"Виктор Нель. Поэт Мема" - читать интересную книгу автора

пусть на пустыре проссутся. А может, мы ее по полной приговорим. Шарф-то и
на тракторный каток намотать может. Верно, Агамон?
Смотрит и щурится. Запомнил, гад, что я про шарф говорил. Молчу стою, а
думаю "может спалить сторожку-то".
А он опять:
- Ты, Агамон, доставишь приговоренную к месту исполнения. Ты у ней в
доверии. Скажешь, что матка твоя поговорить хочет. Исполняй.
Вышел я не жив. Ежли не приведу, худо будет. Поплелся. Захожу, а она и
говорит:
- А, Агамемнон, хорошо что пришел. Мы вот что думаем. Надо тебе в
город. В нашу школу пойдешь. Я, как домой вернемся, хлопотать начну. Мы
завтра уезжаем, до того хотелось бы с твоей матерью поговорить. С утра
пораньше, или прямо сейчас. Отведешь?
Смотрит на меня, а у меня язык отнялся. Мне даже и говорить ничего не
пришлось. Молчу и на маты гляжу. А они там, как дети малые, скачут, смеются
и яблоками кидаются. Потом и говорю:
- Мать поперек не станет, не беспокойтесь. А вам я вот что скажу: вы
тут потемну не выходите. Лес рядом. Волки иногда выходят.
Она шарф свой поправила и спрашивает:
- А ты как же?
- А меня не тронут. Меня здешние волки за своего cчитают.
И ушел. Прихожу в сторожку, а они уже датые сильно.
- Отменил я приговор, - говорю, - потому что не судья ты никакой, Глеб,
а говно последнее.
Думал, он меня тут же скамьей перепаяет. А он потемнел только и говорит
тихо:
- Предал Агамон. Сам себя под суд подвел. Мы тебе сейчас приговор
выносить будем. Суровый.
Говорит, а у самого желваки ходят.
- Ты пока сходи с матерью попрощайся, а потом приходи для приведения в
исполнение. Полчаса тебе даем. Как порешим, так и сделаем.
Ушел я, сам думаю: "Вот и все, жизни мне не будет". А сам не домой, а к
отцу Михаилу иду.
Пришел, а церква темная стоит, нет никого. Я зашел, покричал, точно -
никого. И тут меня как ошпарило. Вспомнил я, у попа в погребе обрез лежит.
Двухствольный. Он его ото всех прятал, да только я там все углы в
малолетстве облазал, нашел случайно.
Спустился, взял обрез да патронов пару. В один ствол медвежью пулю
запыжил, если подойти не смогу. В другой дроби глухариной.
Прихожу в сторожку, а там уж все готово. Скамьи по углам, а у стены по
бокам Леха с Кланькой, как народные заседатели. В середине Глеб.
- Осужденный Гавнамон, - говорит, - для приведения приговора скидай
кожух и вставай раком.
А я стою, только рука под полой.
- Ты что, глушак? Чего там на яйцах греешь? Подойди и покажь!
Вот и хорошо, думаю, вот и хорошо. Подошел, да с трех шагов и ахнул,
как Глеб сам учил. Я тварь животную никогда тронуть не мог, а тут легко так
было, будто во сне.
С обреза палить непросто. Откид как у двухстволки, а приклада нету. Мне
курком пол-ладони пропороло. Да только я тогда не заметил.