"Геннадий Немчинов. Колка дров: двое умных и двое дураков" - читать интересную книгу автора

забитый привезенными и уже кем-то распиленными дровами, невольно
содрогнулась.
Елена была невысокая, хорошо сложенная, по-деревенски крепкая, у нее и
в городе осталась деревенская истовость в работе, правда, уже с примесью
сильного отвращения к ней и некой жертвенности на лице, когда она ее
исполняла: в такие часы ей казалось, что она делает не то что могла бы, не
танцует, скажем, на приятной званой вечеринке, не сидит в театре, не читает
хорошую книгу или ведет
умный разовор.
Сестры, пытаясь забыть случившееся, вычистили, вымыли пол, весь дом и
теперь стирали. Полина, первой преодолев обиду - впрочем, она-то и оказалась
главной обидчицей, - с жалостью присматривалась к сестре. Какой телесно
привлекательной, легкой, красивой была Елена! Глаза ее всегда призывно
переливались, строгие темные брови так прихотливо ломались, и так тянулись к
ней все сверстники... На ее смех, голос, и чтобы взглянуть на ее лицо,
манящие глаза, увесги на танцы... Да просто побыть рядом!
А теперь это лицо - все в едких морщинках, в глазах настороженная
тревога и вечная обида на что-то, кого-то, в голосе то и дело пробивается
надсадная раздражительность, вот-вот он взовьется в неправедном,
нелепо-мелочном гневе, когда человек, свирепея на что-то неведомое никому,
внутреннее, свое, обращает свою боль и раздражении против других.
И Полина, выполняя приказы старшей сестры, бросалась к колодцу за
водой, таскала дрова в баню, - они устроили свою грандиозную стирку в
крохотной старой баньке на огороде, в которой мылись еще в детстве, и надо
было много и воды, и дров. Бог с ней, думала Полина, лишь бы не кричала...
К ним через огород пришла соседка, коротконогая и несуразно толстая
тетка Феня. Широко расставив ноги, уперев руки в могучие бедра, - несмотря
на толщину, тело ее было тугим, как барабан, ежедневный каторжный труд в
каменном карьере - единственном месте, где в здешних местах можно было
работать и заработать, на собственном огороде и дворе, без выходных и
отпусков лет сорок подряд все в ней перекрутил, перекорежил, но и намертво
сцепил все мускулы, сухожилия, вероятно, не хуже, чем у дикого кабана, -
сказала грубо и гулко:
- Вы, девки, видала, дровами занялись. Так-то одни пупы надорвете. А
знаете вы, что у нас вон тама, - Феня махнула своей коротко, чудовищно
толстой рукой в сторону окраины поселка, - дурдом? Ну и вот, дуйте туда и
попросите двоих дураков в помощь, их дают, лишь бы кормили. Дня за три вам
все и своротят, они, дурачки-то, ничего ребята, только знай подгоняй их
пуще, а то разомлеют, все забудут, и тогда чего от них ждать...
Сестры приняли совет к сведению, хотя и не без опаски: какие-то еще
дурачки попадутся?
Дурдом стоял на окраине поселка, в негустой березовой рощице. Это был
старый деревянный поместительный дом. Все виделось в нем каким-то
неряшливым, запущенным даже на первый взгляд. Елена взошла на высокое,
скрипучее, с просевшими ступенями крыльцо. В этот момент распахнулась дверь.
- Здравствуйте, - сказала Елена выскочившей в несвежем, когда-то белом
переднике молодой женщине.
- Здорово, - откликнулась та и тут же, бросив на Елену по-деревенски
всезнающий взгляд, сказала: - Ты - Тарасова Лена.
- Правда, - удивилась Елена.