"Николай Алексеевич Некрасов. Помещик двадцати трех душ " - читать интересную книгу автораотца. Как ни вкусны были обеды надворного советника и кавалера, однако ж
соседи охотнее посещали моего отца или, правильнее сказать, собаку моего отца. Тайная зависть раздирала сердце надворного советника; он пожелал приобресть собаку покупкою. Сумма, которую он решился пожертвовать, возвышаясь по мере отказов моего отца, сделалась наконец так значительна, что на нее можно бы купить человека, но родитель мой, при всей своей бедности, выдержал свой характер. Он не отдал собаки! Не могу без сердечного трепета вспомнить о борьбе, которая происходила в душе и отражалась на лице его, когда он делал свое торжественное отречение... Налив собственноручно стакан водки "дворецкому", который приезжал к нему с письмом и деньгами за собакой, отец мой сказал: - - Не могу... Желал бы, душевно желал бы угодить Андрею Никифоровичу,- но, видит бог, не могу! Без Кастора я - как без головы; мне, старику, не привыкать жить на свете без него, когда привык жить с ним издавна. Все готов сделать для Андрея Никифоровича: Кулебяку {Имя лошади.} отдам; стану ездить на Васькиной Соломониде. {То же.} Пусть кого хочет из людей возьмет, хоть Сидора: он малый непьющий, проворный, и дичь ли какая летит, заяц ли притаился в меже - прежде всех заподозрит... И жена у него такая бойкая: мастерица рубашки шить и всякое женское рукоделье для мужчин... А Кастора отдать не могу. Так и скажи своему барину. Пусть не сердится. - - Не отдавайте, не отдавайте, папуся! - подхватил я умоляющим голосом.- Я заплачу! Отец мой поцеловал меня, назвал "своим карапузиком" и сказал: "Не бойся". Я сел верхом на Кастора и закричал: "Ну, ну, ну, Кулебяка", подражая охоту... Знай я тогда, что подражание дело нехорошее, я бы непременно придумал какое-нибудь свое восклицание: я был мальчишка преостроумный! Увы! отец мой! зачем ты не сдержал своего слова? Зачем нежность твоя к единственной отрасли твоего рода победила в тебе привязанность к собаке? Если б ты до конца жизни своей был верен себе, я не испытал бы тех несчастий, которые теперь обрушились на мою голову, я не узнал бы ее, не привязался бы к ней (вы понимаете, что не о собаке здесь идет дело) всеми силами души моей и не был бы ею обманут!.. И зачем мне, наследнику твоего имени и твоих двадцати трех душ, твоей Кулебяки и Соломониды,- было дано то воспитание, на которое ты пожертвовал счастием последних дней твоей жизни и которое, увы! конечно не по твоей вине, сделалось для меня пагубным! Не стану подробно описывать, какие средства в течение нескольких лет употреблял Супонев для того, чтоб завладеть нашею собакою. Доскажу коротко. У Супонева была дочь. Когда ей минуло восемь лет, Супонев нанял француза, французенку и отставного старшего учителя какого-то училища для ее воспитания. Когда наконец все меры и кроткие и некроткие истощились и не повлекли за собою никакого успеха,- Супонев сделал отцу моему предложение, против которого отец мой не мог устоять... Супонев писал: "Павлуше вашему уже, кажется, тринадцатый год: нынче дворянин не может остаться без воспитания, его даже в службу не примут. Я нанял учителей и гувернантку для моей дочери, пусть же, думаю, учится у них и ваш Павлуша: все равно едят мой хлеб и жалованье получают; по крайней мере сделаю добро соседу: он человек небогатый, поведения, как мне известно, хорошего и |
|
|