"Путь-дорога фронтовая" - читать интересную книгу автора (Вашенцев Сергей Иванович)

Даже самый малый подвиг — подвиг!

Фронтовая поговорка

Глава четвертая

С утра погодка была невеселая: сверху вместо мокрого снега вдруг полил настоящий дождь. Дорогу еще больше размыло. Теперь ее колеи стали похожи на реки. В низких местах они превращались в черные моря. Некоторое время эмка благополучно двигалась вперед, поднимая, подобно колесному пароходу, могучие волны. Но в одном из черных морей она застряла. Мотор поработал-поработал и заглох. Володя, смело шагнувший за борт, не нашел дна.

— Дело скверно! — сказал он, забираясь в кабину. — Придется загорать.

Неприятная весть не вызвала, однако, сильного беспокойства у наших путешественников. Особенное мужество проявил Петр Петрович.

— Главное, не волноваться, — с необычной твердостью в голосе произнес он. — Еды у нас достаточно. Не правда ли, Иван Степанович?

— Да, но скажите, как мы отсюда выберемся? — мрачно проговорил Иван Степанович, озирая в бинокль окрестности. — Ни одной машины!

— Позавтракаем, а потом Володя сходит и приведет, — беззаботно сказал Петр Петрович.

— «Володя сходит»! — подал протестующий голос примерный шофер. — Здесь хороший пловец не проплывет, не только я.

— Так зачем же вы заехали в это море? — с мягким укором проговорил Петр Петрович. — Могли бы сторонкой объехать.

— Ха! Я думал, здесь мелко.

— Вот вам и мелко!

— Вот как-то пришлось загорать с машиной на Карельском, — начал Володя, как обычно несколько преувеличивая. — Морозище градусов шестьдесят. Сугробищи! Ни проехать ни пройти. Снегу навалило — горы! День сижу, два сижу, три сижу. Кушать нечего. Гложу последний сухарь. Что я делаю? Беру лопату и начинаю прорывать туннель в снежной горе. А гора чуть пониже двухэтажного дома. Прорываю туннель на три метра в вышину, на три в ширину и выезжаю через него на дорогу.

— А гора не обвалилась? — удивился Петр Петрович.

— Ха! Она же ледяная. Как же она обвалится?

— Вы очень остроумно сделали, голубчик, — восхитился Петр Петрович. — Вы находчивый человек, с вами не пропадешь!

— А кто со мной пропадал? Помню, один раз…

Но наблюдавший в бинокль Иван Степанович громогласно возвестил:

— Машина по левому борту.

Володя открыл дверцу и отчаянно замахал руками.

— А ну, давай сюда! — заорал он. — Не видишь, загораем!

Машина прошла, никто не выглянул из нее. Вслед за нею показалась другая машина и также проследовала мимо. Шофер ее участливо взглянул на терпящих бедствие путешественников, но даже подступиться к ним не решился. Он только пошутил: хотите, мол, весла заброшу?

Время шло. Машина все стояла на месте. Перед путешественниками возникла перспектива провести в таком положении ночь. Петр Петрович быстро перешел от бодрости к унынию.

— Голубчик Иван Степанович, — с тревогой проговорил он. — Не отправиться ли все-таки в какую-нибудь деревню поискать ночлег?

Но, взглянув на море грязи, прервал речь.

Вот тут-то и появился спасительный вездеход, смело ринувшийся в черные волны. Когда он проплывал мимо эмки, путешественники открыли все дверцы и замахали руками, умоляя о помощи.

— Кто такие будете? — спросил молодой, бойкого вида сержант, сидевший рядом с шофером.

— Голубчик, — умоляюще воскликнул Петр Петрович. — Мы бригада артистов, едем на фронт. Мы артисты, понимаете, артисты! Очень, очень вас просим…

— Артисты! Ладно, поможем, — неожиданно быстро согласился сержант. — Не будь я сержант Сметанка, если мы вас не вытянем!

— Обаятельный молодой человек! — умилился Петр Петрович. — Бескорыстно бросается на помощь незнакомым людям. Милейший человек!

Сержант Сметанка между тем с помощью своего шофера и при полном бездействии Володи, если не считать устных указаний и советов из приоткрытой дверцы, прицепил эмку к вездеходу, и скоро наши путешественники почувствовали, как неведомая сила влечет их вперед. Черное море расступилось, и эмку вынесло на сушу.

Но вездеход здесь не остановился. Путешественники в удивлении переглянулись.

— Забыли отцепить! — изрек Володя.

— Вы думаете? — с некоторым беспокойством сказал Петр Петрович. — А не может он нас увезти куда-нибудь, где… опасно. Погудите ему, Володя!

Володя погудел. Никакого действия. Вездеход не только не остановился, но и пошел быстрее. В голову Петра Петровича начали проникать тревожные мысли. Он вдруг весьма нелогично заявил, забыв, что пять минут назад хвалил сержанта:

— А не хочет ли он подшутить?

— Помилуйте, зачем ему это нужно? — вмешался Иван Степанович.

— А по-моему, это переодетые немцы вырвались из окружения и чешут к себе в Германию, — вдруг выпалил Володя. — Со мной такие истории случались во время финской войны. Еду раз по передовой, слышу, нагоняет машина. Оглянулся, бац, финны! Погнал свою колымагу что есть мочи. Смотрю, дорожка идет вбок, я туда. Тем и спасся. Вот настолечко мимо меня проскочили, — показал указательный палец Володя.

— Скорей надо отцепляться, — схватил его Петр Петрович за плечо.

— Да! Отцепляться! — мрачно усмехнулся Володя. — Если это немцы, они, будь здоров, так прицепили, что до Берлина не отцепишься.

— Боже мой, что же делать? — Петр Петрович начал отворять дверцу.

Катенька схватила его за рукав.

— Вы хотите оставить меня одну? — сказала она. — Потому что прыгать я не буду.

Ее решительный тон смутил Петра Петровича. Он тяжело откинулся на спинку сиденья и расслабленно проговорил: «Ну как знаете!» — таким тоном, как будто снимал с себя всякую ответственность.

Неожиданно справа мелькнули хаты. Вездеход покатил по узкой улочке. Возле длинного здания, по-видимому школы, он остановился. Ничего не понимающие актеры начали вылезать из машины. Из дому вышел молоденький офицер и крикнул сержанту:

— Привез, Сметанка?

— Разрешите доложить, — браво отрапортовал сержант. — В ДКА актеров в наличности не оказалось. Но в пути удалось перехватить бродячую труппу, — указал он на наших путешественников.

— Молодец! — сказал офицер Сметанке. — Не растерялся. А вас, — обратился он к актерам, — как дорогих гостей прошу пожаловать сюда!

И повел их в здание, а затем в небольшую комнатку, служившую раздевалкой — на гвоздях было навешано много шинелей. Сюда же внесли чемоданы и поклажу актеров. Они переоделись. За стеной царило оживление, играл патефон.

— Разрешите представиться, — только после этого сказал встретивший их офицер. — Капитан Свешников.

Актеры отрекомендовались. Иван Степанович вынул из бумажника предписание фронта и протянул капитану.

— Кажется, так полагается?

— Правильно! Вы, оказывается, знаете наши фронтовые порядки, — сказал капитан, пробегая глазами предписание. — Здесь приходится быть особенно бдительными. Бывают, знаете ли, случаи! А теперь могу удовлетворить ваше любопытство. Наш авиаполк получил гвардейское Знамя. Сегодня мы празднуем… Ваше присутствие оживит…

Он взглянул на Катеньку и вдруг смущенно замолчал. То ли его поразило платье Катеньки, представшей перед ним в облике трогательной Наташи Ростовой, то ли были какие-то другие причины, неприметные человеческому глазу, повлиявшие на капитана Свешникова. Он даже несколько покраснел.

— Прошу вас в зал, — проговорил он деланно громким голосом, каким обычно хотят скрыть смущение.

Вид у путешественников, освободившихся от нескладных полушубков, был великолепен и необычен. В раздевалке они облачились в костюмы прошлого столетия, в которых обычно читали сцены из «Войны и мира».

Впереди шел Петр Петрович в длинном военном сюртуке и ботфортах. В таком виде он изображал Кутузова. За ним в ловко облегавшем фигуру мундире сумрачноватый и представительный Иван Степанович, олицетворявший образ Андрея Болконского. Катенька — Наташа Ростова — впорхнула в широко раскрытую дверь как видение далекого прошлого.

В небольшом школьном зальце в тот момент удивительно перемешались разные эпохи. Офицеры Великой Отечественной войны окружили группу представителей Отечественной войны 1812 года, со странным любопытством разглядывая их. Самое большое впечатление произвела, конечно, Катенька. Она немедленно оказалась в кольце летчиков, восхищенно приветствовавших ее. Всем им было по двадцать — двадцать пять лет, все подтянутые молодцеватые, у каждого по меньшей мере по три — пять орденов на груди.

Старые актеры были также удостоены внимания летчиков, но, увы, гораздо меньшего.

Некоторым читателям, может быть, не нравится, что я называю свою героиню уменьшительно и даже ласкательно — Катенька, и тем самым как бы подчеркиваю свои особые симпатии к ней и навязываю их другим. Нет, я не хочу навязывать ни своих симпатий, ни антипатий. Даже не очень симпатичный мне Володя вызывает разные суждения о себе: с одной стороны — восторженное — Петра Петровича, а с другой — скептическое — Ивана Степановича. Что касается Катеньки Корсунской, то я раньше уже оговорился, что так ее называли в театре. Кроме того, и настоящую участницу артистической бригады, встреченную мной на фронте, тоже звали Катенькой. Мне не хотелось менять в повести ее имя.

Возможно, кто-нибудь подумает, что автор, выбирая имя героя или героини, связывает свой выбор с какими-то чертами характера или с внешним видом человека. Отнюдь нет… Но мы оборвем разговор о Катеньке, потому что к группе актеров подошел командир полка со Звездой Героя на груди и радушно поздоровался с ними. Он был. в том же возрасте, как и его подчиненные, пожалуй, только покрепче и покоренастее других.

— Подполковник Померанцев, — отрекомендовался он. — Командую вот этими воздушными гусарами, — слегка усмехнувшись, кивнул он в сторону летчиков.

— Очень, очень рады побыть у вас, — ответил за всех Петр Петрович, окончательно успокоившийся после дорожных переживаний.

— Мы приветствуем вас в нашей фронтовой среде, — сказал подполковник. — Каждый из летчиков, которых вы видите перед собой, не один раз встречался в воздухе о немцами, сбил не меньше чем по пяти фашистских самолетов. Ваш приезд вдохновит нас на новые боевые подвиги.

Артисты растроганно кланялись.

— А теперь разрешите приступить к делу. Товарищи офицеры, — обратился подполковник к присутствующим. — Благодаря счастливой случайности на нашем торжестве присутствуют представители искусства, всегда самые желанные наши гости.

Летчики бурно захлопали. Артисты поднялись на импровизированную эстраду. В комнате стало тихо.

Как назвать то, что исполняли актеры? Живые картины, инсценировка, импровизация? Как хотите. Но одетые в костюмы эпохи Наполеонова нашествия актеры читали отрывки из бессмертного романа, и впечатление было огромным. Летчики подбегали к актерам и горячо пожимали им руки. Концерт продолжался больше часа.

Потом актеров повели в соседнюю комнату, где был сервирован ужин.

В разгаре ужина со стула поднялся Петр Петрович и обратился к сидевшему с ним рядом командиру полка:

— Голубчик Дмитрий Сергеевич, давайте поцелуемся. Я, самый ужасный трус, какой когда-либо существовал на свете, хочу обнять самого храброго человека. Это не смешно? — оглядел он присутствующих. — Тогда простите старика.

Никто не засмеялся. Все громко зааплодировали. А подполковник, поднявшись, расцеловался со стариком и ответил:

— Человек, приехавший на фронт, да еще в ваши годы, не может быть трусом. — И поднял вверх бокал: — За храброе искусство!

Петр Петрович прослезился и, питая склонность потолковать на высокие темы, обратился к Померанцеву со следующим вопросом:

— Не объясните ли вы, как надо понимать услышанное мною выражение, что линия фронта здесь путаная? Извините меня, я никак не могу взять в толк, что это значит.

— Не знаю, известно ли вам, что вы находитесь в районе так называемого немецкого «котла», — ответил подполковник. — То есть, иначе сказать, несколько немецких дивизий окружены здесь нашими войсками. Со всех сторон!

— Со всех сторон! Понимаю, — кивнул Петр Петрович. — А с какой же стороны мы находимся?

— Мы находимся в тылу у немцев.

Петр Петрович похолодел.

— Но позвольте, голубчик Дмитрий Сергеевич, а если они захотят пойти домой?

— Наша задача и состоит в том, чтобы не пустить их домой, а уничтожить здесь.

— Очень интересно, — настороженно оглянулся Петр Петрович. — Вы полагаете, они не могут вырваться из «котла»?

— Умрем, но не пустим!

— Да, да, совершенно верно. «Умрем, но не пустим». Сказано превосходно!

А на другом краю стола, где сидела Катенька, тоже велись интересные разговоры, правда, не на столь высокие темы. Здесь около девушки вытянулась такая живописная вереница офицеров, что ордена на их гимнастерках сливались в одну бесконечную линию. По правую руку от нее сидел чернявый красавец капитан Медведев, разбитной, веселый малый, по левую руку — наш знакомый капитан Свешников, первый встретивший актеров и столь смутившийся при виде девушки. В отличие от Медведева, он был белокур, стеснителен и часто краснел.

— Что это наш Саша молчит, словно в рот воды набрал? — крикнул Медведев, подмигнув застолице. — Уж не влюбился ли он? Саша, голубок, что с тобой?

Все взгляды устремились на капитана Свешникова. Лицо его густо покраснело, когда веселые взгляды товарищей обратились к нему. Он смущался все более и более, лихорадочно отыскивал слова, какими мог бы ответить Медведеву, но, увы, не находил их. Черт возьми, если бы дело было в воздухе, где он, признанный ас, владел в совершенстве всеми своими чувствами и мыслями! А здесь он сидел насупившись и тем самым давал повод для новых шуток.

Медведев собирался было отпустить по его адресу еще острую фразочку, но Катенька вдруг обернулась к Свешникову и, взглянув на него, тоже почувствовала непонятное смущение. Смех, готовый сорваться с ее губ, пропал.

Теперь, как ни изощрялся в своем остроумии Медведев, Катенька, казалось, совсем перестала замечать его. Повернувшись к Свешникову, она участливо спросила:

— Почему вы, в самом деле, такой грустный?

— Вы завтра уедете, — ответил он.

— Но мы постараемся заехать на обратном пути.

— Если бы вы остались хоть еще на один день!

— Не знаю. Мне тоже хочется остаться. Вы все такие милые люди.

— Все? — мрачно спросил он.

— Нет. Я в том смысле… — замялась Катенька. — Я хотела сказать… что вы… что мне… приятно было познакомиться… с вами…

Наконец подполковник поднялся со стула.

— А не хватит ли на сегодня? Дадим нашим гостям отдохнуть. Да и у нас завтра боевой рабочий день. По домам!

На прощание каждый летчик старался пожать руку Катеньке и перехватить ее улыбку. Она улыбалась всем, и каждый думал, что она улыбается только ему одному. Но некоторым показалось, что крепче всего Катенька пожала руку капитану Свешникову и улыбнулась ему особой улыбкой. И они были правы.