"Жерар де Нерваль. История о царице утра и о Сулеймане, повелителе духов" - читать интересную книгу автора

сказала бы я, во всяком случае, таковыми они кажутся мне, должно быть, в
силу моего невежества; это желание было одной из причин, побудивших меня
пуститься в столь долгое путешествие.
- Мы сделаем для вас все, что в наших силах, - произнес Сулайман не без
самонадеянности, стараясь не уронить себя перед столь опасной противницей.
В глубине души он много бы дал, чтобы оказаться сейчас в одиночестве
под смоковницами в саду своего загородного дворца в Милло.
Придворные, предвкушая захватывающий поединок, вытягивали шеи и
таращили глаза. Что может быть хуже, чем в присутствии своих подданных
утратить славу мудрейшего из мудрых? Садок казался встревоженным; пророк
Ахия из Силома едва заметно кривил губы в холодной усмешке, а Ванея, играя
своими наградами, некстати посмеивался, и от этого глупого веселья царь и
его приближенные уже заранее чувствовали себя смешными. Что же до вельмож из
свиты Балкиды, они стояли безмолвные и невозмутимые - настоящие сфинксы.
Добавьте к преимуществам царицы Савской величавость богини и пьянящие чары
женской красоты: восхитительно чистый профиль, на котором сиял черный глаз
газели, удлиненный к виску и столь совершенного разреза, что казалось, будто
он всегда смотрит в упор на того, кого он пронзал своими стрелами, губы,
чуть приоткрытые то ли в улыбке, то ли в страстном призыве, гибкий стан и
великолепное тело, угадывающееся под тонким одеянием; представьте себе
выражение ее лица, лукавое, чуть насмешливое и горделивое, озаренное
искрометной веселостью, свойственное тем, кто с младых лет привык
повелевать, и вам станет понятно замешательство Сулаймана. Растерянный и
очарованный, он жаждал одержать победу над умом царицы, тогда как сердце его
было уже наполовину побеждено. Эти огромные черные глаза с ослепительно
белыми белками, нежные и загадочные, спокойные и проникающие в самую душу,
смущали его, и он ничего не мог с этим поделать. Словно вдруг ожил перед ним
совершенный и таинственный образ богини Исиды.
И завязался по обычаю тех времен долгий и оживленный философский диспут
из тех, что описаны в книгах древних евреев.
- Не призываете ли вы, - начала царица, - к себялюбию и жестокосердию,
когда говорите: "... если ты поручился за ближнего твоего и дал руку твою за
другого, ты опутал себя словами уст твоих"? А еще в одном изречении вы
превозносите богатство и власть золота...
- Но в других я восхваляю бедность.
- Противоречие. Екклезиаст побуждает человека к труду и стыдит
ленивцев, но далее вдруг восклицает: "Что пользы человеку от всех трудов
его, которыми трудится он под солнцем?", "Познал я, что нет для них ничего
лучшего, как веселиться..." В притчах вы бичуете разврат, но поете ему хвалу
в Екклезиасте...
- Я полагаю, вы шутите...
- Нет, я цитирую. Итак, нет ничего лучшего, как наслаждаться... "Потому
что участь сынов человеческих и участь животных - участь одна; как те
умирают, так умирают и эти..." Вот какова ваша мораль, о мудрец!
- Это просто образы, а суть моего учения...
- О да, вот она! Увы, до меня ее уже нашли другие: "Наслаждайся жизнию
с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе
Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это - доля твоя в жизни
и в трудах твоих..." - и так далее... Вы не единожды к этому возвращаетесь.
Из чего я заключила, что вам следовало бы внушить эти мысли народу, чтобы