"Збигнев Ненацки. Раз в год в Скиролавках (Том 1)" - читать интересную книгу автора

лоси и серны пооставляли четкие и глубокие следы; охотники и браконьеры
очищали свое оружие от масла. На горке возле школы с утра до вечера
покрикивали дети, катающиеся на санках, громко скрипели ворота колодцев и
рукоятки насосов, весело лаяли дворовые собаки. Писатель Любиньски смел снег
с террасы над гаражом и в солнечные часы выставлял лежак, на котором
отдыхал, завернутый в тулуп и два одеяла, а вечерами работал над повестью о
прекрасной Луизе, которая была сельской учительницей, а полюбила простого
мужчину.
В спокойном воздухе из труб до самого неба тянулся седой, серый или
черный дым в зависимости от того, топил кто-то дровами буковыми или
сосновыми. И только над острой крышей художника Порваша ни малейший дымок не
курился, стекла разрисовал мороз, а в огороженном сеткой дворе только кот
протоптал узкую, как нитка, стежку. Впрочем, кот был не Порваша, а приходил
ловить мышей по-соседски, от Галембков. Потому что Порваш, о чем было
известно всей деревне, пребывал в Париже, куда в начале декабря повез свои
четыре картины, чтобы там их продать по приличной цене с помощью покровителя
по фамилии барон Юзеф Абендтойер. Этого барона никто в Скиролавках не видел
в глаза, но все хорошо знали по рассказам художника Порваша. Юзеф Абендтойер
был на одну четверть евреем, на одну четверть поляком, на одну четверть
армянином и на одну четверть немцем. Картины Порваша - преимущественно
осенние тростники над озером - нравились парижанам, поэтому каждый раз,
возвращаясь из-за границы, Порваш имел на что жить, по крайней мере,
полгода. В Польше его картины никто покупать не хотел, и, как узнал писатель
Любиньски, ни в столице, ни в других городах никто о творчестве Порваша
вообще не слышал. Но писателя Любиньского это не удивляло, потому что о его
писательстве тоже с давних пор никто не вспоминал в столице, а все-таки
Любиньски был, несмотря на это, писателем, и к тому же - как утверждал
Неглович - вполне хорошим.
О художнике Порваше в селе сложилось особое мнение, потому что он не
пользовался легкими случаями и не перебегал никому дорогу, а привозил себе
каждый раз новую девушку, которую, однако, задерживал не дольше чем на месяц
или полтора. Девушки были разного возраста и разной красоты; к сожалению, по
причине неряшливого образа жизни художника и отсутствия заботы о еде, они
вскоре чувствовали ухудшение здоровья и уезжали с плачем, распространяясь о
том, что "он не хотел давать на жизнь" и они должны покидать Скиролавки,
потому что "исчерпали свои сбережения".
И вот за день до Нового года вдруг появился в деревне художник Богумил
Порваш. По дороге к своему дому он остановил свой старый автомобиль типа
"ранчровер" перед магазином, где, как обычно в полдень, сидели на лавке
несколько жителей деревни. Был четырехградусный мороз, а они пили холодное
пиво. Те самые, впрочем, что всегда, а значит, старый Крыщак, молодой Хенек
Галембка, которого два раза принимали на работу в лесу и два раза оттуда
выгоняли, пока он не пришел к выводу, что может остаться на содержании жены,
ее коровы, свинок, кур, уток и гусей. Сиживали на лавке плотник Севрук,
Антек Пасемко, а также Франек Шульц, старший сын Отто Шульца, достойного
уважения старца. Но Отто Шульц все не передавал сыну хозяйства, и тот не
рвался к работе на отцовском поле. Несмотря на то, что ему уже было почти
тридцать два года, он еще не женился и назло отцу подрабатывал себе на пиво,
время от времени нанимаясь в рыболовецкую бригаду.
Подъехал художник к магазину в Скиролавках, вышел из машины, как ни в