тысяча мессенцев, предупредив их, пришла раньше к Элиде, имея на своих щитах лаконские гербы. Когда те из элейцев, которые были сторонниками спартанцев, увидали их щиты, у них явилась уверенность, что к ним пришла помощь от союзников, и они приняли их в город. Вступив туда указанным образом, эти мессенцы выгнали единомышленников Лакедемона и передали город своим сторонникам. 4. Такая хитрость упоминается и у Гомера, и, по-видимому, мессенцы только удачно ему подражали. Так, Гомер рассказывает в «Илиаде», что Патрокл надел оружие Ахилла, и, по словам Гомера, варвары подумали, что выступает сам Ахилл, благодаря чему пришли в беспорядок их передовые ряды. У Гомера можно найти и другие военные хитрости: он рассказывает, как со стороны эллинов ночью пришли в троянский лагерь двое разведчиков, вместо одного (троянского); как затем отправляется в Илион один из героев, на словах — под видом перебежчика, а на самом деле, чтобы разузнать тайны врагов; кроме того, он рассказывает, что у троянцев те, которые по молодости лет или по старости уже не были в силах сражаться, были поставлены сторожить стену, тогда как цветущие силами стояли лагерем против эллинов. А у эллинов раненые, чтобы не оказаться совершенно бесполезными, вооружают у него своим оружием способных к бою. Так песни Гомера полезны людям во все моменты их жизни.

1. Вскоре после этого предприятия против Элиды, македоняне под начальством Деметрия, сына Филиппа, внука Деметрия, захватывают Мессению. В своем рассказе о Сикионе я уже передал почти все о тех подвигах, которые совершены были Персеем против Филиппа и против Деметрия, сына Филиппа. Захват же мессенцев произошел следующим образом. Филипп нуждался в деньгах и, так как ему было необходимо достать во что бы то ни стало эти деньги, он послал Деметрия с кораблями в Пелопоннес. Деметрий высадился в одной из наименее посещаемых гаваней Арголиды и тотчас же самыми кратчайшими путями повел войско на Мессению. Послав авангардом тех, которые были легковооруженными и хорошо знали дорогу к Итоме, он незаметно около рассвета перешел стену в том месте, которое находится между городом и вершиной Итомы. Когда наступил день и жители города почувствовали всю опасность грозившего им захвата, то прежде всего у них возникло подозрение, что к ним в город пробрались вооруженные лакедемоняне, поэтому они устремились на них со всей безумной отвагой, движимые старинной ненавистью к ним. Когда же они и по оружию и по говору догадались, что это македоняне с Деметрием, сыном Филиппа, их охватил панический ужас: они вспомнили и о выучке македонян в военном деле, и о том счастье, которое всегда сопровождает оружие македонян. Однако громадность постигшего их несчастия внушила им почти сверхчеловеческую храбрость, а вместе с тем у них явилась надежда на лучшее, при мысли, что ведь не без воли бога после столь долгого времени им удалось вернуться в Пелопоннес. И вот мессенцы со всею смелостью стали наступать на македонян со стороны города, а гарнизон акрополя теснил их сверху. Однако вначале и македоняне со свойственной им храбростью и опытностью упорно сопротивлялись. Но уже раньше, утомленные предшествующей дорогой, а вместе с тем, когда наряду с мужчинами, теснившими их, их стали поражать черепицей и камнями женщины, они дрогнули и бежали в беспорядке. Большинство из них погибло, сброшенные с крутизны, — в этом месте Итома особенно отвесна — и лишь немногие из них, бросив оружие, спаслись.

2. К Ахейскому союзу, по моему мнению, мессенцы сразу не присоединились вот по какой причине. Когда лакедемоняне воевали с Пирром, сыном Эакида, мессенцы сами, без всякого приглашения, пришли к ним на помощь, и после этой услуги последовало со стороны Спарты более дружественное и мирное к ним отношение. Поэтому они не хотели вновь возбуждать вражду, вступив в тот союз, в который входили самые явные и непримиримые враги лакедемонян. Для меня ясно, а для самих мессенцев это, конечно, было не менее ясно, что если даже они и не войдут в союз, то все же Ахейский союз будет направлен против лакедемонян, так как в Ахейском союзе аргивяне и аркадяне составляли весьма значительную часть. С течением времени, однако, и они вступили в Ахейский союз. 3. Немного времени спустя Клеомен, сын Леонида, внук Клеонима, взял у аркадян город Мегалополь во время перемирия. Из аркадян, бывших в городе во время его захвата, одни погибли тогда же, а остальные — говорят, что их, бежавших из Мегалополя, было более двух третей — ушли вместе с Филопеменом, сыном Кравгида. Тех, кто ушел с Филопеменом, дружески приняли к себе мессенцы, отплатив таким образом аркадянам той же монетой за те услуги, которые сами от них получили в древние времена еще при Аристомене, а затем и впоследствии при заселении Мессении и при основании города. Настолько действительно бывают переменчивы человеческие дела, если судьба по воле бога позволила мессенцам в свою очередь спасти аркадян, раньше бывших их спасителями, и, что кажется еще более невероятным, даже взять Спарту. Ведь они сражались с Клеоменом при Селласии при Селласии и вместе с Аратом и ахейцами заняли Спарту. 4. Когда лакедемоняне избавились от Клеомена, у них выдвинулся тиран Маханид, а по его смерти у них вновь в качестве тирана явился Набис. Так как он похищал не только достояние частных лиц, но грабил и храмы, то в короткое время он собрал огромные богатства и на них набрал и содержал войско. Когда этот Набис захватил Мессену, то Филопемен и мегалополиты явились в ту же ночь, и спартанский тиран должен был удалиться, признав свое поражение. 5. Впоследствии, по причине каких-то неудовольствий против мессенцев, ахейцы двинулись против них со всем войском и опустошили большую часть их страны. С наступлением времени жатвы они вновь собирались напасть на Мессению, но Динократ, вождь народа, выбранный в это время начальником мессенских сил, заставил (аркадского вождя) Ликорту и то войско, которое было с ним, возвратиться домой, не достигнув успеха, благодаря тому, что ему удалось раньше с помощью мессенцев из города и окружных периэков, явившихся им на помощь, занять проходы из Аркадии в Мессению. Когда же вскоре после (отступления) Ликорты с войском прибыл сюда Филопемен с небольшим числом всадников, то, не получив никаких сведений о том, что произошло с его (союзниками), он был побежден мессенцами, которые сражались с возвышенных мест; при этом Филопемен был взят в плен живым. О том, как был взят в плен Филопемен и как он умер, все это я изложу впоследствии при рассказе об Аркадии; те же из мессенцев, которые были виновны в смерти Филопемена, понесли наказание, и Мессения вновь вошла в Ахейский союз.

До сих пор я рассказывал о бесконечных страданиях мессенцев, о том, как божество, рассеяв их до самого края земли, в страны самые отдаленные от Пелопоннеса, потом с течением времени позволило им невредимыми вернуться в родную землю. Теперь я вновь обращаюсь к описанию страны и ее городов.

1. Еще в наше время в Мессении в стадиях двадцати от Херийской (Поросячьей) долины находится приморский город Абия. Говорят, что в древности он назывался Ирой и принадлежал к тем самым семи городам, которые, по поэме Гомера, Агамемнон обещал Ахиллу (как приданое за дочерыо). Рассказывают, что когда Гилл и доряне были побеждены ахеянами, сюда в Иру удалилась Абия, кормилица Глена, сына Геракла, поселилась здесь и соорудила храм Гераклу; много лет спустя Кресфонт среди других почестей, оказанных ей, переменил название города, назвав его по ее имени Абией. Тут был знаменитый храм Геракла (и Абии) и другой храм — Асклепия.

2. На расстоянии семидесяти стадиев от Абии находятся Фары. У дороги есть соленый источник. Император Август повелел, чтобы мессенцы, жившие в Фарах, были приписаны к Лакедемону. Говорят, что основатель этого города Фарис был сыном Гермеса и Филодамии, дочери Даная. Рассказывают, что у Фариса не было мужского потомства, а что была дочь, по имени Телегона. На дальнейший их род указывает Гомер в «Илиаде», говоря, что у Диоклеса были близнецы, Крефон и Ортилох, а сам Диоклес был сыном Ортилоха и внуком Алфея. Что касается Телегоны, то о ней он ничего не говорит; по словам же мессенцев, она-то и была матерью Ортилоха, родившая его Алфею. Кроме того, я слышал в Фарах еще, что у Диоклеса, кроме сыновей-близнецов, была еще дочь Антиклея, у которой было двое сыновей, Никомах и Горгас, отцом которых был Махаон, сын Асклепия; что они остались тут и, когда Диоклес умер, они унаследовали от него царство. И до сегодняшего дня за ними сохранился дар лечить болезни у людей, вывихи и всякие другие увечья. И за это им приносят жертвы в храме и всякие посвятительные дары. В Фарах есть и храм Тихи (Счастья) и древнее ее изображение. 3. Гомер первый, насколько я знаю, упоминает в своих произведениях о Тихе, В гимне к Деметре, перечисляя дочерей Океана, с которыми вместе играла Кора, дочь Деметры, он упоминает и Тиху, называя ее тоже дочерью Океана; вот эти слова:

Сверх этого он больше ничего не говорит о ней, о том, будто бы она является богиней самой могущественной среди богов, имеющей наибольшее влияние в делах человеческих, и будто бы она обладает в этом отношении наибольшею силой, подобно тому, как в «Илиаде» он изобразил Афину и Энио главными вождями на войне, Артемиду — могучей и страшной при родовых муках женщин, а Афродите он приписал все заботы о браках. Что же касается Тихи, то ничего подобного он не сообщает. 4. Первый Бупал, художник искусный как в сооружении храмов, так и в изображении живых существ, создавая для жителей Смирны статую Тихи, сделал ее с полона голове, в одной руке держащей так называемый у эллинов рог Амалфеи. Этим он указал на сферу действий богини; впоследствии ее воспел Пиндар и, в частности, назвал ее Фереполис (городу счастье и помощь несущей).

1. Немного дальше Фар находится роща Аполлона Карнейского и в ней источник; Фары от моря отстоят на шесть стадиев. 2. Если отсюда пройти в глубь Мессении на восемьдесят стадиев, то придем в город Фурии; говорят, что в поэмах Гомера он назывался Антией. Фурии были отданы лакедемонянам, жившим в Спарте, Августом. С римским императором Августом вел войну Антоний, родом тоже римлянин; в числе других эллинских племен и мессенцы приняли сторону Антония потому, что лакедемоняне стояли на стороне Августа. Вследствие этого Август наказал и мессенцев, и всех тех, кто был против него, — одних больше, других меньше; так жители Фурий, города, который издревле стоял на холме, должны были спуститься и поселиться на равнине. Но и верхний город не был совершенно покинут: там остались развалины стен и храм, называемый Храмом сирийской богини (Афродиты). Новый город на равнине стоит на реке, называемой Арис.

3. В центре страны есть поселок Каламы (Тростники) и местечко Лимны (Болото); там есть храм Артемиды Лимнатиды, где, говорят, нашел себе кончину спартанский царь Телекл. Если идти из Фурий по направлению к Аркадии, то дойдем до истоков реки Памиса; они являются целебными для маленьких детей. 4. Если идти от этих источников налево и пройти стадиев сорок, то на пути будет город Мессена, под горой Итомой; он огражден не только горой Итомой, но со стороны, обращенной к Памису, также и горой Эвой. Говорят, что название этой горы произошло оттого, что тут впервые Дионис и сопровождавшие Диониса женщины издали свой (вакхический клич): «Эвое». 5. Стены вокруг Мессены сделаны из камня, а над ней надстроены башни и зубцы. Что касается стен Вавилонских или Мемноновых в персидских Сузах, то я ни сам их не видел, ни от другого кого-либо не слыхал, кто видел бы их своими глазами, но что касается Амброса в Фокиде или Византии и Родоса — а эти местности укреплены очень хорошо, — то укрепления у мессенцев более сильные. На площади у мессенцев находится изображение Зевса Сотера и водоем Арсинои: он получил название по имени дочери Левкиппа и в него снизу вливается вода из источника, называемого Клепсидрой (Водяные часы). Из храмов богов там есть храм Посейдона и другой храм Афродиты. Что особенно заслуживает упоминания — это статуя Матери богов из паросского мрамора, произведение того Дамофонта, который отлично пригнал и исправил слоновую кость на статуе Зевса в Олимпии, когда она стала трескаться, и которому со стороны элейцев воздается великий почет. 6. Работы того же Дамофонта у мессенцев статуя (Артемиды), именуемая Лафрией. Почитание ее установлено у них по следующему поводу. У калидонян Артемида, которую они чтут больше всех других богов, носит наименование Лафрия; получив Навпакт от афинян, мессенцы стали жить очень близко от пределов Этолии и потому заимствовали культ этой богини от калидонян. Внешний вид ее я опишу в другом месте. Наименование Лафрии проникло только к мессенцам и ахейцам из Патр; все другие города именуют ее Артемидой Эфесской, и отдельные лица чтут ее выше всех других богов. Причиною этого, как мне кажется, является, во-первых, слава амазонок, которые, по преданию, воздвигли эту статую, и, во-вторых, то обстоятельство, что этот храм сооружен в древнейшие времена. Кроме этих двух причин еще три других сильно способствовали распространению ее славы, это — размеры храма, превосходящего все человеческие сооружения, процветание города Эфеса и то исключительное положение, которым пользуется здесь богиня.

7. У мессенцев есть еще храм Илитии и мраморная статуя. Рядом — мегарон Куретов, где все животные одинаково сжигаются целиком, начиная с быков и коз, вплоть до птиц, — все бросаются в пламя. Есть и чтимый у мессенцев храм Деметры и изображения Диоскуров, несущих дочерей Левкиппа. Мною уже в прежних описаниях указано, что мессенцы оспаривают детей Тиндарея у лакедемонян, считая, что они принадлежат им, а не лакедемонянам. 8. Но наибольшее количество статуй и наиболее достойных обозрения дает нам храм Асклепия: там находятся отдельной группой статуи самого бога и его детей, отдельно группа Аполлона и муз, отдельно группа Геракла и города Фивы, затем Эпаминонд, сын Клеоммида, Тиха и Артемида Фосфора (Светоносная). Статуи, сделанные из мрамора, — творение Дамофонта; это единственный скульптор из мессенцев, заслуживающий внимания, насколько я знаю. Изображение же Эпаминонда — из железа, работы кого-то другого, не Дамофонта. 9. Есть у них и храм Мессены, дочери Триопа, с ее статуей из золота и паросского мрамора. На задней стене храма находятся картины, изображающие царей Мессении: до прихода дорян в Пелопоннес — Афарея и его детей, затем тех, кто царствовал по возвращении Гераклидов — Кресфонта, бывшего одним из вождей дорийского войска, а из поселившихся в Пилосе — Нестора, Фрасимеда и Антилоха, — наиболее чтимых сыновей Нестора как по возрасту, так и за их участие в походе против Трои. Есть там еще и Левкипп, брат Афарея, и Гилаира и Феба, а вместе с ними и Арсиноя. Нарисован там и Асклепий, по сказаниям мессенцев, сын Арсинои, и Махаон и Подалирий, потому что и они были участниками похода на Трою. Эти картины нарисовал Омфалион, ученик Никия, сына Никомеда, другие же говорят, что он был рабом у Никия и был его любимцем.

1. В так называемом у мессенцев Гиеротисионе (Дворце жертв) находятся изображения всех богов, которых почитают эллины, там же находится и медное изображение Эпаминонда. Там же стоят древние треножники; Гомер называет их "не бывшими в огне"; а в гимнасии — статуи Гермеса, Геракла и Тесея, творения египетских мастеров; не только у всех эллинов, но теперь уже и у многих варваров принято воздавать честь этим трем божествам не только в гимнасиях, но и в палестрах (ставя их изображения… 2. Эфид), по моим расследованиям, был по времени старше меня и так как он обладал крупным состоянием, то мессенцы воздают ему почет как герою. Некоторые из мессенцев говорили, что, правда, у Эфида было большое состояние, но что тот, кто изображен на картине, это не он, а его предок и тезка; они говорят, что этот старший Эфид был начальником мессенцев, когда ночью при полном их неведении в их город тайно вошел Деметрий, сын Филиппа, со своим войском.

3. Там же и могила Аристомена, и они утверждают, что это не кенотаф (пустая могила). На мой вопрос, каким образом и откуда были доставлены кости Аристомена, они сказали, что они посылали за ними на Родос и что это был приказ Дельфийского бога. При этом они мне сообщили, какие обряды совершаются на его могиле. Приведя к памятнику быка, которого они собирались принести ему в жертву, они привязывают его к стоящей на могиле колонне; дикий и не привыкший к привязи бык не хочет стоять спокойно, он беспокоится и мечется во все стороны; и если колонна покачнется, то это считается благоприятным знамением для мессенцев, а если не покачнется, то это считается знамением неблагоприятным. 4. Мессенцы хотят верить, что в битве при Левктрах присутствовал и Аристомен, хотя его не было уже в живых, и что это он, по их словам, помог фиванцам и был главной причиной понесенного лакедемонянами поражения. Я лично слышал, что халдеи и индийские маги первые сказали, что душа человека бессмертна; им поверили многие из эллинов, а больше всего Платон, сын Аристона. И все, кто хочет принять такое положение, не могут отрицать того, что ненависть Аристомена к лакедемонянам должна была пылать в его сердце во все времена. 5. Нечто похожее на этот мессенский рассказ, но, конечно, не совпадающий с ним во всех подробностях, я сам слышал в Фивах. Фиванцы рассказывают, что непосредственно перед самой битвой при Левктрах они послали спросить предсказаний у разных оракулов; послали они и в Лебадию (к Трофонию", чтобы они вопросили бога. До нас дошли вещания, полученные от Исменийского бога (Аполлона) и от Птойского (Аполлона), сверх тех, которые были даны в Абах и в Дельфах. Трофоний же, говорят, дал такое предсказание в стихах гекзаметра:

Когда пришло это предсказание, то, говорят, Эпаминонд обратился с просьбой к Ксенократу, чтобы он послал за щитом Аристомена и украсил им трофей на таком месте, откуда бы он мог быть видимым для лакедемонян. Ведь этот щит знали и видели все, которые на досуге рассматривали его в Лебадии, по слухам же его знали все без исключения. Когда фиванцы одержали победу, они вновь отослали его назад в храм Трофония, куда он и был посвящен. Медная статуя Аристомена есть у мессенцев еще на стадионе. Недалеко от театра есть храм Сараписа и Исиды.

1. Если подниматься на вершину Итомы, где находится акрополь мессенцев, то по дороге находится источник Клепсидра. 2. Перечислить все те местности, которые претендуют считаться местом рождения и воспитания у них Зевса, было бы невыполнимо даже для того, кто приступил бы к этому вопросу со всей серьезностью. Такие же претензии выставляют и мессенцы: и они говорят, что бог был воспитан у них, что Итома и Неда были его няньками, что по имени Неды была названа река, а по имени второй, Итомы, было дано имя горе. Мессенцы рассказывают, что когда Зевс был похищен Куретами из-за страха перед его отцом, то эти нимфы омыли его на этом месте и имя этому источнику дано в память похищения Зевса Куретами; из этого источника ежедневно берут воду в святилище Зевса на Итоме. 3. Статуя Зевса — творение Агелада; она была сделана еще в древности для мессенцев, живших в Навпакте. Жрец, избираемый каждый год, держит эту статую у себя дома. Они справляют и ежегодный праздник, так называемые Итомеи, а в древности они устраивали и музыкальные состязания. Не говоря о других доказательствах, это можно заключить из поэм Эвмела. В гимне, посылаемом для процессии на Делос, он написал:

Таким образом, мне кажется, что он составил эти стихи, хорошо зная, что там устраивали и состязания в музыке.

4. Если идти дорогой в Аркадию, в Мегалополь, то в воротах стоит изображение Гермеса аттической работы: говорят, афиняне первые стали придавать гермам четырехугольную форму, а от них эту форму заимствовали и другие. Отойдя от ворот стадий тридцать, встречаем течение реки Балиры. Говорят, что такое имя реке было дано потому, что Фамирид при своем ослеплении бросил сюда свою лиру; он был сыном Филаммона и нимфы Аргиопы. До тех пор Аргиопа жила у Парнаса, когда же она зачала, то, говорят, она переселилась к одрисам, так как Филаммон не захотел ввести ее в свой дом. Поэтому и Фамирида называют одрисом и фракийцем. Что же касается Левкасии и Амфита, то обе речки сливают свои воды в один поток.

5. По ту сторону этих рек простирается поле, называемое Стениклерским; говорят, что был такой герой Стениклер. Напротив этого поля находится то, что в древности называлось Эхалией, теперь же это Карнасская роща, особенно богатая кипарисами. Тут стоят статуи Аполлона Карнейского, (Агны (Священной)) и Гермеса, несущего барана, а Агной именуется Кора, дочь Деметры; и вода из источника протекает мимо ее статуи. Что же касается таинств Великих богинь — а их справляют этим богиням и в Карнасионе, — да будет мне позволено ничего о них не говорить; по святости я считаю их вторыми после элевсинских. А что в этой Карнасской роще хранятся медный кувшин, найденный аргосским предводителем, и кости Эврита, сына Меланея, то объявить это во всеуслышание мне не воспрепятствовало никакое сновидение. Мимо Карнасской рощи протекает река Харадр. 6. Если пройти налево стадиев восемь, то встретятся развалины Андании. Все эксегеты (толкователи) согласны, что название городу дано от имени какой-то женщины Андании, но ни о ее родителях, ни о том, кто был ее мужем, я ничего сказать не могу. Если идти от Андании к Кипариссиям, то будет на пути так называемая Полихна и протекают речки Электра и Кей; конечно, можно в рассказах относить эти имена к Электре, дочери Атланта, и Кею, отцу Латоны, а может быть, это были и местные герои, Электра и Кей.

7. Если перейти реку Электру, то будет источник, называемый Ахайя, и развалины города Дория. Гомер в своих поэмах говорит, что с Фамиридом несчастие случилось именно здесь, в Дорие, за то что он хвастался, будто в пении он победит самих Муз, а Продик из Фокеи — если только правильно ему приписывается поэма "Миниада", — говорит, что за свое хвастовство перед Музами Фамирид получил возмездие в Аиде. Как мне кажется, Фамирид потерял зрение вследствие болезни. То же несчастие постигло впоследствии и Гомера. Но Гомер все время продолжал составлять песни и не поддался несчастию, а Фамирид, вследствие постигшего его несчастия, бросил и свои песни.

1. От Мессены до устья реки Памиса — приблизительно стадиев восемьдесят пути; Памис течет по стране обработанной; его воды чисты и он судоходен от моря стадий на десять. В него заходят морские рыбы, особенно в весеннюю пору. То же делают рыбы и на реках Рейне и Меандре; больше же всего они заходят вверх по течению Ахелоя, впадающего в море у Эхинадских островов. Но в Памис заходят рыбы совершенно иного рода (чем в другие реки), так как вода его чистая, а не такая илистая, как в названных мною реках. Кефаль, как рыба, живущая в тине, любит более мутные реки. В эллинских реках не водятся животные, причиняющие гибель людям, подобно тому как в Инде, египетском Ниле, равно и в Рейне и Истре (Дунае), Евфрате и Фасиде (Риони). В этих реках живут твари, пожирающие людей подобно самым прожорливым зверям; по виду они похожи на сомов (железниц), живущих в Герме и Меандре, только цветом они темнее и сильнее их. В этом сомы им уступают. В Инде и в Ниле — в обоих водятся крокодилы, а в Ниле, кроме того, и гиппопотамы, для людей — зло не меньшее, чем крокодил. В эллинских реках людям не грозит никакой опасности со стороны каких-либо чудовищ, так как и встречающиеся в реке Аое, текущей по земле феспротов в Эпире, акулы водятся не в самих реках, но приплывают с моря.

2. На правом берегу Памиса находится город Корона; он расположен у моря, под горой Мафией. По этой дороге у моря есть местность, которую принято считать посвященной Ино: здесь, говорят, она вышла из моря, была признана богиней и была названа Левкотеей вместо Ино. Если пройти немного дальше, то видим реку Биас, которая впадает в море. Говорят, она так названа по имени Бианта, сына Амитаона. Затем стадиев двадцать в сторону от дороги находится источник Платанистон (Платановая роща); вода течет из дупла широковетвистого платана. Толщина этого дерева такова, что (дупло) похоже на маленькую пещеру, и вода очень вкусная для питья; вытекая оттуда, она спускается к Короне. 3. В древности имя города Короны было Эпея, но когда мессенцы с помощью фиванцев возвратились в Пелопоннес, то посланный для восстановления города Эпимелид назвал его Коронеей, так как он сам был из беотийской Коронеи; мессенцы же с самого начала неправильно произносили это имя и с течением времени это их ошибочное произношение все больше и больше укреплялось. Но передается и другая версия, будто когда рыли фундамент для стены, то натолкнулись на медную ворону. Тут есть храмы: Артемиды, так называемой Пайдотрофы (Детокормилицы), Диониса и Асклепия; на площади воздвигнуты статуи в честь Асклепия и Диониса из мрамора, а Зевсу Сотеру (Спасителю) — медная; на акрополе же под открытым небом стоит тоже медная статуя Афины с вороной в руке. Видел я и надгробный памятник Эпимелида. Но почему они гавань называют Ахейской, этого я не знаю.

4. Если пройти из Короны стадиев восемьдесят, то у моря будет чтимый храм Аполлона; по сказаниям мессенцев, это самый древний, и бог здесь врачует болезни; они называют Аполлона Коридом (Хохлатым жаворонком). Это изображение — деревянное, а статуя (Аполлона) Аргеота — медная; говорят, ее посвятили те, кто плавал на корабле Арго. 5. По соседству с городом Короной находятся Колониды. Здешние жители говорят, что они не мессенцы, но что их привел с собою из Аттики Колен, а Колену, согласно молве, дорогу туда, куда он должен был выселиться, указывал хохлатый жаворонок. С течением времени им пришлось переменить язык и нравы на дорийские. Этот городок Колониды лежит на возвышенности, недалеко от моря.

6. Жители Асины в древнейшие времена жили по соседству с ликоритами у Парнаса; дриопами они назывались по имени своего родоначальника; это имя они сохранили, придя и в Пелопоннес. Позднее, в третьем поколении, в царствование Филанта дриопы были побеждены в сражении Гераклом и, как посвятительный дар Аполлону, были отведены в Дельфы. Но согласно велению бога, данному Гераклу, они были отведены в Пелопоннес и сначала заняли Асину, около Гермионы, изгнанные же оттуда аргивянами, они поселились в Мессении, которую им дали лакедемоняне, и когда с течением времени мессенцы вернулись, они не были мессенцами выселены из этого города. Сами же асинейцы о себе рассказывают так: они согласны, что были побеждены Гераклом в битве и что их город около Парнаса был взят, но они отрицают, что были пленниками и были отведены к Аполлону, но говорят, что по взятии Гераклом их стен, они сами бросили город и бежали на вершину Парнаса; затем, переправившись на кораблях в Пелопоннес, они, по их словам, прибегли с мольбой к Эврисфею, и Эврисфей, как человек, ненавидевший Геракла, дал им (для жительства) Асину в Арголиде. Одни только асинейцы гордятся своим происхождением от дриопов и даже до нашего времени сохраняют это имя, поступая совершенно иначе, чем жители Стир на Эвбее. Ведь и стирийцы были в древности дриопами, но они не принимали участия в битве с Гераклом, так как жили они сравнительно далеко от города. Стирийцы по своему высокомерию обижаются, когда их называют дриопами, так же как жители Дельф избегают названия фокейцев. Напротив, асинейцам доставляет большое удовольствие называться дриопами и совершенно ясно, что самые чтимые из их храмов выстроены ими в память бывших у них некогда святилищ около Парнаса. Поэтому у них есть храм Аполлона, есть святилище Дриопа и его древняя статуя. Каждые два года они совершают в честь его таинства, утверждая, что Дриоп — сын Аполлона. 7. И эта Асина лежит у моря подобно той древней Асине в области Арголиды; стадиев сорок идет к ней дорога от Колонид и столько же от этой Асины до мыса, называемого Акрита. Этот мыс далеко вдается в море, а перед ним лежит пустынный остров Феганусса. За мысом Акрита находится гавань Финикус, а против нее острова Энуссы.

1. Город Мофона, прежде, до похода на Трою и все время пока продолжалась война с Илионом, назывался Педасом, а потом, как говорят сами жители Мофоны, изменил свое название, получив другое — по имени дочери Энея. Говорят, что у этого Энея, сына Порфаона, вернувшегося после взятия Илиона в Пелопоннес вместе с Диомедом, была от наложницы дочь Мофона. По моему же мнению, имя этому месту дала скала Мофон. Она-то и образует для них гавань, она делает и вход для кораблей более узким, проходя под водою и в то же время представляет собою мол, о который разбиваются морские волны. 2. В своих прежних описаниях я уже указал, что в царствование Дамократида в Аргосе, навплийцы за свое сочувствие лакедемонянам были изгнаны (из своей страны), что тогда лакедемоняне дали им Мофону и что даже при возвращении мессенцев на родину их ничуть не беспокоили. Эти навплийцы, по моему мнению, были в древности египтянами. Прибыв морем вместе с Данаем в Арголиду, они, три поколения спустя, были поселены Навплием, сыном Амимоны, в Навплие. Император Траян дал мофонейцам право быть свободными и управляться автономно. 3. В более же раннюю эпоху город Мофона один только из всех приморских городов Мессении подвергся следующему несчастию. Дела в Эпире, в области феспротов, находились в критическом положении вследствие царившей там анархии, так как у Деидамии, дочери Пирра, не было детей, и когда она была при смерти, то она передала власть народу. Она была дочерью Пирра, сына Птолемея, внука Александра, правнука Пирра, что же касается Пирра, сына Эакида, то о нем я рассказал уже раньше, когда я передавал об афинских делах. По необыкновенному счастью и по славе его подвигов карфагенянин Прокл ставит Александра, сына Филиппа, выше всех других, но по искусству расположить гоплитов и конницу, по умению прибегать к военным хитростям в момент самого боя (как тактика и стратега) он считает Пирра много выше его. Когда у эпиротов прекратилась царская власть, то народ стал действовать самовольно и перестал повиноваться властям; тогда иллирийцы, жившие на берегу Ионийского моря, выше Эпира, сделали на них набег и их покорили. Кроме афинян мы не знаем ни одного народа, который бы при демократическом правлении достиг могущества. Но афиняне и при демократии заняли одно из первых мест; это потому, что по своему природному уму они не имели себе равных среди эллинского племени и более всех других повиновались установленным законам. 4. Иллирийцы же, вкусив сладости завоевания и власти и желая все большего и большего, выстроили себе корабли и стали грабить всех других, с кем бы им ни пришлось столкнуться. И вот, делая вид, что они относятся к Мессении как к дружественной стране, они пристали к ее берегам и, послав вестника в город, просили доставить им на корабли вина. Когда к ним с вином прибыло несколько мужчин, они купили у них вино по цене, назначенной самими мофонцами, и сами стали продавать им то, что привезли. Когда на следующий день к ним пришло из города большее число людей, иллирийцы дали возможность и им получить от продажи выгоду. Наконец к ним на корабли пришло много женщин и мужчин для продажи вина и с тем, чтобы в свою очередь купить что-либо у варваров. Тогда иллирийцы со всей дерзостью бросились на них и похитили много мужчин и еще больше женщин; забрав их к себе на корабли, они поплыли к берегам Ионийского моря, оставив город Мофону почти безлюдным.

5. В Мофоне есть храм Афины Анемотиды (Владычицы ветров); говорят, что ее статую воздвиг и такое имя богине дал Диомед. Ветры, дуя сильнее обычного и несвоевременно, причиняли много бед стране; тогда Диомед помолился Афине и с тех пор из-за ветров не было в стране никаких несчастий. 6. Есть здесь и храм Артемиды и в колодце вода, смешанная со смолой, с виду совершенно похожая на кизикское (ирисовое) масло; вода имеет вполне одинаковый с ним и цвет и запах. Совершенно синюю воду я сам видел в Фермопилах; она не вся такая, а только та, которая собирается в купальне — местные жители называют ее Хитрами (Женскими купальнями). Красную воду, ничуть не отличающуюся от крови, можно видеть в стране евреев, у города Иоппы. Эта вода находится недалеко от моря, и по поводу этого водоема местные жители рассказывают предание, что Персей, убив морское чудовище, на жертву которому была выставлена дочь Кефея, омылся здесь от крови. Воду, которая уже вытекает из истоков черной, я видел в Астирах; Астиры — это горячие купальни, находящиеся против Лесбоса в так называемом Атарнее. Это местечко Атарней было платой хиосцам, которую они получили от царя мидян за то, что выдали ему человека, прибегшего к ним с мольбой о защите, а именно лидийца Пактия. Здесь вода черная, а у римлян, за городом, если перейти так называемую реку Аниен, вода белая; если человек войдет в эту воду, то он сразу чувствует холод и его охватывает дрожь, но немного спустя ему становится тепло, как от самого согревающего лекарства. Те источники, которые представляют что-либо удивительное или оригинальное, я сам посетил и видел своими собственными глазами, источники же менее интересные, хотя я их тоже знаю, я сознательно опускаю: найти воду соленую или кислую не такое уже большое чудо. Но я считаю нужным упомянуть два источника совершенно различного свойства; один из них течет в Карий по Белой равнине мимо деревни, которую называют Даскиловой; вода его теплая, а для питья она слаще молока. А из рассказа Геродота я знаю, что в реку Гипанис впадает источник горькой воды. И как нам не признать, что в своем рассказе он говорит правду, если и в наше время в Дикеархии, области тирренцев, находится горячий источник, настолько кислый, что свинцовые трубы — а он протекает по свинцовым трубам, — разъедаются им в течение немногих лет.

1. Из Мофоны, приблизительно на расстоянии ста стадиев, идет дорога до вершины Корифасиона; на ней находится Пилос. Построил его Пилас, сын Клесона, приведя из Мегариды занимавших ее тогда лелегов. Но он не воспользовался тем городом, который он выстроил, будучи изгнан Нелеем и пеласгами, пришедшими из Иолка. Уйдя отсюда в соседнюю область, он занял там Пилос в Элиде. Воцарившись в Пилосе, Нелей настолько высоко поднял славу Пилоса, что и Гомер в своих песнях называет этот город городом Нелея. 2. Тут есть храм Афины, прозванной Корифасийской, и так называемый дом Нестора. Его могильный памятник находится в центре города, а недалеко, в стороне от Пилоса, говорят, находится могила Фрасимеда. 3. Тут же, в городе, есть и пещера; говорят, что в ней было стойло для коров Нестора, а еще раньше — для коров Нелея. Эти коровы могли быть фессалийской породы и некогда они принадлежали Ификлу, отцу Протесилая. Этих коров Нелей требовал у женихов как вено (выкуп) за свою дочь; Мелампод, делая угодное брату своему Бианту, отправился за ними в Фессалию; там он был связан пастухами Ификла, но получил их как плату за те предсказания, которые он сделал Ификлу по его просьбе. Ясно, что люди того времени прилагали все старания, чтобы скопить себе богатство в таком именно виде, т. е. в виде стад коров и табунов коней; ведь и Нелей пожелал иметь себе коров Ификла, и, ввиду славы иберийских коров, Эврисфей велел Гераклу пригнать ему стадо быков Гериона. Кажется, что и Эрике, властвовавший тогда в Сицилии, чувствовал такую сильную страсть к коровам: с Эрифии, что он вступил в борьбу с самим Гераклом, причем наградой за победу в этой борьбе были назначены, с: одной стороны, эти коровы, а с другой — его собственная власть. Гомер в «Илиаде» говорит, что первым даром Ифидаманта, сына Антенора, своему тестю в качестве вено (выкупа за невесту) были даны сто коров. Это подтверждает, по-моему, положение, что люди в те времена выше всего ценили стада коров. Мне кажется, что коровы Нелея паслись большею частью за пределами страны: Пилосская область почти вся песчаная и не может доставить этим коровам достаточного количества травы. Свидетелем в этом является мне и Гомере, который, упоминая о Несторе, всегда называет его "царем песчаного Пилоса".

4. Перед гаванью лежит остров Сфактерия, подобно тому как перед пристанью Делоса находится остров Ренея. Можно видеть, как счастье или несчастье людей может дать известность местностям, до тех пор неизвестным. Имя Каферея, мыса на Эвбее, стало известным благодаря тому, что здесь буря захватила корабли эллинов, вместе с Агамемноном возвращавшихся из-под Илиона; Пситталею на Саламине мы знаем потому, что здесь погибли мидийцы. Равным образом и несчастие лакедемонян сделало всем известной Сфактерию. В память события при Сфактерии афиняне воздвигли на акрополе медную статую Ники.

5. Если идти в Кипариссии из Пилоса, то по дороге у самого города, недалеко от моря, будет источник; говорят, что этот источник стал течь по воле Диониса, когда он тирсом ударил в землю, поэтому и этот источник они называют Дионисиадой. Есть в Кипариссиях храм Аполлона и храм Афины с прозвищем Кипариссийской. В так называемом Авлоне есть храм Асклепия и статуя его с прозвищем Авлонского. В этом месте протекает река Неда, которая является границей между Мессенией и Элидой.