"Юрий Невский. В сторожке, в парке, в серном сейфе... (Фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

Я плеснул ему в подвернувшуюся рюмаху, но он отстранил локтем, принял
лишь полный бокал и безмятежно-коротко выпил его. Стоял покачиваясь,
занюхивая травяным и мятным рукавом.
- Ты любишь овсяные оладушки? - еще спросил я.
- Да... - он мутно покачнулся, выпростал что-то из недр своей кожаной
обители, положил на полированную стойку. Это была темная и древняя широкая
ложечка с длинной ручкой.
- Что это?
- Это лопаточка для переворачивания оладушек, - ответил он, широко и
привольно швыркнув носом. - Моей бабушки... - добавил еще тише и пошел,
охватывая аркой всадниковых ног далекое и близкое, дико пахнущее медом
вскопытенных трав и пряной пыли, время сигнальных костров и кочевий.
Как раз прилетел к нам Батхитхван Чумпура, исполнитель на народных
индийских инструментах (из-за чего и генеральный порядок), все стали
заходить и рассаживаться в баре. Он долго настраивал ситар, он пел и играл
свою музыку, запалил морок благовонных палочек, весь потел, посерел и
осунулся лицом, раскачиваясь маятником литого просолнечного тела. -
...чайки над морем, вы - белые чайки над синем морем, - говорил он, или
кричал? - нам откуда-то издалека снизу, - вам нечего бояться,
расслабьтесь, спокойно, все спокойно... - и мы все еще больше становились
чайками над морем и летели, летели... - музыка ли летела, слова его,
чревовещательный морок какой-то? - пел ли это человек-трава? богомольные
пальцы на струнах тайного причастия ночи, тонкогорлая весть бессмертника,
шероховатый трепет стекающих с грив туманов, шелестение азиатских
тесемочек, плеск медных колечек... - или это звон колокольцев - браслетов
на смуглой излучине запястья равномерно выгибаемого из августовской воды,
когда она плыла из моего орбитального сна к области берега,
невозвращаемого всего лишь из-за невозможности вспомнить фразу, ясно конец
ее: "...в сторожке, в парке, в черном сейфе". Так настиг меня белый и
синий Космос, вбирал в себя: ...между ней и Августом - ничего нет, она
плывет по августовской воде, не слыша как тихо звенит браслет - плачет
космонавт в орбитальном сне... в орбитальном полете, космонавт - это я, а
она - это то время, та песня, что не могу, или не смею? - вернуть я, ведь
я помню, хочу вспомнить - и боюсь, и не смею, смею и боюсь из того,
уплывающего от меня по августовской воде, мира, убегающего молчаливым
бегуном от инфаркта трусцой... (- ну зачем он сегодня бежал? - толстой
строчкой следов, как сапожной дратвой, первый снег до весны пришивал).
Или, это все - ПОРА СЕНОКОСА?

ты уезжаешь в деревню,
а когда возвращаешься -
женщины носят разные туфли:
на одной ноге золотую,
на другой - пурпурную...

Нет, как же мне додумать до конца, виноват ли я, что забыл? А музыка
летела, вбирала в себя, вибрировала - и шла тяжелыми приливами заката,
посвистом стрелы, тарабанящим чревовещательным мороком... и кончилась
быстро, оборвалась, вздрогнула и погасла, задрейфовала, свернула с курса,
скукожилась в пространстве... Глубинный удар потряс наши тракторные недра,