"Николай Алексеевич Некрасов. Новоизобретенная привилегированная краска братьев Дирлинг и Кo " - читать интересную книгу автора

играют...
Пока Мартын описывал любопытному немцу образ жизни своего барина,
карета быстро котилась по торцовой мостовой и наконец повернула в другую
улицу. Проводив глазами ненавистный экипаж, умчавший лучшие его надежды,
господин Турманов медленно стал переходить пешеходный мостик, против
отделения почтовых карет. Лицо его было мрачно. "И за что потерял я целый
день? - шептал он уныло.- Шатался с ним по магазинам, чуть но надорвался,
зашнуровывая проклятый чемодан? Да обойди я лучше тем временем приятелей,
достал бы, непременно дослал бы... мне и Чухломин бы дал, и Саврасов бы
дал... а теперь поди застань кого-нибудь: все по дачам, на островах, в
Павловске... А славное сегодня гулянье в Павловске, с музыкой..." Он
вздохнул... "Хоть бы музыки послушать... всего и проезд-то пустяков
стоит..." С надеждой, внезапно мелькнувшей в лице, он обшарил свои карманы и
опять вздохнул глубоко-глубоко.
Солнце усердно пекло прощальными своими лучами. Воздух был душен,
тротуары раскалены, пыль лезла в горло и производила сухой кашель. То был
час, в который летом оставаться в городе сущее горе.
Господин Турманов, продолжая машинально свой путь, очутился у церкви
Николы Морского и остановился. В ограде на зеленой траве играли дети. Он
засмотрелся. О, как бы желал он теперь сам превратиться в дитя, чуждое
житейских треволнений... стать с своим мячиком посреди розовых малюток,
беспечно бегающих с обручиками, мячиками, картонными лошадками и всякими
игрушками! Неведомая сила тянула его туда. Слезы сверкнули у него в глазах,
грусть, сожаление, злость давили ему грудь, и тоска его разрешилась наконец
в долгое, энергическое проклятие, посланное господину Хлыщову...
Оно было так искренно, так энергично, почерпнуто в таких сокровенных
тайниках злобы и ненависти, что нет ничего мудреного, если оно отзовется
нашему герою!


II

Занятия, которым предавался Хлыщов в дороге, всего лучше могут
определить состояние духа, в котором он находился. Нередко всматривался он в
блестящие дощечки жестяного фонаря, отражавшие его полное, краснощекое лицо;
по как отражение было не довольно ясно, то он по временам открывал дорожный
мешок, доставал небольшое зеркало и с помощию его дополнял сведения о
состоянии своей физиономии, почерпнутые при посредстве фонаря. Глядясь в
зеркало, он щурился, подмигивал, лукаво улыбался, покручивал и подергивал
свои усы и вообще делал все, что иногда делают перед зеркалом люди, знающие,
что никто за ними не подглядывает. "Граф, граф, решительно граф,- говорил
он, трепля свою полную щеку.- И осанка такая - и взгляд графский!" Когда эти
занятия начинали ему надоедать, что случалось, впрочем, не слишком скоро, он
обращался к молчаливому свидетелю своих наблюдений и вступал с ним в
дружеский разговор. - Что ты видел во сне? что во сне видел, а? Ну, пошел
зевать, пошел... Неженка! Вишь, развалился! а вот выгоню тебя, так и будешь
бежать за каретой,- тогда увидим. Неизвестно, что думал в то время Прометей
и вообще до какой степени развиты были его мыслительные способности, но с
достоверностию можно сказать, что обоняние его было развито довольно сильно:
он беспрестанно обнюхивал тот угол кареты, где находились копченые колбасы и