"Валентина Немова. Святая святых женщины " - читать интересную книгу автора

учительнице, у которой не было высшего образования и она даже не имела права
работать в средней школе, но как-то сумела с директором договориться. И в
"часах" ей никогда не отказывали. А теперь вот еще и "классной" сделали...
Не сомневаюсь, и я смогла бы отстоять свое право на класс, который вела
уже 3 года. Но не захотела этим заниматься. И поступила наоборот: написала
еще одно заявление с просьбой уволить меня "по семейным обстоятельствам".
Прочитав это мое "прошение", директор "офонарел": "Как так можно
поступать! - всплеснул он тонкими руками с толстыми, точно сосиски,
пальцами. - Бросать работу посреди учебного года. Кто возьмет ваши часы? У
всех преподавателей нагрузка по макушку"...
Но его беспокоило, как я догадалась, совсем не это. А то, что по этому
поводу ему придется отчитываться перед заведующим горОНО. Волновало его еще
кое-что: сможет ли кто-то другой проводить занятия по русскому языку в
классах, которые формировались специально для меня - неугодного учителя?
Разумеется, я не стала этого прохвоста ни запугивать, ни утешать.
Просто поинтересовалась спокойно и вежливо:
- А делать пакости педагогам с высшим образованием и большим стажем
работы в середине учебного года разве позволительно? - Ему нечего было
ответить на мой вопрос, и он подписал поданный мною лист.
Так распрощалась я со школой. Детишки мои, брошенные мною "на произвол
судьбы", получили возможность сравнить меня и как преподавателя русского
языка, и как классного руководителя с другими педагогами, которые, не
справляясь с трудным по составу классом, менялись у них чуть ли не каждый
день. Поняли ребята, кто какой и какую допустили они ошибку, предъявив мне
ультиматум. Но признаться в этом им было стыдно. Родители же этих девчонок и
мальчишек, узнав о случившемся - не от меня, естественно, - пошумели,
пошумели, да и смирились. Что им еще оставалось? Я же, получив расчет, сразу
уехала. И не пожалела потом, что ушла. Теперь у меня появилась возможность к
дочери ездить чаще, на мамином участке трудиться не по два месяца в году, а
весь сезон, а главное: больше внимания уделять литературному творчеству,
всерьез заняться которым мечтала я с давних пор.
Заканчивая разговор о школе, замечу: последний мой директор,
подложивший мне "свинью", когда уже сам вышел на пенсию (и не по выслуге
лет, как я, а по старости), извинился передо мной за тот, как он сказал,
"опрометчивый" поступок...
Тем, что я раньше срока превратилась в пенсионерку, тут же
воспользовались Юдины. Когда я вернулась от дочери, Лида, позвонив мне,
сообщила, что Мила очень плоха, держится только на морфии и что, чтобы
застать ее в живых, надо мне срочно ехать в Летний. Обливаясь слезами,
помчалась я в кассу, купила билет на самолет. Телеграмму, чтобы меня
встретили, посылать Юдиным не стала, решив, что от аэропорта до их дома сама
как-нибудь доберусь. Вещей у меня с собой было немного.
Прилетаю, вся дрожу от страха. С дороги и сразу к маме, к постели
умирающей сестры, - на это у меня духу не хватило. Думаю: Юдины меня
вызвали, пусть они меня туда и ведут. Заявляюсь к ним: сидят веселые.
Обрадовались, что появился повод выпить. Приглашают к столу. А дело было
поздним вечером, засиживаться у них не стоило. Странным показалось мне их
поведение.
- Чему, - спрашиваю Лиду, - ты радуешься? Как можно улыбаться, когда
твоя родная сестра умирает, не дожив до 40 лет?