"Ким Ньюман. Мертвяки-американы в московском морге (Сб. "Число зверя")" - читать интересную книгу автора

показало, что ее идеи еще не овладели массами. Козинцев официально
известил всех о самоубийстве Тарханова, и собравшие почтили память
коллеги, пусть и стукача, который докладывал в органы о каждом их шаге,
минутой молчания. Толубеев предложил организовать вылазку на площадь,
чтобы освободить стоящих в очереди американов от сокровищ, незаменимых для
бартера. Никто не вызвался составить ему компанию, отчего сержант заметно
погрустнел. Закрывал совещание, как и ожидалось, Козинцев. Реконструкция
Григория Ефимовича продвигалась успешно. Руки с помощью простейших
шарниров удалось прикрепить к подставке, на которой стоял череп.
Глиняно-нитяные мышцы уже тянулись от лица к шее. Голова научилась
управлять руками. Вытягивала их и напрягала мышцы запястьев, словно хотела
сжать еще не существующие кулаки. Особенно вдохновляли директора звуки,
которые практически непрерывно издавал варган. Хотя он и не мог сказать,
музыка это или рудиментарная речь. Продемонстрировал череп и целительные
способности: гайморит, которым страдал Козинцев, бесследно исчез.

***

Двумя днями позже Толубеев пустил американов в здание. Чирков не
знал, кто подсказал сержанту такую мысль. Он просто поднялся из-за
пулемета, подошел к дверям и начал откидывать бревна. Чирков не пытался
его остановить, занятый совсем другой проблемой: как вставить в пулемет не
подходящую к нему ленту. Тем временем Толубеев справился с бревнами,
отодвинул засовы и распахнул двери. Первым, еще с того самого момента, как
они завели в Курорт двух мертвяков, стоял офицер. Все это время лицо его
продолжало разлагаться. Плоть слезала со скул, мешками набираясь на
челюстях. Офицер, печатая шаг, двинулся в вестибюль. Любашевский, который
спал на кушетке, придвинутой к столу, поднялся, чтобы посмотреть, что
происходит. Толубеев сорвал с груди офицера несколько медалей, две-три
достаточно ценные сунул в карман, остальные бросил на пол. Офицер,
прихрамывая, направился к лифту. За офицером в вестибюль вошла женщина в
костюме в полоску. Толубеев снял с нее шляпу и нахлобучил себе на голову.
У следующих американов Толубеев позаимствовал серебряный идентификационный
браслет, кожаный пояс, карманный калькулятор, старую брошь. Добычу он
складывал на полу за своей спиной. Американы заполняли вестибюль,
выстраиваясь треугольником, вершиной которого являлся офицер.
Чирков предположил, что теперь мертвяки уж точно его съедят, и
пожалел о том, что не попытался забраться в постель к технику Свердловой.
В револьвере оставалось два патрона, то есть он мог уложить одного
американа, прежде чем уйти из этого беспокойного мира. Выбирать было из
кого, но ни один не проявил к нему ни малейшего интереса. Кабина лифта
ушла вниз, а те, кто не вместился в нее, обнаружили лестницу. Их всех
тянуло в подвал, к Бассейну. Толубеев по-прежнему продолжал собирать дань.
Одних мертвяков хлопал по плечу, предлагая добровольно расстаться со
своими богатствами, с других, которые выглядели совсем смирными, сдирал
то, что ему нравилось. Любашевский пришел в ужас, глядя на толпу
американов, но ничего не предпринял. Потом сообразил, что решение в такой
ситуации может принимать только начальство. И попросил Чиркова рассказать
Козинцеву о происходящем в вестибюле. Чирков резонно предположил, что
директор сейчас в Бассейне, возится с черепом Распутина, а потому текущие